дыр_КОпф : Листопад, красные яблоки и черный пес

В этом году листья опадали бесконечно долго. Они отделялись от веток и медленно-медленно кружились в воздухе, как будто не хотели приземляться. Но вот первые из них коснулись травы, разбавив невозмутимость сочной еще зелени лимонно-желтым, вот противоборствующие краски постепенно уравнялись в правах, превратились в пеструю палитру, и уже не разберешь, оттенков какого цвета в ней больше – зеленого или желтого. Листья сыпались и сыпались. Я не стал сгребать их в большие кучи и сжигать, как делал обычно, они обреченно мокли под дождем, а товарищи их все прибывали сверху, укрывая собою побуревшие от обиды тела своих предшественников, пытаясь защитить их от ненастья. Так продолжалось до тех пор, пока деревья не осиротели окончательно, утратив последних своих детей, и земля под ними не превратилась в монотонный, отчетливо слышимый на ветру коричневый шорох.

С самого начала листопада я целыми днями просиживал на крыльце своего дома и смотрел на увядающий сад. За это время я восстановил в голове свое прошлое. Все люди, которых я повстречал на своем пути, все более или менее значимые события моей жизни были воскрешены в памяти. Я вспоминал их до мельчайших подробностей, казалось, проживал заново, но в то же время оставался невовлеченным, эмоционально безучастным, как будто наблюдал со стороны за давнишним собой, находящимся в окружении слегка пыльных декораций, которые соответствовали той или иной давно минувшей ситуации. Я рассматривал отдельные куски своей жизни, последовательно, от начала до конца: завязка, кульминация, развязка, после чего отпускал их. Они отделялись от меня, кружились какое-то время в воздухе и падали – осенними листьями к моим ногам. Я облетал, вместе с деревьями.

Наконец, терять нам было больше нечего, мы обнажились до предела – я и ореховые деревья в моем саду. Листопад закончился. Я все так же сидел на крыльце и смотрел – вовне, внутри больше ничего не осталось.

Осень надежно упрятала солнце за плотной пеленой облаков, но достаточно было даже намека на него, бледного рассеянного света, чтобы силуэты деревьев отчетливо отпечатались на полотне хмурого неба, расчертив его на причудливые многоугольники, – на какое-то время твердая древесная плоть брала верх над призрачностью бестелесного эфира. Но небо, чувствуя свое превосходство, постепенно сгущало краски, добавляя в серую беспросветность туч свинцовой мрачности, очертания деревьев начинали расплываться, медленно таяли. Скоро наступали сумерки, застоявшаяся мгла выползала из темных закоулков сада, тянулась вверх, спешила, и ветки превращались в неясное дрожащее марево, а потом – раз, и тьма слизывала все своим разбухшим черным языком.

Я поднимался и уходил в дом. Раздевался, как обычно, в полной темноте, не рискуя зажечь свет, боясь нарушить торжественную черноту небытия. Едва коснувшись головой подушки, я засыпал.

Ночь – время черного пса, и он подбирался ко мне все ближе. Раньше неясный силуэт большого косматого зверя лишь изредка мелькал за забором моего участка, и разглядеть его толком было невозможно – он появлялся в те самые несколько минут, которые предшествовали погружению мира в кромешную тьму. В последние же дни он осмелел и стал приходить задолго до наступления сумерек. Он останавливался у калитки, огромный черный пес с длинной лоснящейся шерстью, смотрел на меня какое-то время своими пронзительными зелеными глазами, вроде, как сочувственно, а потом ложился, умостив свою голову на вытянутых передних лапах, и, казалось, засыпал. Поутру, выходя из дома, я обнаруживал на посыпанных гравием дорожках отпечатки его следов.

Этой ночью я спал беспокойно – мешал назойливый шорох. Мне чудилось, что кто-то невидимый скребется в мою дверь. Утром, выйдя на крыльцо, я не увидел своего сада. Я не увидел вообще ничего знакомого. Весь мир поглотил плотный белесый туман, расцвеченный то тут, то там яркими пятнами боли. Да-да, это была именно боль, я сразу ее узнал. Она повисла красными яблоками в молочно-белой бесконечности. И этим яблокам было наплевать на Ньютона, они не собирались падать.

Нашарив рукой поручень, я стал осторожно спускаться по ступенькам. Ну вот, последняя. Под ногами зашуршал гравий. Из тумана периодически выныривали стволы деревьев, и, хоть расстояние между ними не было таким уж большим, мне казалось, что от одного дерева до следующего я шел целую вечность. Отмеряв три вечности, я, наконец, добрался до флигелька, в котором хранил садовые инструменты. Света здесь не было, да и он вряд ли помог бы. Нащупав черенок лопаты, я вышел и задвинул щеколду. Теперь обратно. Мы долго плыли в тумане – я и старая штыковая лопата, стараясь не задевать красные яблоки, развешанные повсюду. Когда слева от нас буйком промелькнуло второе по счету дерево, я остановился. Копать следует здесь.

К вечеру все было готово. Я лег на спину, вытянув руки вдоль тела, и успел последний раз выдохнуть, прежде чем внезапно поднявшийся ветер стал забрасывать яму опавшими листьями. Туман развеялся. В моем саду и во всем мире восстановился монотонный коричневый шорох.

Я открыл глаза. Кругом были лица. Замечательные, улыбающиеся лица моих друзей. Да, жизнь прекрасна, и все люди братья. И ночи нет, ибо она расцвечена бесконечными мириадами ярких неоновых огней. Восхитительно! Бармен, еще абсента для меня и моих друзей. Быть добру!.. Что за старик мне привиделся? Древний бородатый старик с такими знакомыми чертами лица. Господи, почудится же такое! Я выпил и прикрыл глаза… По дорожке, посыпанной гравием, бежал огромный черный пес с искрящимися зелеными глазами. На его боках покачивались красные яблоки.