Ромка Кактус : Сколопендра

- Тогда научи меня, - сказал Виталя.

От удивления я чуть не поперхнулся, перестал грызть и отвёл в сторону женину ногу.

- Этому нельзя, - ответил я, снова впиваясь зубами в сочное мясо. – Научить. Это должно быть внутри.

Виталя посмотрел, как я уписываю хорошо прожаренную голень его бывшей девушки. Затем посмотрел на стену, коричневую, впалую, точно грудь космонавтки, объевшейся перловки. По стене проползла тень. Маленькая белая кастрюлька на плите, до половины заполненная водой, пускала недовольные пузыри. Виталя снова перевёл взгляд на меня, поежился и спросил:

- Что - это?

Я взялся рукой за кроссовок Reebok, болтавшийся вместе со ступнёй на каких-то тонких смешных сухожилиях, с расплавившейся подошвой, насквозь пропитавшийся нежным жениным жиром, и какое-то время тупо дрыгал им, будто у хозяйки его вдруг начались судороги.

- Всё, - ответил я категорически. – Правда жизни и правда смерти. Все чувства, мысли, сомнения, радости, грусти, тяжёлые всплески худосочной воды. Всё должно быть внутри: поэзия и детские дома, смех и любимая калоша, свежий ветер и дощатый настил, свобода где-то должна быть, а с ней влажные хлебные корки, танец и ломанные кривые, эпитафии и дзен-буддизм, святость и рваное небо, крошево любовных мук и засахаренное исподнее, гордость за сборную по футболу и экстирпация матки. Ветер, доносящий запахи хвои, шум далекого поезда, умывание росой. Скрипичная канифоль на тонких испуганных пальцах, голая лампочка под потолком, вечерний чай и прополка люпинов. Глазные капли на столике у кровати, пыльный ковёр, ожидание субботы. Женя не знала, кого благодарить за то, что оказалась здесь. Она ходила из комнаты в комнату, улыбалась и до всего дотрагивалась. Женя ощупывала шершавые брюха стен, мебель, дверные ручки, отлитые из холёной бронзы. Касалась пальцами уголков картин, живописующих красоты местной природы, чашек и блюдец, платьев и шалей, висевших в стенном шкафу. Листала старые книги, радуясь тяжести переплётов и ни на чём не останавливаясь. Бралась играть, но тут же в каком-то блаженном бессилии опускалась на диван, и скрипка, гулко ухнув, укладывалась на пол. Женя стонала и потягивалась. А потом, вдруг вскочив, выбегала на улицу и долго ела малину прямо с куста. Далёкий лес разливался зелёнкой, горы хрустели накрахмаленными воротничками, в округе не было ни души.

Но суббота всё-таки наступила. И Женя, с утра переделавшая все, что только можно, мыла ноги в эмалированном тазике с частично обвалившейся краской. Когда кожа, наконец, размокла, Женя принялась скоблить пятки куском пемзы. В дверь постучали. Женя отбросила в сторону серый камень, покрытый кусочками омертвевшего эпителия, воткнула мокрые крохотные ножки в шлёпанцы и гусиной походкой метнулась открывать.

На пороге стоял невысокий молодой человек с чёрным портфелем в руке, с приятной застенчивой улыбкой.

- Витя! – закричала Женя, распахивая объятия. – А я уж думала, не приедешь!

Молодой человек, слегка порозовев, неуклюже обхватил девушку, стараясь не ударить её по спине портфелем.

- Привет, родная! Заждалась? Я на первом же утреннем…- сказал он. И, чуть помолчав, добавил. - Какая тут тишь.
- Да это ещё что! Тут от красоты, от запахов сердце сводить начинает!
- И как же ты всё тут одна выдерживаешь?

Женя засмеялась и посмотрела Витале в глаза:

- Но я же знала, что ты приедешь, и тогда мы будем вдвоём!

Они постояли на пороге, целуясь, а потом вошли в дом.

- Ух ты! – сказал Виталя. – Как у тебя тут здорово!
- Да ладно.
- Нет, я серьёзно.
- Я знаю.
- Да здорово же!
- Здорово.
- И это всё…
- Да!
- Ты хочешь?
- Хочу!
- Где?
- Пойдём наверх, там удобней, - сказала она шёпотом.

Виталя хихикнул и пошёл за Женей. Пока они поднимались по винтовой лестнице, Виталя трогал и щипал женину попку, а Женя громко шептала ему «прекрати» и смеялась. На верхней ступеньке она надолго задержалась, позволив Витале запустить свободную руку ей под маечку и там как следует пошуровать.

- Какой ты нетерпеливый!

Высокая железная кровать стояла возле окна. Они лихорадочно стаскивали друг с друга джинсы и трусы, причём верхние их части оставались покрытыми. Женя опустилась на колени, обхватила губами виталин хуй и принялась сосать, руками в это время развязывая шнурки у него на кроссовках. После этого Виталя взгромоздил Женю на кровать, поставил раком и отлизал. Непосредственно сексом они занимались пять минут, в миссионерской позе, и при этом Виталя во всё время не выпускал ручку своего портфеля.

Одевшись и поправив кровать, они спустились вниз. Виталя сел за кухонный стол, а Женя стала суетиться, чтобы чайник закипел быстрее. Разговор пошёл о сестре Виталия и об её нежелании найти нормальную работу, о предстоящих выборах, лилипутах и подозрительном прыщике, вскочившем у Жени на внутренней стороне бедра. Когда чайник, наконец, вскипел и Женя разлила чай по высоким чашкам, Виталя подался вперёд, упёрся локтями в стол и, взвалив на ладони голову, громко произнёс:

- Женечка, ты должна знать: ты у меня самая красивая. Я тебя очень люблю.

Виталя отхлебнул чая, обжёгся и надолго замолк, трогая утратившим чувствительность языком зубы. Потом он начал причмокивать, делая это с каждым разом громче и сильнее. Женю от этих звуков пробрала дрожь, она достала из стола металлический молоток для отбивки мяса, замахнулась и со всей силы опустила его на голову Витали. Из образовавшейся раны потекла кровь. Виталя продолжал причмокивать и свободной рукой начал выбивать дробь по нижней стороне крышки стола. Женя взяла солонку и посыпала рану солью. Виталя, не прекращая причмокивать, тихо застонал и принялся сучить под столом ногами. Женя снова ударила его по голове молотком. Она била его до тех пор, пока Виталя не затих, а на рельефной стороне молотка, состоящей из больших пирамидальных шипов, не повисли кусочки мозгов и костные крошки.

- Я знаю, родной, - сказала Женя.

Она вышла во двор и вскоре вернулась с ножовкой по металлу. С её помощью Женя отпилила Витале руку, всё ещё сжимавшую ручку портфеля. После этого Женя стащила с руки рукав куртки и положила руку вместе с портфелем на большой противень, который поставила в духовку. Зажгла огонь.

Женя посмотрела на развалившегося на стуле безрукого Виталю и покачала головой. Она подошла к нему, взяла его голову за подбородок и подняла вверх. На пористой коже лица Витали блестели две проложенные слезами дорожки. Женя нагнулась и по очереди поцеловала их. Затем она достала маленькую золотистую ложечку с витой ручкой и выколупала Витале глазные яблоки. Их она бросила в белую кастрюльку, до половины залитую водой, и кастрюльку поставила на огонь.

На улице очень быстро темнело, и Женя зажгла свет. Жаркое было готово: она еще раз потыкала мясо ножом и убедилась, что крови нет. Женя села за стол.

От жареного портфеля пахло чем-то неприятным, и Жене пришлось залить его соком лимона. Женя взяла в руки нож и вилку и выглянула в окно. На фоне обуглившейся сумерками улицы из окна на Женю глядело её тонкое отражение. Женя улыбнулась ему и произнесла:

- Сколопендра выглядит словно гибрид паука и сороконожки.

17 октября 2007 г.