Лунтик : Как мы срать хадили.

06:23  19-10-2007
Лунтики?!.. Да они тут везде, блять!!
Н.Амстронг

Когда меня с Луны выжила гоп-кампания каратышей во главе с двумя ахтунгами Знайкой и Незнайкой, пришлось мне перебираца на Землю. Паначалу хуево было, а патом ниче, панравилось. Друзей нашел. Каждый день встречались. Пабухать, пыльтсы нюхнуть, да и проста папиздеть.

Кузнечег Кузьма был наркоманом. Со стажем. Не его вина. Во-первых, как он себя помнил жил на маковом поле, а ва-втарых, еще в детстве ему нагадали, что он буде заживо(!) съеден жабой. Была у него ище адна бизабидная страннасть: скрипку за каким-то хуем с сабой все время таскал, не играл нихуя, но всегда держал при себе. Паганини, блять, абдолбанный.

Муравей был без имени и без особых примет – негр как негр, ленивый и чорный. Иногда только, когда Кузя ханки принесет, мураш орал что он чилавег. Даже фамилию пытался вспомнить, толи Барашкин, толи Бубликов. Каждые год, первого сентября, муравей фпадал в депресняк. А в остальном – насекомое.

Четвертой в нашей дружной кампании была пчелка Майя. Бывшая гэдээровская порнозвезда. Жрать любила очинь, за что (по ее рассказу) и выпиздили с телеэкранов. Вот и прибилась к нам. Канешна сэксом мы с ней все занимались. Ротовым. Патамушта, сколько песду не искали, так и не нашли. А в жопу ана не давала, гаварила нельзя. Сосала зато она самозабвенно. Хуле, труженица…пчелка.
Тока мы падазревать стали, что уволили ее с работы фсе таки за атсутствие пизды. Дальше подозрений дело не шло, так как трудавую она тщательно скрывала.

- Ребзя, а пошли пасрать сходим? – заарал Кузя.
«Отходняк, чтоле у него начался?» - поморшился я мысленно.
Все остальные с радостью патдержали идею. Дошли до первой березы, сели задами к березке и завели неспешную беседу.

- А я бы на одном гектаре с ежыком в тумане срать не сел! – как отрезал кузнечег.
- Чо так?
- Гандон он патамушта, - лаконично ответил Кузя.

- В каробке с карандашами… - запел пестню муравей.
- Хуй с бальшими ушами, - мечтательно патпела пчела.

Я молча сидел и не мог панять, как срать-то? Из чего? Ничево пахожего на жопу не наблюдалось. То есть, жопа-то была, а вот дырки в ней – хуй! Мамаааа, у меня и хуя-то нет!!! Бляблябля!!!
- Слы, Мая, а ты мне что сасешь? У меня и хуя-то нет.
- Ясно, што нет. Уши твои сасу, их у тебя дахуя.
«Уши?» Подумал я и тока хател спросить какое ей больше нравица, как Кузя-наркоша заорал:
- Ну, вы скора?
- Бля, чота не атламываеца…ыыыы, - прокрехтела на это Майя.
- Дайка гляну, - заинтересовался муравей, - ебааать!! Майя! Харош нахуй!
- Че там? Че там?

Пчелка папыталась пасматреть что там такое. Какой, нахуй, пасматреть! Голова-то с туловом заодно. Гаварили, блять, худеть надо! Зато мы, окружив Майю, сразу и нафсигда поняли, пачему анна не дает в жопу.
- Ты это…Майя…завязывай, - немного ссыканув на березовый листок, сказал Кузьма.
- Да чо там! – акрысилась пчела.
- Нихуя…нихуя ха-ро-ше-ва, - протянул я.
- Папробуй назад пасрать, - предложил мураш.
- Как это назад? – не паняла немка.
- Ну, каг будто в себя сри. Не из себя выталкивай, а всасывай жопай.
Пчела ахуевшими глозами пасматрела на муравья.
- Ты сам-то понял чо сказал? Как я тебе наабарот срать буду?
Тут взвился и муравей.
- Как хочешь!! Мне похуй!! Но у тебя из жопы жало тарчит!!! Жало!
При этих словах Майя благополучно уебалась в обморог.
- Еблан, блять. До чего женсчину довел, - попенял я мурашу.
- Да пошли вы…
- Че делать будем? – поинтересовался кузнечег.
Интенсивно стали чесать затылок. Майе. Чтоб очнулась. Нипизды не вышло.
- Надо жало убрать, - подал я нехуевую идею.
- Как?!
- Довайте ап березу, а?!
Взялись. За руки, за ноги, начали раскачивать.
- Эх, расссс…
- два….
- Что тварите?! – ачнулась пчелка.
- Три!!
- Пидарасы!!!
Раздался звук, наподобе – фсыть бум! – жало-то, канешно, втянулось, а вот пчелкина жопа березы не избежала.
- Оохх…бляяя… - простонала Майя и снова ушла в нирвану.
Кузьма успел посрать еще три раза, пока не ачнулась Майя.

Когда шли назад, долго молчали.
- А у меня жопы нет, - признался я, штобы разрядить обстановку.
- В каробке с карандашами… - затянул муравей.

Вместе срать мы больше не ходили.