matv2hoda : 23

17:52  26-10-2007
Мне больно было, так больно. Так, что невозможно говорить или даже стонать.
Я сидела на коленях, облокотившись на кушетку. Гребаную кушетку, обитую коричневым дермантином. Я жмурилась, но глаза были сухими-сухими.
Стены окрашены в какой-то противный синий цвет. За окном пасмурно и шумят тополя. Под потолком висит надувная желтая утка. Стеклянный шкаф. Умывальник. Рядом со мной покачивается огромный розовый резиновый мяч с ручкой. Сссссука, ну и интерьеры в больницах. Бля-а-а, как больно-то. Когда это кончится? По всем раскладам еще часов пять и дальше все будет только хуже и больнее.
А как все замечательно начиналось. В Интернете я прочитала, что сначала должна отвалиться пробка. Так и произошло. Я ее обнаружила – маленькую, розовую и прозрачную. Красивую, как новорожденная медуза. «Началось» - поняла я. Кровь начала закипать от адреналина, как вода в чайнике. Страшно не было, только очень хотелось танцевать. И я целый час отплясывала под какую-то латиносовскукю музыку. А потом пошла на рынок за черешней. А потом не спала всю ночь и смотрела фильм «Обитель зла». А на следующий день я собрала монатки и позвонила в скорую.
Муж поехал со мной. С собой он взял чистую футболку, джинсы и положенный мне шоколад. Сам его потом весь и съел от волнения.
Сначала мы играли в карты. Потом я прыгала на мяче. После мяча опять подкидной, а потом снова мяч. И так, наверное, часа полтора. Странно, но тогда меня мало волновало то, что происходит. Было немного больно, потом стало просто терпимо, потом стало больно по настоящему, а потом нестерпимо больно. Привезли кислородный аппарат. Я подышала кислородом и развеселилась. Предложила мужу сделать то же самое. «Ничего, - сказала, - еще и покайфуем». Часа через четыре я чувствовала себя абсолютно измученной. Кислород уже не помогал. В перерывах между приступами боли я засыпала и успевала увидеть сон. Перерывы длились не дольше 10 секунд. Заходили врачи – измерить давление. 120 на 70. Зашибись. Если бы у них были измерители боли, аппаратуру бы зашкалило. Представляю себе, как взрываются приборы, и стекло разлетается во все стороны, засыпая пол мелкими осколками. Считаю про себя до ста, потом еще раз до ста, и еще, и еще.
Время медленно, но идет. Раскрытие – восемь сантиметров. Процесс подходит к моменту кульминации. У врачей тем временем смена подходит к концу. Осталась только я. Дольше всех. Врач смотрит на часы. Уже двенадцать ночи.

Он дождался двадцать третьего и понял, что пора. Вот теперь пора. Двадцать второе ему не подходило, - начало войны. А потом, он почему-то не хотел в один день с Ремарком.

Я лежу, вокруг врачи. Их человек семь и они похожи на болельщиков. «Давай-давай-давай!!!» - кричат они, размахивая руками. Я даю. Теперь я понимаю, почему орут штангисты. Я теперь тоже ору, как штангист в момент поднятия штанги. Еще подход, еще рывок, еще раз ору. И все происходит как-то быстро, в два приема. Это молчим мы долго. На ор столько времени не нужно. Ноль часов тридцать минут. Вот и все, уже не больно.
А потом я лежу. Тело сотрясают судороги. Я просто устала и замерзла. Мне делают укол, какое-то мерзкое успокоительное. Все плывет перед глазами. На моей груди лежит кто-то живой, но я могу видеть только его руку – очень красивую кисть с тонкими пальцами и длинными ногтями идеальной формы. Просто не рука, а мечта модели, рекламирующей лак для ногтей. «На кого он похож?» - спрашиваю я мужа. «На Голлума» - муж смеется.

Я чувствую то же, что и малыш, - усталость, такую огромную, что не возможно пошевелить даже пальцами ног. Но уже не больно, уже тепло, и я засыпаю…