El Nino : Обратный отсчет

Десять.

Есть такие люди, которые по роду своей деятельности или просто по собственной прихоти часто летают на самолетах. А есть те, кто никогда и не думал о том, что может куда-то полететь. Примерно как сын миллиардера никогда не думает о том, что может стать нищим. И у тех и у других это просто в голове не укладывается, правда?

Вот и пассажиры этого рейса не знают, что скоро умрут. Большая часть из них вообще не верит, что умрет. Кто-то думает: «Другие умирают, но только не я, я-то уж найду способ выжить». Другие просто никогда об этом не задумывались, даже проходя мимо подыхающих с голода попрошаек, смотря по телевизору о хуёвой жизни в провинции или какой-нибудь «Дорожный патруль» или прочие криминальные сводки, видя горы трупов на территории всей необъятной. Каждый думает, что лично к нему это не относится. Хуй вам, дорогие мои уёбки.

Девять.

Я не питаю личной ненависти ни к кому в салоне. Я, собственно, лично никого и не знаю. Как и они меня не знают, точнее просто не замечают. Как мебель или дворника. Как продавца или кассира. Пришел, положил деньги, забрал товар, ушел. Не глядя. Разговаривая по телефону. Небрежно кивая.
Я ненавижу их как класс, как определенную категорию людей, не знающих, не хотящих знать о нас, о тех, без кого их жизнь не была бы такой безоблачной и успешной. Мы чиним ваше оборудование, вывозим ваш мусор, подаем вам еду, моем ваши полы и гуляем с вашими детьми. Мы – то, на чем стоит ваше благополучие. Мы – Воплощенная Надежность.

Восемь.

Впрочем, встречаются и те, кто хочет выговориться, используя нас как каких-нибудь дурацких психологов. Они, наверное, считают, что мы подобны диктофону, на который они выложат волнующие их проблемы, потом сотрут и всё – нет проблем.
Они говорят:
Надоела работа.
Они говорят:
Он меня бросил.
Они говорят:
Она меня бросила.
А ты сочувственно киваешь и почтительно молчишь.
Они говорят:
Не забивай себе этим голову.
Я не забиваю. Это ты, сука, забиваешь мне этим голову.

Семь.

И вот я приношу кофе с маленьким пакетиком сливок толстому мужику в костюме, обтягивающем его как презерватив – хуй. Маленький пакетик сливок, разовые шампуни, крошечные кусочки мыла, одноразовые вилки, одноразовые ложки, одноразовая жизнь.
Он говорит:
Кофе остыл.
Я молчу.
Он говорит:
Неважно. Садись рядом.
Я сажусь.
Он говорит:
Понимаешь, я вот что хотел тебе сказать. У меня вот дочка твоего возраста примерно влюбилась в парня-официанта. Ты же знаешь, сам ведь официант.
Да. Я официант.
Так вот, а у меня консалтинговая компания, не из мелких.
Он улыбается, похлопывает по плечу.
Эти люди забыли, как говорят по-русски. Они говорят: менеджмент, пиар, тюнинг, бодигард. Они говорят: имиджмэйкер, супервайзер, мерчендайзер.
Он говорит:
Она сама не понимает, что он никто. Я же такого жениха ей подогнал!

Он никто. И я никто. Вот так все просто. А по правде, я нассал в кофейник, и ты сейчас пьешь мою мочу напополам с кофе. И немного корицы.

Шесть.

Нас научили заботиться о вас. Ненавидеть вас мы научились сами. Если человек не выплачивает кредит, его судят. Если он не говорит нам спасибо, обращается с нами как с отребьем, не оставляет чаевых – его хвалят за твердость характера и жесткость.
Нахуй.
Заебало.
Кто ваш Бог? Никто. На чем стоит ваше высокомерие? На нас. Помните это, скоты. Помните.

Пять.

Два мартини, четыре Хайнекена, картошка фри и молоко ребенку. Салфетки, водка, фрукты, сок, минералка, гамбургер. Минералка, фрукты, сок, орешки, виски.

Четыре.

А хотите, я принесу вам заряженный пистолет на подносе? У меня он есть. Что вы с ним сделаете?

Три.

Мамаша с ребенком подзывает меня к себе.
Она говорит:
Ребенок болеет. Есть у вас врач на борту?

Дохуя врачей. Это Россия, девочка.
Ты об этом забыла?
Я об этом помню. Это моя обязанность. Я должен обо всем всегда помнить. Прожаренный стэйк или с кровью, апельсиновый сок или мандариновый.
Мне, конечно, жалко детей. Они ведь могли стать не тем обывательским мусором, коим являются их родители.
Мальчик лет девяти властным жестом подзывает меня к своему креслу.
Он говорит:
Эй ты, принеси-ка мне колы.
Он говорит:
И побыстрее.
Нет, они не станут другими. Они уже считают себя хозяевами.

Два.

Мы сознательно зарываем себя в офисах, сознательно заключаем себя в форменную одежду, не видя ничего, кроме своего рабочего компьютера, не видя ничего дальше финского гарнитура, нового дивана от ИКЕЯ, плазменной панели и прочими штуками из каталогов. Только умерев, можно возродиться. Только потеряв все, можно обрести свободу.

Один.

Вы меня вынудили. Может, хоть это заставит вас посмотреть на нас как на людей. Хотя я не уверен в этом.
Я стучусь в кабину пилотов, сжимая в руке свой пистолет.
Дверь открывается.
Пиздец вам.

Ноль.