Лев Рыжков : Вечность (часть III-b)

Начало здесь, http://www.litprom.ru/text.phtml?storycode=18032 , здесь http://www.litprom.ru/text.phtml?storycode=18101 и здесь: http://www.litprom.ru/text.phtml?storycode=18467

ДНЕВНИК НИКИТЫ
Вот и пригодилась, наконец, тетрадь. Оказывается, с ее помощью можно скоротать время в ожидании неизбежного. Как это часто бывает перед важным событием, время тянется долго. Хотя со временем здесь ничего не понятно. Мне страшно. Даже кажется, что в моей физической оболочке (назовем это так) поселилось злое, завывающее чудовище. И чтобы хоть как-то заглушить этот вой, а также скрасить ужас неизвестности, я и занимаюсь этим странным занятием - пишу дневник.
Писать буду стараться, соблюдая хронологию. Итак, сначала сообщу о моем самом большом потрясении. Вот оно.
Здесь есть деньги.
Ага. Здесь, то есть в Раю. Если это действительно Рай.
В общем, про деньги. Налика (бля, откуда это слово?) здесь нет. Все проплаты по кредиткам (положительно, в прошлой жизни я имел дело с финансами). С валютой - непонятка.
Ангел-архименеджер сообщил мне это, когда протянул в ресторане кредитку официанту в белой униформе. Кредитка была красивая, какого-то «Heaven-банка».
Местные деньги называются «манны».
- Именно так, с двумя «н», - объяснил ангел. - Как вы думаете, почему?
- От слова «money», - сообразил я. - Английского слова.
Ангел долго смотрел мне в лицо. Я понял, что угадал неправильно.
- Нет, - наконец, сказал он. - И даже не в честь братьев-писателей Маннов, Томаса и Генриха. Кстати, вы можете увидеть их в немецком секторе.
«Да в хуй бы они вдулись», - подумал я. Но головой закивал. Повидаюсь, мол.
Оказывается, название произошло от библейского выражения «манна небесная».
Впрочем, куда больше меня волновал вопрос - где их взять, эти деньги? И есть ли они у меня вообще?
Оказалось, нету.
Рафик сообщил это с такой радостной улыбкой, что мне показалось, будто ему доставляет особое счастье глумиться над несчастным лохом, то есть мною.
Мы вышли в сад. Здесь было красиво. Цветы, фонтаны, вся хуйня. Впрочем, что тут описывать?
Где берутся манны? Зарабатываются. Без вариантов. Тут, оказывается, надо пахать.
Ну, не сказать, чтобы прямо там вламывать. Нет, надо сидеть за столом и набивать в компьютер тексты собственного сочинения. Чем больше, тем лучше.
В принципе, я расстроился.
Система оплаты - странная. Платят вовсе не за количество страниц…
- Хотя это тоже учитывается, - сказал Рафик.
Главный критерий - художественная ценность. Оказывается, можно написать длинную повесть, но не заработать ни одной манны. А можно - полстранички. И получить за них хоть двести (или даже триста!) манн.
- А почему вы не спрашиваете, что надо писать? - спросил Рафик.
- Да, собственно, - опомнился я. - Что же?
- Что хотите, - сказал мой собеседник. - Полная творческая свобода. Пишите, и получайте удовольствие. Это важно.
За парком оказался жилой квартал. Там стоят уютные, словно на Рублевке (что это, кстати, такое?), дома. Я повеселел. Жить тут, оказывается, можно. Конечно, не жить. Ну, да неважно…
Правда, около одного домика отирался какой-то тип в очках, с бородкой и в засаленном костюмчике. Он нервно вышагивал по дворику, постукивая тросточкой по плиткам дорожки. Не ходил, а словно бегал - к фонтану (был во дворе), и обратно. Когда мы с ангелом вошли, тип замер и уставился на меня. Явно хотел доебаться. Но, со всей очевидностью, присутствие ангела его отпугивало.
Достался мне, понятно, не весь особняк, а двухкомнатная квартирка на втором этаже. Чем дальше, тем больше я разочаровывался. Неужели в Раю происходит кидалово и заставляют работать? Впрочем, весь дом в мое распоряжение отдавать никто и не обещал.
Вид из окна мне, в общем, понравился. Часть панорамы - лес. Негустой и нестрашный. Ну, и другие домики тоже виднелись.
Я бросил взгляд во дворик и опять увидел типа в костюмчике. Он стоял, задрав голову. Его бородка клинышком трепыхалась на ветру. Примерно такая же растительность бывает под мышкой. Нижняя челюсть у него тряслась, словно он мерз. Странный он какой-то.
Я спросил у Рафика - кто еще тут живет. Оказалось, тоже писатели. Стало быть, этот, с бородкой, челюстью и в очках - коллега.
В целом квартира мне понравилась. Две комнаты. Шкафчики, полочки. Кактус на окне. Компьютер. В другой комнате - кровать.
Я вдруг ощутил подозрение.
- Это точно мое? - спросил я.
- Точно, - подтвердил ангел.
- А тот тип, со двора, он не войдет сейчас, не предъявит?
- Что?! - По-моему, ангел недоумевал.
- Ну, что… Типа он здесь живет. И выметайся там…
- Никита, подумайте, что вы говорите. Если вас мучают параноидальные фантазии, записывайте их. Из таких порождений ума, замечу, появляются не самые худшие произведения. Записывайте!
Он провел меня к компьютеру. На столике лежал конверт.
- Вскройте.
Я вскрыл. Внутри была кредитная карточка и листочек с пин-кодом.
Ангел пустился в объяснения. Он рассказывал, как пользоваться компьютером, открыл текстовую программу (достаточно простую, называется «Логос»). Потом рассказал, как узнать баланс счета на карточке - навести курсор на специальную графу, ввести номер.
Закончив технические объяснения и показав, как надо отправлять тексты, архименеджер куда-то засобирался. Напоследок сказал:
- Садитесь писать. Не теряйте времени даром. Вам нужны манны. К тому же, - он выразительно поднял палец к потолку, - вами уже интересуются.
Он говорил это мне. Которого таскали по обезьянникам и морозилкам. Который разгуливал с собственными кишками в руках и летал по мясным туннелям. Нормально, да?
- Вообще-то я устал, - сказал я.
- Этого не может быть, - улыбнулся ангел.
- Но как же не может? - удивился я. - Я же действительно буквально с ног валюсь.
- Вам это кажется. Вы не можете устать.
- Но…
- Это все иллюзии, - сказал Рафаил. - Вам все еще по привычке что-то кажется. На самом деле это ваша душа, освободившийся разум, не может привыкнуть к тому, что тела уже нет. Ваше подсознание пытается создать вокруг вас более-менее целостную картину. Вам думается, что вы должны испытывать усталость, и вы действительно ощущаете что-то подобное. Не более. Когда-нибудь вы осознаете истинное положение дел и избавитесь от желаний. Таких, как, например, чувство голода. А еще вам может захотеться секса. Так что не удивляйтесь. Это будет говорить в вас ваше прежнее существование. Не более. Чувство того, что все - по правде, культивируется в Альфа-Девиант-секторе, откуда вы прибыли. Там надо страдать. И там несчастные покойники действительно мучаются, думая, что все это происходит с ними на самом деле. Вы же находитесь совсем в другом месте. Чувствуйте себя, как дома.
И все равно ангелу я верил с трудом. Ведь вот оно - мое тело. Да еще и отяжелело после сытной еды. Как же с ним не считаться?
- Кроме того, - продолжал архименеджер, - учтите, что положение ваше здесь, в Вечности, непрочно. Матерый автор, накопивший большое количество манн, может позволить себе некоторый отдых. Но вам, с нулевым балансом, надлежит, пожалуй, потрудиться.
- А если он станет отрицательным? - спросил я.
- Сдается мне, что в прежней жизни вы работали по бухгалтерской части, - заметил ангел. - Да, такое бывает сплошь и рядом. Тем более, что за каждые условные сутки, проведенные здесь, с вашего баланса списывается одна манна. Так что есть и должники. Писатели с отрицательным балансом счета. Если кто-то из них признается безнадежным, такого отправляют в другой сектор. Как правило, в Альфа-Девиант. Но я искренне надеюсь, что до этого не дойдет.
Напоследок ангел вручил мне тетрадь (в которую я сейчас все это записываю) и шариковую ручку.
- Каждый писатель должен вести дневник, - сообщил он.
- Для денег? - спросил я.
- Для себя. Положите тетрадь в карман вашей хламиды.
Действительно, в моем одеянии обнаружился кармашек. Я, не очень-то понимая, зачем, положил туда тетрадь, ручку. Подумав, поместил с ними по соседству и кредитку.
Когда ангел удалился, я принялся в задумчивости расхаживать по квартирке. Вот так, значит. Только, значит, решил, что хорошо устроился, как вдруг выясняется, что тебя в любой момент могут вышвырнуть под зад коленом. Не самое приятное переживание.
Но, в конце концов, таковы были правила игры. И в чужой монастырь со своим уставом не ходят. А уж в Рай, тем более.
К тому же я более-менее знал, что произойдет в той истории, на листке, дальше. Я сел за компьютер и принялся писать.
В какой-то момент я чуть не стер свою историю. Может, подумал я, от меня ждут чего-то другого? Чего-нибудь красивого, с этакими словесными завитушками, фокусами и не знаю, чем еще. Но это же ебануться.
Через полтора часа я поставил точку и навел курсор на клавишу «Отправить». Экран мигнул, а я принялся дожидаться результатов. Сердце громко и вполне отчетливо стучало.
Долго ничего не происходило. Я принялся искать на компьютере игры. Откуда-то я знал, как это делается. Знал даже, что мне нужен пасьянс «Косынка». Но нет, игр не было. Я разочарованно вздохнул. И только тогда обнаружил, что на мониторе появилась надпись.
«Ваш текст принят в работу, - скупо сообщал монитор. - На ваш счет зачислено 18 манн».
Вдруг экран мигнул. И цифра 18 превратилась в 14. А оттуда и вовсе в 12.
Я ощутил некую досаду. «Этак, - полагал я, - сейчас к нулю все спишут». Но нет. Последнее число не изменило своего значения.
***
То и дело доставая из кармана и ощупывая карточку, как Буратино (кто, кстати, такой?) свои монетки, я крался к выходу.
Писал я вроде бы без труда, но на заключительном этапе чувствовал себя порядком опустошенным. К тому же под занавес процесса у меня пробудился волчий аппетит. Сознанием-то я понимал, что все это - ерунда, и жрать на самом деле - не хочется. Но подсознание никак не желало признавать факт нереальности мук голода. Вредничало, вынуждало бурчать мои несчастные внутренности. Оно, это подсознание, вступившее в конфронтацию с разумом, орошало мой рот голодной слюной. И я ничего не мог поделать.
К тому же у меня были деньги. Мои, честно заработанные. Где тут ресторан, я знал. Проблем не предвиделось. Хотя…
Я выглянул в окно. Погода на улице стояла летняя. В саду перед домом цвели какие-то растения. Особенно привлекал внимание куст фиолетовых роз. Он обращал на себя внимание не столько необычным оттенком цветов, сколько тем, что за ним кто-то прятался.
Тот, кто сидел в цветах, шпионом был явно никудышным. Вот высунулась напоминающая подмышечную растительность бородка. Вот блеснули очки.
Учтя это обстоятельство, по лестнице я спускался, стараясь не производить лишнего шума. Приоткрыл дверь из белого пластика, выглянул на улицу. Очкарик скрючился за кустом, напряженно вглядываясь в мое окно. Все так же дрожала его челюсть, как у голодного зомби в Хэллоуин (похоже, мне многое предстоит вспомнить).
Я выскочил из-за двери и побежал. Сначала за угол дома, потом к другим особнячкам. Я несся по аллейкам. Маршрут был мне не знаком. Я озирался в поиске пути. В какой-то момент оглянулся. Тип в засаленном костюме поспешал за мной, нелепо размахивал руками. Заметив мой взгляд, он закричал:
- Постойте! Постойте же! Я не желаю вам зла! Не убегайте!
«И действительно, - вдруг подумал я, - по-моему, я сильнее. И если дело дойдет до драки…»
- А почему вы меня преследуете? - спросил я, останавливаясь.
Пробежка далась нелегко, я задыхался. Неужели и это - иллюзия?
- Я… Я хочу предложить вам свои услуги…
Проблемы с дыханием испытывал и мой преследователь. Возможно, виною всему здесь был сам воздух. Он был ароматен, однако природной свежести, присущей, скажем, лесному воздуху, в нем не ощущалось. Казалось, что воздух в Раю произвел кондиционер. Такие вещи начинаешь понимать, пробежав небольшой кросс.
- Услуги? - спросил я, не без высокомерия рассматривая моего недавнего преследователя.
Действительно, к сорту людей, от которых спасаются бегством, он не принадлежал.
- Разумеется! Вы здесь - человек новый. Многого не знаете. Моя помощь вам пригодилась бы.
- Но зачем вы - прятались, подкарауливали?
- Умоляю вас простить мою навязчивость. Действительно, соглашусь: переборщил-с. Просто новых людей здесь не так много. А со старыми каши не сваришь. Впрочем, позвольте представиться: Бонч-Бруевич. Можно просто Володя.
- Откуда-то мне знакомо ваше имя.
- Возможно, - печально кивнул мой преследователь. - Но не хотелось бы, чтобы вы его вспомнили. Да, я тоже писатель, но мне нечем гордиться.
То же, пожалуй, я мог сказать и про себя.
- Я пошел на поводу у политической конъюнктуры своего времени, - сокрушался Бонч-Бруевич. - Писал рассказы про политиков. И для кого? Для детей! Гадость! Гадость!
Я не нашелся, что сказать.
- А вы? - спросил Бонч-Бруевич. - Вы что писали?
- Рассказы, наверное, - пожал я плечами. - Вот только не помню, про что.
- Совсем не помните?
Про «высеры» и «хуету» я решил не упоминать и сказал:
- Совсем.
- Вы вспомните. Обязательно вспомните! Память со временем возвращается.
- Отрадно слышать.
Бонч-Бруевич прочистил горло и сказал то, что планировал заранее.
- Позвольте мне быть вашим Вергилием в этом царстве Аида.
А вот таких слов я в прошлой жизни не знал совершенно точно.
- Разумеется, не забесплатно. Мои услуги будут стоить вам три монеты. Этого хватит на водку и закуску вон в той чебуречной. Наличные деньги тут не в ходу, и я нижайше прошу вас купить мне эту пищу. В обмен на лекцию и экскурсию.
- Я ничего не слышал о чебуречной. Мне говорили, что здесь есть ресторан и буфет.
- Буфет? Ха-ха! - хохотал бородач, словно каркал. - У кого же это достало наглости назвать этот кабак буфетом?!
От смеха на его глазах выступили слезы. А потом смех перешел в кашель.
***
Буфет производил странное впечатление. Нет, он не был грязен. Напротив - доведен до казарменной чистоты. Все здесь блестело. Пахло хлоркой и мокрой суконной тряпкой.
Кроме нас с Бонч-Бруевичем здесь был и еще один посетитель. По помещению угрюмо расхаживал неопрятный старик в берете. Глаза у старика были злыми и голодными.
- Мережковский, - неприязненно сообщил мой «Вергилий». - Умоляю, держитесь от этого чудовища подальше. Пройдоха и плут.
Упомянутый, словно чувствуя наши опасения, бросал на нас хищные взгляды. В том, как он смотрел на меня, проступало настоянное на корысти любопытство. Мой спутник, в свою очередь удостаивался лишь злобы.
- В долг ему не поверяйте, - поспешил предупредить меня Бонч-Бруевич. - Бесполезен и вздорен.
Похоже, эти ребята считали меня каким-то богачом. Они ошибались.
Впрочем, Мережковский и не думал дожидаться приглашения, а сразу двинулся в нашу сторону.
- Имею честь отрекомендоваться, Дмитрий.
- Пошел. Отсюда. На хуй, - раздельно произнес Бонч-Бруевич.
- А с вами, сударь, я еще поквитаюсь! - возмутился было Мережковский.
Мой спутник повторил напутствие.
- Нет, мы так не договаривались! - Мережковский сорвался на визг. - Мы же говорили. что по понедельникам…
- А откуда ты, плесень, знаешь, что сегодня понедельник? - недобро ощерился Бонч-Бруевич. Он был явно сильнее. - Может, сегодня - вторник? Или четверг? Ты тут где-нибудь календарь видел, а?
- Ты меня наебал! - Вопль старика был горек. - Ты меня споил. А потом наебал! Ты животное, Владимир. Жадное и смердящее животное! Пес!
- Да ты знаешь, что я сейчас с тобой сделаю!
Впрочем, даже я чувствовал, что Бонч-Бруевич блефует. Он вовсе не собирался драться. Однако старик съежился. Очевидно, мой спутник его поколачивал. Это обстоятельство, понятно, не вызывало приязни.
- Стойте, Бонч-Бруевич! - сказал я и вытянул перед собой ладонь. - Пусть это человек присоединяется к нам.
«Еще три монеты, - прикинул я. - Ничего, не разорюсь».
Мережковский поведал мне причину своего нынешнего жалкого положения. Он увязался за мной к прилавку. Вернее, прилавка не было. У раздаточного столика располагался автомат, наподобие кофейного. В нем, в раздельных окошечках, стояли - водка, пиво, минералка, сок, огурцы и чебуреки. Я взял бутылку водки (две манны) и три порции чебуреков (по манне). Водка называлась «Адское пламя». Вертя бутылку в руках я увидел предупреждение: «Небесная Канцелярия предупреждает: злоупотребление продуктом ведет к Вечному Геморрою»
Но сколько-нибудь долго я размышлять над этим не мог. Мешался Мережковский. Оказывается он и «животное» договорились поделить сопровождение вновь поступающих. Согласно сложной, изобилующей отступлениями, утомительной договоренности Мережковский получал безоговорочное право единолично работать по понедельникам. Сложность возникла лишь в том, что сказать, какой сейчас день недели не мог никто. Оставалось лишь предполагать. Мережковский понял, что с ним произошло, лишь наутро, мучаясь похмельем.
- Наебал и споил! - горько повторял старик. - А я-то кровью подписывался.
Мы прошли к столику.
- Ну, давайте, что ли, выпьем! - сказал Бонч-Бруевич.
Он деловито отколупал крышку с бутылки, на которой был достаточно убедительно изображен черт с вилами, разлил.
- Осторожней! - произнес Бонч-Бруевич.
Я не послушался и залпом опрокинул в себя содержимое стакана. В следующее мгновение обожгло язык и небо, в глазах - потемнело, а в голове, напротив - взорвалось. На секунду я потерял представление о том, где в помещении верх, а где низ.
- Держи его! - слышал я голос Бонч-Бруевича.
Меня подхватили трясущиеся и сухие руки Мережковского. В общем, я не упал. Опору я обрел в локтях, которые взгромоздил на столик. Лишь они держали меня в круговерти окружающего хаоса.
- Что ж ты не предупредил человека, что водка - крепкая? - словно издалека доносился до меня голос Бонч-Бруевича. - Опять на жизнь кляузничал?
Потом кто-то блеял. Я засмеялся. Как сюда мог попасть козел? Но в какой-то момент протяжное и даже идиллическое блеянье оказалось голосом Мережковского, и я испытал легкое, как касание кисточки (или ресниц) разочарование.
Мне стало весело и странно. Я открыл глаза. И действительно, мир вокруг струился радостью. Боюсь, я не смогу достоверно описать этого изумительного состояния. Скажу лишь, что Бонч-Бруевич в тот момент показался мне весьма решительным и умеющим настоять на своем человеком. Симпатичен стал и Мережковский. Он походил на филателиста с причудами. Хотя еще более - на собирателя бабочек. Положительно, его облику недоставало сачка для ловли крылатых насекомых.
Об этом я тут же со смехом сообщил соседям по столу.
- Ты что, Набокова знаешь? - спросил Бонч-Бруевич.
Я затруднился с ответом. Еще я подумал, что допустил оплошность, раз Бонч-Бруевич стал мне вдруг тыкать.
- Эх, молодежь! - заворчал Мережковский. - На вот, закуси.
Он поднес мне к лицу чебурек и принялся вдавливать его в мое лицо. Я сопротивлялся. Но и хохотал при этом. И в этом состояла моя ошибка. В какой-то момент я слишком широко разинул рот, и старику удалось воткнуть в него чебурек.
Эта фамильярность нисколько меня не огорчила. Показалась зачатком будущей дружбы, тем фактом, который можно, к всеобщему удовольствию, вспомнить где-нибудь в гостях.
Вскоре меня отпустило (это слово, чей смысл был мне подспудно понятен, я тоже откуда-то знал). Прекратилось головокружение. Осталась лишь эйфория.
- Ох, и хороша! - задорно заметил я, подмигивая в сторону бутылки.
- Ты смотри, не увлекайся, - сварливо предупредил Мережковский. - Написано: до добра не доводит.
Мы продолжили пьянствовать. Мне становилось все удивительнее. Захотелось, например, босиком пробежаться по лугу. Наверняка тут найдется. Захотелось подпрыгнуть до потолка. Мне казалось, что я - способен к полету.
Собеседники мои оказались не словоохотливы. Мережковский сосредоточенно ел, а Бонч-Бруевич хрустел пальцами, о чем-то размышляя.
- Друзья! - воскликнул я. - А скажите мне… Скажите, почему вы так бедны?
Старик горько усмехнулся.
- Мы, уважаемый, знавали и лучшие времена. Ох, как знавали!
- Не печатают нас, - угрюмо сообщил Бонч-Бруевич.
- А что, вас должны где-то печатать? - удивился я.
- Сразу видно, новичок, - проворчал Мережковский. Впрочем, доброжелательно. - Печатают, это - образно говоря, понимаешь?
- Нет, - признался я.
- Ты что, никогда не печатался? - спросил Бонч-Бруевич с некоторой, покоробившей меня, брезгливостью.
Я не знал, что ответить на этот вопрос.
- Ну и ну! - сказал Бонч-Бруевич. - А ты точно писатель?
- Оставь парня в покое, - сказал Мережковский. - Точно, не точно… Манны-то он получил.
- В первый раз всем везет, - хмыкнул Бонч-Бруевич.
Я напомнил этим господам, что они просто обязаны мне все объяснить. Не зря же я, в конце концов, угощаю их.
И вот, что я понял из их объяснений. Тексты, которые я (как и множество других писателей) сочиняю и ввожу в компьютер, поступают в некую Базу Данных. А потом чиновники-ангелы делают из них…
Услышав, что именно, я поперхнулся водкой.
- Сны? - переспросил я, откашлявшись.
- Ну, а как, по-твоему, должно землянам что-то сниться? - не без сарказма спросил Мережковский. - Слышал выражение «Фабрика грез»? Вот это про нас. Мы сочиняем, а кто-то там, - он постучал по столешнице пальцем, - смотрит. И знаете, какая продукция пользуется наибольшим спросом? А?
- Конечно, нет, - сказал я.
- Нет, покачал старик головою. - Я не могу произнести этого вслух.
- Ебля, старый ты шарлатан, - сказал Бонч-Бруевич. - Расфарисействовался, бля.
- Я не могу писать про эти хуи и пёзды! - злился и переходил на крик Мережковский. - Не мо-гу! Любовь - куда ни шло! Но эта, с вашего позволения, мерзость… Нет!
Бонч-Бруевич, как более вменяемый, пояснил мне, что тексты про еблю рассматривает Отдел Сновидений для юношества - одна из престижнейших здешних инстанций. Я вспомнил, что писал о минете. Вот, значит, почему мне начислили некоторое количество манн!
Бнч-Бруевич тоже не любил писать про еблю. И страдал. Впрочем, не мог он писать и ужастики (второй по востребованности жанр) для Отдела Фобий. Пробовал было про Ленина…
- Вовка - первый, кого за текст оштрафовали! - едва сдерживая смех, сообщил Мережковский.
Бонч-Бруевич грозил ему кулаком.
- Зато этот Набоков, козел с сачком, в шоколаде, - ворчал он в свою очередь.
Я же делал выводы. Теперь я знал, в каком направлении развивать свою творческую мысль. С некоторым даже пренебрежением я смотрел на двух неудачников, пообещав себе, что никогда не стану таким, как они.
Мы продолжили пьянствовать.