Сергеев Сергей : Осенняя хандра

Осенняя хандра.

Кто согласился бы, кряхтя под ношей жизненной плестись,
Когда б ни неизвестность после смерти…
Вильям Шекспир
Ноющая боль в правом боку исчезла в одночасье. На смену ей пришла чарующая пустота. Мрак вокруг меня был таким плотным и вязким, что я полностью утратил ориентиры. Я не видел своих рук, я даже не был уверен, что они у меня ещё есть. Я падал, но не знал куда. Верх и низ, право и лево, эти слова больше не имели никакого смысла. Я летел, растворялся в этой пустоте, соединяясь с чем-то огромным, добрым и, не смотря на мрак, светлым. Ощущение свободы от всего, даже от бренного тела, дарило спокойствие и понимание единения с тем, что вдруг стало мне доступно. Я чист. Меня приняли. Мне больше ничего не нужно. Я ничего никому не должен… В этот миг что-то неуловимо изменилось. В моей новой сущности появился знакомый образ. Мягкий и серый. Кени…
Меня несло в пространстве, выворачивало наизнанку. Я заплакал бы, если бы у меня были глаза. Не хочу назад! Но было поздно…

- Леш, смотри какой милый!
Мы прогуливались по городу в наш последний день вместе. В подземном переходе, вонявшем туалетом, Лида увидела бабушку, сидевшую на старом раскладном стуле перед коробкой с маленькими повизгивающими котятами. Один из них неуклюже вылез из коробки и кубарем рухнул на пыльный бетон. Пошатываясь на тоненьких лапках, он подошёл к Лиде и пискнул. Та присела на корточки и с умилением погладила трогательное существо.
- Давай возьмём его? – глядя на меня блестящими даже в полутьме перехода карими глазами. – Так класненький.
- Когда ты вернёшься, он уже будет матёрым котярой, ободравшим и обгадившим все углы в доме, скептически парировал я.
Нет, всё же не могу я отказать девушке, тем более любимой, когда она смотрит таким взглядом. Взглядом маленького серого котёнка ищущего хозяев.
- Конечно возьмём, - улыбнувшись сказал я. – Бабуль, сколько просишь за котёнка?
- Да, сколько дашь, сынок, столько и хорошо будет, - слабым голосом ответила старушка, нарушая правила выгодного предпринимательства. – Топить их жалко.
Я пошарил по карманам и, пытаясь извлечь оттуда сотню, зачерпнул мелочь. Бабушка, по словам которой деньги роли не играли, презрительно поморщилась. Вот тебе «сколько дашь, столько и хорошо будет». Выловив таки в оттянутом кармане сотню, я протянул её торговке живностью.
Лида радостно кутала нового любимца в недрах пальто, бабушка шептала в спину обещания век за нас Бога молить, а я гордо выпячивал грудь, словно Дон Кихот, услуживший своей даме сердца.
Солнце щекотало нежными лучиками открытые лица, под ногами шуршали палые листья, голуби, коренные жители людных площадей, хохлились и дрались за найденный под скамейкой кусок сухого хлеба, а мы наслаждались тихой прогулкой. Последней в этом году совместной прогулкой по осеннему городу.
Завтра с утра Лида улетала в Лондон на целых три месяца. В институте прошёл какой-то конкурс или отбор, в результате которого сформировалась группа из двадцати студентов, достойных отправиться за границу, для «отработки и практического применения пройденной в институте программы». Большую часть группы составляли сокурсницы Лиды, и их я знал довольно хорошо. А вот насчёт меньшей части группы, мужской её составляющей, я был мнения однозначного: оболтусы, неспособные завязать без маминой помощи шнурки. А вдруг кто-нибудь из них станет приставать к моей Лиде? Я же ничего не смогу сделать! Все её попытки меня успокоить разбивались вдребезги о вековые скалы моих сомнений. Я был подавлен этим обстоятельством. Долгая разлука приближала стремительно наваливавшуюся на меня осеннюю хандру…
- Милый, ну улыбнись. Смотри, как Кени радуется, - поглаживая по высунувшейся из-под пальто серой голове котёнка. Тот щурился и неумело мурлыкал.
- Кени? Ну, и имя ты выбрала. Считаешь, что со мной он и дня не проживёт?
Безумная любовь Лиды к американскому мультсериалу «Южный парк», казалось, была безгранична. На сером консервативном пальто Лиды красовался крупный оранжевый значок с изображением главных персонажей мультфильма, комната была завалена мягкими игрушками Стена, Кайла, Батерса, а шарообразный Картмэн, наводил на меня животный ужас каждый раз, когда открыв утором глаза, я натыкался на его пристальный взгляд. Я уже не говорю о том, что в недрах её компьютера хранились все сезоны этого скопища жёсткой сатиры, притом не только на русском языке в переводе студии «Полный Пэ», но и в оригинальном, англоязычном варианте. Иногда, когда я приходил к ней в гости, моему взору представала страшная картина: Лида каталась по полу, не в силах сдержать геморроидальный смех, а на плоском мониторе компьютера, неуклюже мельтешили бумажные фигурки мультгероев, ругавшихся на непонятном мне языке. А теперь ещё она и котёнка назвала в честь Кени, стабильно погибающего в каждой серии.
- Но он ведь всегда воскресает, - улыбаясь, ответила моя ненаглядная. – Ну, или почти всегда. Вот была одна серия, когда он попал в рай…
- Лида! – Взмолился я…

Я не знал кто я. Я не хотел этого знать. Меня не было ещё секунду назад, а теперь я сижу на скамейке и смотрю на парня, зачем-то разлёгшегося на мягком снегу. Наверное, он устал. Уснул. Его длинные русые волосы беспорядочно разметались по земле. Рыжеватая щетина покрылась за ночь белёсым инеем. Чистые, изумрудного цвета глаза жадно впились в небо. Он почти был там, но в последнюю секунду что-то произошло. В багровом снегу, справа от парня, лежит дешёвый нож. Такой можно купить на любом рынке по дешёвке. Тупой, даже глупый.
Что это? В голове появляются сумбурные мысли, разрывая блаженное безмолвие.
Знакомое лицо у этого парня. Наверное, я его когда-то знал, а может просто увидел в толпе, когда гулял с Лидой. Лида? Лида!.. Атомный взрыв прогремел в мозгу, уничтожая, плавя и просто разрывая в клочья невинные нейроны. Я вспомнил всё сразу и меня стошнило.
Слёзы застилали глаза. Я едва мог различить смутный силуэт приближающейся ко мне фигуры.
- Стойте! – Срывающимся голосом проревел я.
Женщина в безразмерном чёрном пуховике, волокла за собой широкую деревянную лопату и не реагировала на мои слова.
- Да, стойте же вы, - обречённо выдавил я из себя. – Не подходите ближе.
Он продолжала идти в мою сторону. Стало слышно, что она бубнит себе под нос что-то про пьяниц и безответственность милиции.
- Что ж, милок, разлёгся? – спросила она, не дожидаясь получить ответ.
Я встал у неё на пути и выбросил руки вперёд, пытаясь хотя бы этим жестом её остановить…

…Я не спал эту ночь. Лежал неподвижно на кровати и прислушивался к Лидиному дыханию. Ровное. Она спала спокойно, почти не ворочаясь, и часто улыбалась. Что-то ей сейчас снилось, такое, чему непременно нужно улыбнуться: светлое, чистое, и уже совсем лондонское. Я провёл рукой по её иссиня-черным волосам и случайно задел серый пушистый комок, лежавший прямо у неё над головой. Комок довольно перевернулся на спину и, прогибаясь в подвижном позвоночнике, растянулся на подушке. Даже не проснулся. Легонько прикоснувшись губами к Лидиной щеке, я встал и на цыпочках вышел на балкон.
Морозно. Солнце ещё борется за первенство с ночным мраком, который вяло сопротивляется. Я уже знаю исход этой схватки. Не интересно.
Пачка Winston лежит рядом с тяжёлой металлической пепельницей. Почему-то мне кажется, что если я закурю, станет теплее… Стало. Пупырышки на коже медленно сходят и волосы на руках перестают торчать в разные стороны.
Всю ночь какая-то ерунда в голову лезла. Не хочу Лиду отпускать, очень не хочу. Кажется, что если она сейчас уедет, мы больше не увидимся… Нет. Бред это всё. Через какие-то три месяца она вернётся, и я сделаю ей предложение. Точка. Я решил. Придётся, конечно, продать парочку…гм, десяток своих картин. Сегодня почему-то это решение даётся особенно легко. Может, потому что я уже чувствую, что этого не произойдёт. Скоро всё кончится. Я знаю. Это не просто неясные ощущения, это, как у Кастанеды – область безмолвного знания.
Что-то щекочет ноги. Кени. Трётся, прижимается к заросшим волосами ногам. Не похоже, чтобы он что-то просил, просто ему нравится меня щекотать.
- Ну, что, будем жить, котяра?
Она как-то косо мотает головой, и я не могу понять его ответа. «Да, но нет». Да, но не вместе? Да, но это вряд ли можно назвать жизнью? Да, но только я…
- А ты вообще мальчик? – поражённый неожиданной мыслью, задаю вопрос тишине.
Мальчик. Вроде бы. Я не специалист.
Сигарета истлела в конец и фильтр неожиданно приятно ожог пальцы.
- Есть хочешь? Вижу, что хочешь. Пойдём на кухню, может, что найдём для тебя. Да и для меня чего-нибудь…

Сигарета дымилась в руке. В руке, которой нет. Значит, и сигареты нет. А что тогда есть? Дворничиха, бегущая в сторону дороги, точно есть. А меня нет. Так просто. Вчера не стало. Раз и всё. Конец… Я даже вспомнил, как это произошло, и сразу же схватился за правый бок. Ничего. Ни дырки в куртке, ни раны на теле под ней.

…В аэропорту Лида заплакала. Так неумело, застенчиво. Потом быстро подобралась и поцеловала меня. Сейчас я ей завидовал: женщинам простительно заплакать, и даже повод совсем не нужен, а мне придётся себя сдерживать. Я ведь Дон Кихот…

Милиционеры, не успевшие ещё переодеться в зимнюю форму, настойчиво просили всех разойтись. Моё тело долго фотографировали, что-то измеряли и записывали в протокол. Нож аккуратно подняли и опустили в пластиковый пакет. Дворничиха что-то сумбурно объясняла, сбиваясь и едва не задыхаясь, следователь аккуратно записывал её показания, после чего заставил расписаться и вручил повестку.
Я подошёл к открытой двери машины со спецномерами и сел на переднее сиденье. На водительском месте лежала пачка дешёвых сигарет в мятой упаковке. Я взял её и покрутил в руке. Закурил. Внезапно до меня дошло значение этого события. Наиболее странным было не то, что пачка оказалась у меня в руках, а то, что она же осталась лежать на продавленном сидении. Но удивляться не было сил, да и чему теперь вообще можно удивляться, когда твоё тело грузят в машину скорой помощи, а ты спокойно взираешь на всё это.
Машина быстро удалялась от места моей смерти. Следователь дымил и матерился.
- Ещё один глухарь в этом месяце. Отпуск накрывается,- зло говорил он пожилому мужчине, сидевшему на заднем сиденье и возившемся с фотоаппаратом. – Твою мать…
Я пытался понять, что делать дальше. Почему я здесь оказался? Почему прекратилось моё падение во тьме… Кени! Я явственно представил себе маленький серый комок, закрытый в пустой квартире. Он же там с голоду помрёт! Кроме Лиды ко мне никто не заходит, а она приедет только через три месяца и будет уже поздно. Есть ещё сосед Витька, но он-то панику наводить не станет. Зайдёт в очередной раз попросить на водку, никто не откроет, и он просто позвонит в соседнюю дверь. Ситуация казалась безвыходной. Мне оставалось только ехать вперёд.

…Мы сидели под столом и ели. Кени лакал сметану из фарфоровой вазочки, а я лапшу быстрого приготовления из пластиковой тары. Не хотелось мне, чтобы он ел в одиночестве под столом, вот и было решено отужинать совместно. Сметана быстро кончалась, и нужно было отправляться в круглосуточный магазин за продовольствием, чтобы на утро этот «тигр» не озверел и не начал жевать мои тапочки. Однокомнатная квартирка, купленная в кредит, была более чем скромной. Обои ещё не были поклеены - Лида сказала, что она сама их подберёт. Их заменяли рисунки, приклеенные к стенам прямо на скотч. Под грудой бумаги я отыскал мятую сотню и, наказав Кени следить за порядком, вышел в подъезд…

- Короче доедай свои бутерброды, и поедем опрашивать местных, – следователь хмурился. – Не может же быть, что его там никто не знает.
Пухлый мужчина, сосредоточенно жевавший бутерброд с колбасой, кивнул и, не переставая жевать, начал одеваться.
- Давно пора, - обрадовался я. – А то пока не пожрут, работать не станут. А у меня между прочим котёнок не кормленный!
Конечно же, меня никто не услышал, но я был доволен уже тем, что они начали шевелиться.
Я самым первым залетел в машину, проскочив прямо сквозь дверь. Я никак не мог понять принципа выборочности тех предметов, для которых я не существовал. Я ходил по снегу, но следов не оставалось, меж тем я чувствовал холод. Я даже снял обувь, чтобы поэкспериментировать: нога провалилась в снег. По идее снег должен был начать таять, но этого не произошло. Так же я выяснил, что могу ходить по лестницам, но при необходимости провалиться сквозь пол этажом ниже. Я ездил в машине, но машины проезжали сквозь меня. Я так и не смог разобраться с мятой пачкой «Явы», которую взял с сиденья следователя. Сигареты как сигареты: крепкие и пахнут опилками.
В течение следующего часа я ходил за этими угрюмыми типами, всем подряд сующими мою фотографию в лицо. Они усердно проходили мимо моего дома. Я начал паниковать.
- Да налево сверни, придурок! – Проорал я в ухо пухлого, когда тот чуть не прошёл сквозь меня.
То, что произошло дальше было крайне неожиданным для меня: пухлый остановился и посмотрел на право.
- Сань, а давай напоследок вон в тот двор зайдём, а?
- Ну, пошли…

…Лифт был новым. Не было ещё прожженных кнопок, бережно залепленных окаменевшей жвачкой, надписей, режущих глаза и застоявшегося запаха общественного туалета. Медленно, словно столетний дед, он доехал до первого этажа и с неохотой отворил створки.
На улице шёл снег. Первый снег, ещё неуверенный, не претендующий на многомесячную роль покрывала. Было темно и тихо. Гул машин был не в счёт. К нему в большом городе быстро привыкаешь и учишься не обращать внимание. Он становится неотъемлемой частью целого, а целое всегда больше суммы своих частей.
Мне нужно было пройти всего полкилометра, через небольшой скверик, прикрытый кронами мощных деревьев. Здесь было не так тихо, как хотелось бы. На одной из лавочек сидела подвыпившая компания. Играла музыка на сотовом. Что-то из блатного. Как можно называть эту музыку шансоном? Блатняк, он и есть блатняк.
- Эй, парниша, чапай сюда. – Донеслось со скамейки.
Отвратительное чувство внутри. Сыро и плохо пахнет. Я подошёл.
- Ну?
- Чё ну? Есть телефон позвонить?- скалясь, спросил бритый парень, у которого играла музыка на сотовом. Похоже, в этой компании он был главным.
- Так у тебя ж есть. – Кивая на телефон в его руках, ответил я. А сам подумал о том, что, наверное, ему холодно с бритой головой и без шапки.
- Да тя ваще не должно, е… то, что у меня есть. Ты откуда такой борзый?
Количество матов в каждом последующем предложении увеличивалось с геометрической прогрессией, и вскоре я не выдержал: ударил в нос этому лысому быку…

- Да, знаю я его, - бормотал подвыпивший Витёк. – На седьмом живёт. А что случилось-то начальник? Он парень хороший, тихий, рисовал там чё-то у себя, никого не трогал. Вот и опохмелиться всегда давал…
- Убили его вчера, - сухо сказал следователь.
- Мать моя женщина! – выпучив глаза, воскликнул Витёк и замолчал.
- Пройдёмте гражданин, покажете квартиру.
Витёк спешно закивал. Я был готов расцеловать Витька, но, слава богу, я не мог этого сделать. Пока вскрывали дверь, на площадке столпились соседи. Вздорная старуха баба Зина, коренастый омоновец Паша и молоденька, но очень некрасивая девушка Надя. Все шептались и всячески хотели помочь делу, но им было велено тихо стоять в стороне. Замолчали, только баба Зина продолжала щебетать.
- А я всегда знала, что он там чем-то дурным занимается. Музыка у него странная постоянно играла, - веско заметила она, поднимая указательный палец вверх.
- Да почему ж странная? Вивальди! – обижено возразила ей Надя. – А он художник. Был… И знаете какой хороший? Талантище! Был…

… новая волна ударов посыпалась на меня со всех сторон, словно горная лавина, сметающая всё на своём пути. А потом пронзающий холод вошёл в меня где-то в области печени. Затупившееся лезвие раскладного ножа, рвало плоть с таким хладнокровием и настойчивостью, что всё тело обдало жаром, парализующим и приносящим невыносимую болью. Потом всё прекратилось. Ополоумевшие глаза ещё совсем молодого прыщавого мальчишки, глядели на меня сверху. Подгоняемый криками и оплеухами его дружков он выронил нож из руки, облачённой в чёрную кожаную перчатку.
Они убежали, а я так и остался лежать в тёплой луже крови, растопившей снег…

Разбор меня как человека и квартиросъемщика остался позади. Я просто прошёл сквозь стену и оказался наполовину в ванной, наполовину в коридоре. Быть рассечённым надвое тонкой стеной весьма неприятное состояние. Поэтому я пошёл дальше, в комнату.
Кени спокойно спал, забравшись под мой свитер, небрежно брошенный на пол.
- Спишь, обормот, а я тут внезапно умер. Неприятно, правда?
Он открыл глазки и посмотрел на меня. Замяукал и попытался потереться об мою ногу. Тщетно. Он видел меня, но я по-прежнему был неосязаем.
- Сейчас немного поживешь у Нади, а потом Лида приедет и тебя заберёт. Она плакать много будет, но ты её успокаивай, как можешь, хорошо?
Он кивнул. Умный паршивец.
Дверь в коридоре со скрежетом открылась и в квартиру ввалилась организованная толпа.
- Ой, котёнок, - поднимая Кени на руки, пролепетала Надя.
- Поживёт у тебя пока, а потом Лида заберёт, - сказал я ей.
Она озиралась по сторонам. Кени вяло вырывался и тихо мяукал.
- А, и ещё, когда у Лиды появится новый парень, - обратился я к котёнку. – Нагадь ему в ботинок…

Пошёл дождь. Холодный и противный. Мой последний дождь, который проходит сквозь меня и шлёпается на снег, продалбливая в нём углубления. А впереди уже раскрывалась пропасть. Уже знакомая, бездонно-чёрная, зовущая…