yakov : Фафон.

“Фафон-то наш сбрендил…”
Так сказал бы весь мир, ближний и дальний. Да и говорили.

В один прекрасный день второй половины своей жизни, когда уже превратился он в неопрятного одноногого мужика (обстоятельства потери им ноги – не наше дело) и носил старый камзол, продал Фафон за бесценок свою старую сахароварню и купил землянку на отшибе, на берегу синего лесного озера – глуше места не найдешь. Решил Фафон поискать камешки драгоценные. Камешки эти, конечно, пользы не имели, а меж тем цену спокон веку имели немалую – но не здесь, а за стенами городскими, где жила знать во главе с царем и где бывали немногие, да те, кто был, хранили потом молчание и ходили как мешком по голове огретые, а вели себя так, будто малость в рассудке повредились.
А здесь камешки не были нужны никому.

Маленькой оказалась землянка – туда и Агап тщедушный целиком не влезал. Пошел Фафон в деревню и выменял у кума своего Кирилла Мухи добрую землеройку. Дорого брал Муха – за одну землеройку трех шелкопрядных червей – маму, папу и сыночка. Обманул его Фафон, вместо сыночка подсунул дедушку никуда не годного. Подслеповатый Муха и не заметил.
Не такая уж и добрая землеройка оказалась. Вырыла она земли на два вершка и иссякла. Но Фафону столько и нужно было. Свернулся он клубочком и заснул.
Над притихшим озером зависла луна. Струила она молочный свет над дорожками, полянками, пашней и полем.
Из-за дальних валунов вспорхнул жирный гусь и полетел ввысь, по направлению к лунному диску. Не успел он мизинца до него достать, как из-за тела его гусиного выскочил красный мигающий шар и ринулся на ночное светило. Это явилась вторая, сумасшедшая луна – весьма воинственная, и даже, можно сказать, буйнопомешанная. Спокон века преследовала красная белую, и житья от того на небе не было никакого.
Первая луна еле в сторонку отскочила, и принялись они кружить по небосводу, красный шар за белым вдогонку, выполняя сложные кульбиты и выписывая хитроумные зигзаги да восьмерочки.
Вот красная луна стала теснить белую, давить ее все ниже и ниже, к валунам. Не выдержала та и в озеро занырнула. За ней с размаху влетела в воду ее преследовательница. Подняли они в озере фонтан и забрызгали сидящее на берегу племя голограммов – народец происхождения неясного, который по какой причине ли, а то и без, красному безумному шару поклонялся.
На соседнем берегу загудело – то хмыкнуло разом племя родственников их, эфемеров, которые никому не поклонялись, но всегда за бе’лый цвет болели. Каждую ночь выходило их племя на берег курить стебли камышовые.
Спустя мгновение вода забурлила, выпрыгнул из нее белый шар и устремился ввысь к звездам – и захлопали в ладоши эфемеры, а следом за ним с шипением яростным выскочил и красный – и голограммы пали ниц в священном трепете.
До утра длилась бешеная небесная гонка, как бывало каждую ночь. Но начало светать, и все прошло – исчезли голограммы, эфемеры, исчезла красная луна. И только белая висела еще некоторое время на светлеющем небосводе, отдыхая. Потом пропала и она. Взошло солнце, защебетали птицы, и проснулся Фафон.

Он потянулся, хрустнул суставами, зевнул, зубами скрипнул, и удалился в близлежащий кустарник. Вскоре он вышел оттуда с озабоченным выражением на лике: в недрах фафоновых оказалось совсем пусто. Нужно было добывать пищу.
Птицы в округе были очень умные и с другого берега к Фафону ни ногой. Зверей разрешалось бить только тем, кто со специальной грамотой – ловчим да звероловам (какая между ними разница – толком никто и не знал). Оставалась рыба.
Рыбу боялись все. Никто никогда ее не ел, Фафон тоже. Ходили слухи, что единственные, кто рыбой питаются – это те, кто камешки ищут, а таких всегда немного было, а нынче и вообще нет. Правда, Фафон есть – ему рыбой и питаться. Но для начала нужно ее поймать. А как это делать – уж точно ни одной живой душе известно не было.
Поднял Фафон бычок камышового стебля, эфемерами оброненный, сел на прибрежный валун, закурил и задумался. А когда докурил, думать перестал, а привязал ногу – точнее, ступню свою деревянную – к плакучей иве, скрестил средний и указательный пальцы, и нырнул в озеро. Зажмурил глаза и давай руками шарить в воде.
Первой заметила его акула. Подплыла она поближе и разинула пасть пошире, чтобы откусить Фафонову голову. Но увидев у самой своей морды скрещенные пальцы, в ужасе попятилась она назад, развернулась и скрылась на дне, где и залегла неслышно-невидимо.

Как увидели рыбы Фафона, то не знали – удивиться им или испугаться. Насилу добудились премудрого пескаря и спросили его:
- Скажите, почтенный, что это там такое?
- Где? – встрепенулся пескарь.
- Да вон – мужик. Глаза зажмурил, руками машет… Ну и рожа! – содрогались рыбы от омерзения.
- М-м… - заинтересовался пескарь чрезвычайно. – А! Мужик… Ищет он!
- Чего ищет?
- Известно чего, - сказал пескарь, - камешки.
- Какие камешки? – растерялись рыбы.
- Да вон те, - показал пескарь на горстку камней, лежащих возле гладкого размытого черепа.
- Так давайте их ему подсунем. На что они нам? – предложил кто-то из мозговитых (возможно, это были сомы).
- Бесполезно, ребята, - улыбнулся печально пескарь. – Ибо камешки-то он вообще ищет. А сейчас он ищет – чего бы поесть.
- Это что значит? – обомлели рыбы.
- Известно что. Хочет рыбкой полакомиться.
- Как это рыбкой? Это нами что ли?
- Ну да… - подтвердил пескарь.
- Ох! Вот принесла нелегкая козла-то… - тяжело вздохнули рыбы, косясь на Фафона.
- Ну что делать будем? – спросил кто-то из ответственных (осетровых?).
- Известно что, - сказал пескарь. – Надобно отдавать ему кого-нибудь.
- Кого? – возникло в воде напряжение.
- Кого не жалко, - возвел очи пескарь.
- А давайте лучше – кого не любим, - поступило предложение.
- А кого мы не любим? – оживилась рыбеха.
- Карпа! – выкрикнуло разом несколько голосов.
- Хм, - сказали ответственные (или же это были лососи). – Это можно. Карп поди уж лет эдак тридцать воду мутит. Пора бы ему уже за свои делишки и ответ держать.
- А давайте лучше отдадим Андрюшку, - послышался чей-то басок. – Он баламут жуткий.
- Да, - согласились буквально все. – Андрюшка сволочь редкая, Карп с ним, конечно, ни в какое сравнение… Но он молодой, Андрюшка-то. Может быть, остепенится еще, за ум возьмется. А Карпу веры давно уж нет ни малейшей. Чашу терпения нашего он испил давно-о-о…
Привели старого Карпа.
- Ну что, - сказали ему, - тебя сколько раз предупреждали?
- Ан пошли вы, - огрызнулся старый Карп.
- Ах так! – возмутились рыбы. – Ну тогда проваливай к тому вон чудищу! И подавитесь-ка вы там друг другом…
“Аутсайдер с аутсайдером завсегда общий язык найдут…” – ухмыльнулся про себя премудрый пескарь.

Фафон меж тем без устали шарил руками перед собой, пока не почувствовал, что кто-то тянет его за ногу из воды.
- Буль-буль-буль, - выругался он и вылез на берег.
Оказалось, что это навестил его тщедушный Агап, бывший приозерный землянник, бомж по-нашему, а теперь владелец фафоновой сахароварни.
- Не работает чертова канитель! – пустил он слезу.
- Кхе, - сказал Фафон, поправляя камзол. – Ну… заговорное слово купи.
- Ты что – мне заговоренную сахароварню продал, безногий хрен? – взвизгнул Агап.
- Хи-хи, - пробасил Фафон.
- Ну ты гад, Фофан! – дрожащим голосом обозвался Агап, от огорчения путая гласные в его имени.
- Дочку замуж возьми, - потупился Фафон.
- Мы так не договаривались! – возопил Агап. – Люди добрые! – заголосил он. – Грабят! Ух, ну какой же ты гад… Ладно, так и быть. По рукам…
Ударили они по рукам, обнялись, с тем Агап и удалился. “Сахароварня плохое приданое, ан западня-то добрая,” – думал довольный Фафон.
И тут зашевелилось у него что-то за пазухой. Запустил он пятерню за ворот камзола и вытащил какую-то штуку, скользкую и холодную. Посмотрел на нее и увидел кустистые брови, всклокоченную бороду, морщины глубокие – свое лицо.
“Зеркало,” – подумал он.
- Я Карп, - сказало зеркало.
- А почему я себя вижу? – спросил Фафон.
- Я зеркальный, - сказал Карп.
- Я тебя поймал и съем, - сказал голодный Фафон.
- Угу, - согласился Карп. – Меня можно надолго растянуть.
И Карп научил Фафона себя разделывать правильно – отделять части лишние да ненужные и готовить из них вкусные рыбные блюда. Вскоре Фафон и от смерти голодной ушел, и поправился, и даже раздобрел слегка. А для Карпа он выковырял в трухлявом дереве ямку и залил ее водой – туда Карпа и запустил.

У зверей к тем, кто ищет камешки, почему-то особенный почет. Сначала пришел олень и объяснил, как находить коренья. Зайцы показали полянку с питательной травой, а медведь раскрыл пару ягодных мест.
Полегче стало.

Фафон в основном по берегу ползал, под кочки да валуны заглядывал, потому что по преданию камешки по берегам рассыпаны. На самом-то деле берега еще в старину расчистили – предание-то устарело сильно. И теперь они только на дне озера лежали, а Фафон этого не знал – и про то, как он камешки нашел, существуют два рассказа.
Первый рассказ такой.
Пришел как-то к Фафону бомж, но не такой как Агап, а вида благообразного, с оттенком высшего значения, с недосказанностью, харизмой и загадкой – все при нем.
Угостил его Фафон чем было, а бомж головой тихонечко кивает:
- Разбогатеть хочешь.
Шмыгнул носом Фафон.
- Давай, - говорит бомж, - так сделаем. Ты мне землянку, а я тебе способ камешки найти. Потому что воду я не люблю – у меня радикулит, а землянка у тебя уютная.
- А ты – разбогатеть? – спросил Фафон с подозрением.
- А я… Ха-ха! Я уже был. Хватит, пожалуй.
И сделал Фафон, как тот ему велел. Пошел вкруг озера, пока не нашел речку, которая тихо-о-онечко из него вытекала. Пошел он вдоль речки. Долго шел, пока не увидел дом. Зашел он внутрь и увидел, что вокруг стола сидят мужички, пьют что-то да и во что-то играют – все как бомж и рассказывал. Увидели они Фафона. А у того от долгого потребления рыбы лицо гладким и плоским стало, и глаза в щелочки превратились.
- Рыбоед!!! – в ужасе завопили они и бросились врассыпную – кто куда.
“Это ж мельника сыновья!” – узнал Фафон.
Но нужно было торопиться. Он нашел рычаг и, как учил его бомж, что было силы потянул его вниз. Сразу зашумело вокруг, плотина разошлась – и акула, премудрый пескарь, Андрюшка-стервец и остальные рыбы ушли вместе с водой в другое озеро, побольше.
А второй рассказ в точности такой-же, но только не было в нем никакого бомжа – а это сам Карп Фафона и надоумил, и был своей проделке очень рад. Говорят, что был он не только самой вкусной, но и самой веселой из рыб, даром что старой, а злились на него рыбы за то лишь, что всегда и во всем держался он независимых взглядов и суждений.
Вернулся Фафон и стал бродить по дну озера и искать, искать… Два камешка нашел он среди ила и жижи, оба возле черепа гладкого. Один маленький, другой еще мельче.

Поспешил Фафон в деревню. Зашел в харчевню и спросил: в какую сторону в город идти? Испугались все его вида рыбоедского, но стерпели, ибо увидали, что хоть это и рыбоед, да их старый Фафон одноногий – чего ж его бояться?
- А зачем тебе? – спросил Лисий Хвост, хозяин харчевни и семиюродный брат Фафона, красномордый мужик с голубыми волосами. Ну, может, не такими уж и голубыми, но впечатление почему-то всегда было именно такое.
Разжал Фафон кулак и показал ему камешки.
“Ой, - отпрянул Лисий Хвост, - да это же камешки драгоценные! Только я не знаю, сколько они теперь стоят… Неужто в город пойдет?..”
Он ткнул в окно толстым мохнатым пальцем.
- Видишь вон ту дорожку? Она тебя приведет к горе. На гору поднимешься – оттуда город видно. Дальше сам сориентируешься.

На дорогах в то время спокойно было, потому что мудрейший Фалалей, зять царя и главный повелитель всех земель (даром что был выскочкой из захудалого рода), оказался хорошим хозяином и рассылал ко всем вассалам – мелким самодержцам, королькам и императрикам – своих верных людей, чтобы те подсыпа’ли им неустанно в вино брому, или какого другого зелья из новейших, дабы не возникало “эксцессов” известных всяческих. И преисполнилась земля покоя, а нравы сонливой сдержанности.
Идти было уж так скучно, что Фафон прямо на ходу и заснул – да всю дорогу и проспал, и лишь, когда пошла она вверх, проснулся. Забрался он на гору, и предстала пред ним издалека неприступная стена, а что за стеной – видно не было, такая высокая. Это город и был, в котором стоял царский дворец, а в нем жил царь и его верные паладины – рыцари Кривого Рога, все как один двухметровые красавцы, герои, атлеты. Все были между собой как братья и общий недуг имели – “дислекцию”. Все-все принадлежало им, да только редко они выбирались из-за стен, и почти никто и никогда их не видел.
Подвязал Фафон свою ступню деревянную покрепче и припустил с горы, а через два дня подошел он к городским воротам и постучал по железной обивке. Открылось в воротах окошко, и звонкий голос сказал:
- Сейчас выйду и нос тебе отрежу.
Удивился Фафон и стоял словно язык проглотивши.
- Нет, - продолжал говорить голос, - тому, кто язык проглотил, нос резать уже смысла нет. Чего тебе надо, калека?
- Камешки драгоценные хочу продать.
- А? Э? – послышались звуки за воротами. – А ну покажи.
Разжал Фафон кулак, и сверкнули в его руке два огонька.
- О! Ы! – видоизменились звуки. А потом отворилась калитка, и из нее вышел малый, закованный в броню по самые уши.
- Ворота эти, - сказал малый, - называются Кафтанные, слыхал?
Молчал Фафон.
- Но могут и Камзольными величаться.
Снял Фафон свой старый камзол и отдал малому.
Пропустили его в калитку. И пошел он по улице. А с обеих сторон этой улицы стены высоченные – и ничего больше, кроме стен этих, не видно.
Вот перед ним выросли еще одни ворота.
- Эй ты, с носом и без кафтана, – спросили его из окошка, - чего тут забыл? Уши не жалко? Ведь я если выйду – оттяпаю!
И смех раздался сверху над головой – это лучники на стене веселились.
- Камешки царю несу, - сказал Фафон.
- У! И! А ну покажи…
И тут тоже появился бронированный малый и рассказал Фафону, что ворота называются Сапожными, но кто попроще – Лапотными их кличет.
Дальше Фафон босиком шел. Прошел он Колготные ворота, они же Порточные, где ему чуть глаза не выкололи, миновал Исподние, где башку оторвать грозились, и подошел к развилке. А у развилки камень указательный стоит, и на камне слева написано “Каменные ворота”, а справа “Ступные”. К Каменным Фафон не пошел, только сильнее сжал в руке камешки, а направился к Ступным.
- Эге-ге! – сказали за окошком. – Мужик голый пришел. Видать двух ног ему многовато. Говори, мужик, не молчи. Ох, лучше не молчи…
- Камешки царю несу.
Вышел броненосец и хотел что-то Фафону сказать, да тот его упредил. Нагнулся он и отвязал свою культяпку от ноги.
- Нате вот. Берите, - сказал он.

И вот стоит Фафон цаплей перед дворцом царским. А вот и запрыгал он по ступенькам – да оказался в больших светлых хоромах. И вышел на него человек в одеяниях парчовых, атласных и шелковых – так что больно смотреть было.
- Тебе что, мужичонко? – спросил человек.
- Царя.
- Ну, - сказал человек, поглаживая бороду свою окладистую.
Понял Фафон, что перед ним царь, и поклонился ему так пренизко, что под мышками заныло-захолодело.
- Так че те надо-то, людь? – спросил царь.
- Камешки принес.
- А нук-сь покеж-ка.
Поднес ему Фафон камешки – заохал царь, языком зацокал.
- Ах, ох! Красота какая! Лепота! Это ж дорогущие каменья-то, - он пристально посмотрел на Фафона, - у меня и денег-то таких не будет.…
“Да неужто?” – подивился Фафон.
- Так это… сколько можете… Ваше… а может, половину возьмете… то-есть один…
Уставился на него царь, глаза выпучил.
- Тя как звать?
- Фафоном.
- Меня тоже.
- Как же так? – обомлел Фафон. – Государя-то ведь нашего Бирюлькой звать!
- Ну. А я шут его Фафон.
- А НУ ПШЕЛ ВОН, ДУРАК!!! – раздалось из глубин хоромовых, и шут исчез.
Вошли в залу богатыри роста исполинского, все в доспехах, алмазами инкрустированых, с мечами да булавами о золотых рукоятях, а среди них седой великан с короной, рубинами да самоцветами уложеной, – Его Величество Царь-Государь Бирюлька Грандиозный и Ослепительный.
Плюхнулся Фафон ниц.
- Чего тебе во дворце царском, голодранец? – полюбопытствовал государь.
- Камешки принес драгоценные, Ваше Величество.
Узрел царь и его дружина камешки – и сначала гыгыкнули, потом хмыкнули, а уж после пошли смеяться, похохатывать, да так ржали, что из далекого стойла отозвались им кони их.
- С чего ты, глина, взял, что драгоценные они? – спросил царь, когда все отсмеялись. – Да на эту гальку уже царь Горох, мой предок достославный, смотреть не мог. Вот, разве что…
И расстегнул царь свою рубаху, и углядел Фафон у него на шее цепочку, а на ней камень точь-в-точь такой же как у Фафона, только больший – десятикратно!
- Понял? – осведомился царь. – А теперь… дуй отсюда в свою деревню!
Попятился Фафон и выронил камешки из руки. Слезы у него из глаз покатились.
- Отрок Герострат, кинь земляно’му мелочь какую, пусть себе одежду купит, - сказал сердобольный царь.
Вышел богатырь косматый, порылся у себя в кошеле, вынул монетку крохотную, размахнулся… да передумал, жалко стало. Достал он тогда тесак из-за пазухи и разрубил монетку пополам, а потом уже кинул половинку Фафону.
Схватил тот монетку – да назад запрыгал, до дому. Во всех воротах на него смотрели с уважением: живой, голый, без ноги, и обратно бежит – значит, добрался-таки до самого государя!

Приковылял Фафон в родную деревню и на Геростратову монетку купил себе одежду, культю новую, деревню родную вместе с сахароварней, мельницей, кузницей, винокурней, медней, да и всем, что там было, три соседних деревни, два леса и три озера, пашни с лугами – одним словом, всю округу. Соседнюю деревню он переименовал в Геростратовку – чтоб не забывалось имя благодетеля.
Построил себе Фафон большой дом и слуг лилипутских нанял, чтоб не скучно было. Первым на своих полях картошку садить стал и первым учинил жарить хлопья картофельные – на западный манер. А все же тяготел к Востоку – разводил котов заморских, посуду промышлял фарфоровую, да собирал сорты чайные. Еще пуще разбогател и приобрел титул, нижняя часть которого, для подлого люда, так звучала – “Хозяин наш добрый, Великий мастер, Не могу какой славный Фафонище!”, а верхняя, для знати, – “сморчок культяпый”.
Тоска одолела Фафона на склоне лет. “Мять-твою-перемять, - ругался он в дальнем чулане, чтоб не услышали. – В выю, в сало, в кости. Думал – счастливым стану, ан вот те хек…”
Не знаем мы, какого такого счастья не нашел Фафон – и не знаем того, кто знает.
А Карп в озеро не вернулся. Имея протекцию, сделался он владыкой рыб всея суши и автократом больших и малых Аквариумов.