vchenskiy : Его левая рука

Он давно хотел обдумать жизнь, но мешал диван. «Для того, чтобы стать счастливым, нужно сосредоточиться, упереться мыслями в тему…, - рассуждал он. – Как это сделать, лёжа вот на этом?».
Диван был старый и продавленный. Неважный диван. Обивка бледно-жёлтого цвета, ободранные углы. Ещё и чужой. И квартира чужая. Он был не против чужого - правила игры не вызывали возражений (сам их принял, приехав в столицу). Но привыкнуть к дивану было трудно. Его не выбросишь – потому что хозяйский. Новый не купишь – дорого. Съехать? Найти другую квартиру непросто.
«Я безвольный, - заключил он. – Потому и страдаю.». Мысль была не нова. Он успел обдумать её в юности. Тогда она могла заставить его мучаться. Сейчас казалась скучной.
«Безвольный» - уже давно ничего для меня не значит, - спокойно установил он. – Например, в детстве отец называл меня «тряпкой», когда сердился. Сначала это было обидно. Потом надоело. Он так и не смог придумать ничего более интересного. Никогда не матерился, почти не бил. И хорошо. Отец уже в прошлом. То есть ни на что не влияет. Если бы теперь кто-то другой мог рассказать мне… Только не так, чтобы я совсем скис. А так, чтобы немного обиделся, загрустил, но что-нибудь после сделал…».
Однако никто не замечал его безволия. Даже девушка, с которой он жил. Кому нужно чужое безволие и прочие недостатки? Люди нужны друг другу для опоры. Даже если ты на самом деле, не человек-нормальный, а мешок с комплексами, всё равно найдётся кто-нибудь, кто сумеет на этот мешок опереться. Вокруг одна сплошная дружба инвалидов и взаимная зависимость калек. Эта циничная мысль его немного утешила. «Если я могу об этом думать и рассуждать, значит, у меня есть шанс жить по-другому», - автоматически подумал он. Тоже старый манёвр.
В квартире, где он жил прежде, была качественная, широкая кровать. Самая лучшая, на которой он когда-либо спал. Дома, в его родном городе такой кровати не было. Хотя спал он там тоже неплохо. Лёжа на левом боку в своей комнате, он имел возможность прислонить руку к упругой диванной подушке. Учитывая то, что именно его левая рука не обладала способностью согнуться так, чтобы не висеть над полом (правой это удавалось легко), то было полезное свойство.
Кровать в съёмной квартире стояла к стене правым боком. Однако её ширина позволяла не беспокоиться о том, что будет с левой рукой. Руку можно было выпрямить всю. Разложить на плоскости матраса до последнего пальца. Такая широкая была эта кровать.
«Дочечек моих квартира, - говорила хозяйка для пущего маркетинга. – Всё для них готовила. Они тут жили во время учёбы. И ремонт, и всё… Вы тоже можете с кем-нибудь поселиться вдвоём. Место позволяет». Видно было, что хозяйка сомневается, что он сам потянет эти 350 долларов в месяц.
«Хрен тебе. – подумал он. – Сам буду жить. Куда я руку дену?»
Кровать руке сразу понравилась. Не старая. С жёсткими, упругими пружинами. С телевизором напротив. Над изголовьем торчала розовая пластмассовая лампа – доказательство, что «для дочечек». Руке было хорошо. Лишь изредка, когда у него оставались ночевать неожиданные гости, её приходилось пристраивать к столу у изголовья. Тогда она переживала неприятные часы, опираясь на прохладную железную подставку под столешницей.
«Что же ты не гнешься? – риторически обращался он к ней. Рука тихо ныла в ответ. «Вот смешно, - думал он дальше. – Отчего же ей неудобно? Травмы не было. Должна же быть какая-то симметрия? Вот у правой всё в порядке… Так почему же у этой не всё в порядке? И главное, тут же делать ничего не надо. Просто свернись и лежи!».
Правая была его любимицей. Удобная, послушная конечность. Добротная рука. Она была энергична и бодра, хотя слегка тупила. Но врождённая ловкость скрадывала и этот недостаток. «Ловкие не кажутся такими уж тупыми, - размышлял он. – Они такие быстрые, что их тупость незаметна. Перебирают очень много неумных вариантов за короткое время. Умный делает это в голове, а они создают свои извилины в окружающей действительности…Так-то».
Левая - напротив, жила в постоянной апатии. Подавала хлеб, держала газету. Не более. Её амбиции оказались минимальными, даже когда он учился играть на гитаре. Ей первой надоело зажимать пальцами аккорды, тогда как правая могла дубасить по струнам ещё очень долго. Ничего особенного не происходило, пока левую руку не беспокоили. Но в те редкие минуты, когда ей по какой-то причине доверяли серьёзные предметы – ручку или, например, молоток, её неуверенность проявлялась в полной мере. Любое ответственное дело приводило левую в ужасное волнение. Ладонь её потела. Движения были порывисты, а траектории неточны. Так ничего толком не добившись, она бросала в сторону орудия и дрожа от пережитого, пряталась в карман.
«Дура ты, дура! Тряпка», - плевал он, и даже сам не понимал, как похож на свою левую руку.