Рыппка : Татьяне Алексеевне

«Сашенька! Как мало мне удалось сделать для тебя хорошего за этот короткий месяц!»

Нашел открытку, полученную от своей первой учительницы. В коробке, годами нераскрывавшейся из-за частых переездов, вместе со старыми, выцветшими грамотами и аттестатами на русском, узбекском и более новыми, справо-налево, на иврите, бережно спрятанную в конверте гостиницы Isrotel Sport, и в целофановом пакетике. Открытка «В первый раз в первый класс» фирмы «Плакат», нарисованная художником В. Родионовым. Мне было всего шесть, а он уже рисовал. Ты его помнишь? Скорее всего и не знаешь. Такое же ощущение и по поводу открытки, гласящей размашистым почерком, неизменно красной учительской ручкой. Ворвалась в мою бытовуху и твердит:

«Каждый день, глядя на твое светлое личико, хотелось согревать тебя, как маленького птенчика.»

Последний раз, когда мне довелось почувствовать себя птенчиком, хотя, не столько птенчиком, сколько маленьким и беззащитным, был в армии, в первые месяцы после призыва, когда впервые спишь по три часа ночью, утоляешь жажду чуть ли не кипятком из, воняющих тухлыми яйцами, фляжек, купаешься вместе с десятью обрезанными выходцами из Марокко, и проводишь время многими другими, не мною придуманными, и, не менее привлекательными, способами. Наверное, так надо. И как раз тогда личико было еще каким светлым, под пятидесятиградусной жарой в тени в великой пустыне Негев.

А вчера завелась еще одна дискуссия, и мне опять пытались доказать, что все мы птенчики, только боимся в этом признаться. Себе. А я знаю, что я совсем не маленький и не беззащитный, и если кто и захочет меня согреть, то мне не очень-то и надо. Только вот иногда, довольно редко, я не прочь воспользоваться плечом. Не жилеткой, заметь, а именно плечом, ибо оно и опора, и рычаг.

По обратному адресу вспомнил, что моя самая первая учительница оказалась еще и самой короткой, в силу переезда в Кисловодск, на улицу Широкую. Ты бывал там? Действительно ли широка эта улица? Сейчас мне бы очень помогло ее желание согреть во мне птенчика, так как мало того, что мне немало требуется плечо, за окном дует осень. И, кажется, я простыл.

Я совсем не помню ее, Татьяну Алексеевну, не помню ее голоса, ее лица, ее уроков. И несмотря на все это, она, пожелтевшая, но все еще побескивающая потертым глянцем открытка, добрым, обязательно добрым учительским голосом, желает мне, или тому самому птенчику:

«Пусть ты всегда будешь смотреть на мир своими чистыми глазами, пусть люди, с которыми столкнёт тебя судьба, полюбят тебя так, как я , твоя “короткая”, но всё-таки первая учительница»

Возможно тогда, шести лет отроду, я действительно смотрел на мир чисто. А какие мои ровестники, разве что сомалийские, так не смотрят? Неужели учителей из года в год обманывают эти чистые детские глазенки? А может сами учителя из года в год обманывают своей искренностью первенцев. С такими мыслями чисто на мир уже не посмотришь. Грустно, что читаю это послание другому мне, что нельзя по-честному отдаться его теплым словам, принять на свой счет нежные пожелания. А может и к лучшему, может это письмо было написанно под копирку- первый в мире копи-пейст, тридцати двум таким же чистоглазым. Что тогда можно от него ожидать?

«Целую тебя, мой милый мальчик.»

Я это часто слышу в последнее время. Если вдуматься, то и на самом деле хочется, чтобы меня целовали, чтобы называли милым мальчиком, чтобы были все эти прекрасные чувства. А самое главное, чтобы это все шло от одного человека. И не от самой первой и самой короткой, а от женщины желательно помоложе и поближе географически. Хотя ничего против Кисловодска не имею, несмотря на совсем не сладкое название. Умные говорят, что это слишком большие и эгоистические запросы. Но если прислушаться к совету Эрленда Лу, то можно все таки найти все это, прийдя по объявлению о продаже игрушек. Никогда не пробовал, но, думаю, стоит- Эрленда печатают, и не на открытках, а значит в чем-то он прав.

«P.S. Может когда-нибудь напишешь письмо или позвонишь, кто знает?!»