Томас Шарамков : Как молоды мы были.

Баба Настя нежилась на солнышке, сидя на лавочке у дома и думая о житии-бытии, преимущественно о прошлом, ушедшем безвозвратно и бесповоротно.

На данный момент все ее мысли занимала компания стариков, сидящих рядом, а точнее, их совместная молодость.

Настена сидела и недоумевала, почему старая шалава Клава, ее подруга почему-то, семидесятилетняя дура, запрещает своим внукам смотреть дом-2, якобы там один разврат. Как это можно объяснить, ведь сама Клава пятьдесят лет назад гремела по всей округе, по всем ближайшим колхозам, как безотказная хотючка, знаток своего дела, причем бесплатный. О ней ходило множество слухов. Что она удовлетворила однажды французским способом десяток парней подряд и еще хотела. Что как-то, когда в очередной раз приехали молодые красноборские трактористы, они имели ее вдесятером всю ночь, а наутро она спросила разочарованно, вы что, устали? А потом она долго вспоминала ту ночь как самую счастливую в ее жизни, а подружки завидовали, кто открыто, кто тайно. Настена укоряла непутевую подругу, а сама в бане ласкала себя и представляла себя на месте Клавки. Клавдия была не только проститутка, на которой пробы ставить негде, но и первостатейная тунеядка. Но она ублажала местное начальство, поэтому ей многое сходило с рук. Годам к тридцати она уже почти окончательно спилась, но тут ее, пропащую женщину полюбил какой-то заезжий офицер, женился на ней, и с тех пор она стала блудить поменьше, ограничиваясь только офицерами. Позже, ближе к старости, она сузила круг до ближайших друзей, а последние лет пятнадцать довольствовалась мужем (сохранил порох в пороховницах, стервец, а ведь пил, как одержимый). И вот с чего эта старая карга, эта, в натуре, сушеная обезьяна, вдруг стала поборником морали? Может, выкаблучивается? Но перед кем, перед правнуками? Но они еще слишком малы, и им неведомо, что старая немощная сморщенная баба Клава с вечно трясущимися руками, не добрая всегда улыбающаяся старушка, а древняя прожженная проблядь. А перед стариками чего пальцы гнуть, все знают, кто она и что.

Такие мысли были у бабушки. Настена вязала носочки, и смотрела с добрейшей глуповатой улыбкой на играющих в песочнице детишек.

Эх, ребятки, знали бы вы, какая у бабушки Настены хорошая память. А все оттого, что грецкие орехи ела всю жизнь и рыбий жир пила.

Вспомнились гулянки по молодости. Проводы Митяя Булкина, этого старого хрыча, который сидит рядом и дымит постоянно дешевыми папиросами. Столько курит, а все никак не сдохнет.

Булкин не хотел служить, ему нравилась его вольготная жизнь – пьянки, девки, драки. Но если б не армия, спился бы – родители алкаши, сам пил лет с восьми. После армии вроде за ум взялся, но всю жизнь пил втихоря.

Все пили, иногда все село не работало, все вставало. Девки подчас хлеще парней пили. В грязи валялись, дрались промеж собой и с парнями. Танька Пурген драчунья была, с заточкой ходила, порезала нескольких пацанов и девок. Сейчас в Москве живет, на Успенском шоссе, вся в бриллиантах, книжки читает, ноги свои варикозные у камина греет. Повезло ей, мужик хороший попался, а дети вообще золотые выросли, умные, разбогатели и скрасили Пургену старость. Высокомерная стала, словно забыла, откедова погоняло пошло. Хвалится мехами и слова умные говорит, как будто никто не знает, что такое компьютер и микроволновка. А Настена, между прочим, только прикидывается темнотой, а на самом деле Интернет знает, когда дома одна, включает комп и лазит в сети. На форумах зависает, несколько ников у нее. Один смешной, с матерным словом, все думают, что это молодой парень, а это Настена, весело так. Блог думает завести, да руки не доходят.

Сама Настена пила мало. Она и хотела бы много, чтоб, напившись, предаваться безудержному куражу, когда танцы до упаду до утра, когда клуб деревянный трясется, и в лютый мороз пьяные девки и парни выбегают потные раздетые на улицу, дабы охладиться от жарких танцев или поблевать. Но у Настены никак не удавалось найти золотую середину: рюмку выпьет – трезвая, выпьет две – голова раскалывается, тут уж не до веселья. Пробовала полторы – трезвая, полторы и четверть – головная боль. Она маленькая, худенькая, ей много ли надо? А Людка Власова, центнер весу, наверно, еще учась в школе, пила наравне с мужиками. Бывало, по пьяной лавочке наравне с ними и дралась. Сейчас на пенсии, комендант в студенческом общежитии, как огня ее соколики боятся. Она для них царь и бог, и упивается властью, сучка. Иногда устраивает лекции о моральном облике молодежи. А если настроение плохое, то орет, аж слюна брызжет. Когда-то давно, еще в колхозе жила, Петька Зотов рассказал, как любили они друг друга на сеновале, а Людок возьми да и пукни, да так громко и зловонно. Он ее пристыдил тогда, она в краску. Умоляла не рассказывать, Петька пообещал, но условие поставил: каждый вечер – бутылка и по-французски. Людка согласилась, а через две недели поняла, что накладно, и перестала снабжать. Вот Петюня взял да и растрепал всем. Позор был несусветный, Людка с тех пор такая мегера стала.

Да уж, вздохнула баба Настя. И мы были молодые, и нам казалось, что наши старики – придурки хуже некуда. Как все относительно…

А иногда, устав от пьянства, все поголовно курили травку. Росло ее немерено. Бывало, на время целыми селами пить бросают, кроме тех, кто уже не может. Будто за ум берутся, и начинают курить, варить, жарить, и балдеют все вместе – и мужики, и бабы, и дети, даже старухи, случается, втихоря побалуются, потом ржут, того и гляди, инфаркт выйдет. Но пить почему-то больше любили, и пили по-черному. Тогда казалось, вот-вот, и сопьются все, поумирают, ан нет, - сколько лет прошло, до сих пор все пьют и живы в основном.

Настена тоже пробовала конопельку, но не брало. Советовали почаще курить, тогда и распознаешь вкус, но она девочка, ей нельзя много было. Это мальчишкам все можно и плохим девкам, а Настенька была хорошая. Поцеловалась впервые на выпускном в школе, а первый секс – на выпускном в институте. Все чинно, поэтому и смеялись многие, мол, несовременная какая-то. Да уж.

День Победы скоро. Мало уж осталось живых. Васька Шапенков опять нацепит ордена и будет тясти ими, уже с утра рюмок насобиравши. А ведь все знают, что он гнида та еще и дезертир к тому же. И самострелом занимался, и доносил. И выжил, собака. А сейчас – герой и почести ему. Ведь если б не он, не одолели б фашиста. И много таких. Настене Федька нравился с Борлы – вот кто герой, много подвигов за душой, но чем-то неугоден был партийцам, поэтому и погиб, так и не получив ни одной награды.

Да уж, время-времечко. Пролетело как монеточка. Как молоды мы были. И ведь думали, что старость так далека. Ан нет – старость вот она. Уж и смерть не за горами. Кто, интересно, первым ласты склеит?

Подумала Настена и решила до магазина пройтись, с продавщицами лясы поточить. Они молодые, с ними как-то душевней побалагурить, чем с этим старичьем. Одно ворчанье и брюзжанье, и жалобы.

Настена жила в своем микромире, и собиралась еще жить и жить, долго и счастливо. И надеялась еще повстречать своего принца, желательно помоложе. И хорошо, если б с машиной.

Давно-предавно, ее, молодую и красивую, катал с ветерком на огромном грузовике подвыпивший колхозный механик Иван Веткасов. Грузовик страшно дребезжал, и это было так романтично…