Шизоff : танцуй!танцуй!

Он танцевал, а они смотрели.
В немом отупении.
И впрямь, на это стоило поглядеть.
Каждый знал, что является участником уникального шоу.
Такое вряд ли увидишь.
Подобное трудно купить.

«Танцуй, танцуй!»

Чернокожий, на удивление чёрный парень, внезапно менял темп, разряжая бешеный ритм. Движения становились плавными, вязкими, с характерной, неуловимо-животной ленцой, готовой вмиг обернуться яростным взрывом...

«Давай, жги!»

Он обводил кричащих, подзуживающих, беснующихся зрителей будто невидящим, поверх скользящим, взглядом. В налитых кровью, желтоватых, белках устало застыли расширенные, слившиеся с радужкой, зрачки, По иссиня-чёрному, с лиловатым отливом лицу, струился жирный, пахучий, мускусный пот. Лицо будто остывало, вынутое из печи, каменело, принимая статус ритуальной экзотической маски. Только дёргались мясистые губы, в их движении чувствовался отголосок недавнего буйства...

«Отжигай!»

И вновь, медленно, в такт губам, задрожали тонкие кисти, с изящными длинными пальцами, ломкими на вид, с трогательно-розовыми, детскими ногтями. Дрожь перешла в запястья, скользнула по предплечьям, ударила по плечам, метнулась по шее, дёрнув за густой завиток на макушке, задрав лицо в это холодное синее небо, с криво обкусанной чужой луной и незнакомыми звёздами...

«Да- вай! - Айу-у-у!!!»

Крики слились в один заряжающий гормонами вой, и, подгоняемый им, скатившийся по позвоночнику, нервный ком ухнул в ноги, тонколодыжные, жилистые, ноги профессионального танцора....

Это было чудо – перед ними раскрывалась в бешеном танце история целого континента, диковинной, далёкой земли, незнакомой, манящей, пугающей. Древней, как сам божий мир, дикой, как сама человеческая природа.

Кто он был, какого роду племени?

Антрацитовый, окаменелый в тысячелетнем рабстве, сенегалец? Двуногий скот просвещённых мавров и египтян?

Нумидиец, чьи предки добывали камень для облицовки пирамид в Гизе, и вырубили в скалах дивный храм чужой царевны Хатшепсут?

Или он был из Центральной Африки, с берегов Кванзы, откуда его предков сотнями тысяч вывозили португальские и испанские негоцианты, делая вечным двигателем на далёких американских полях, или забавной игрушкой в домах пресыщеных европейцев?

Или в плавных движениях симбы, жуткого льва, прыжках лёгкой антилопы-ньясы, размеренном шаге тембо-слона - угадывался извечный охотник с предгорий Калиманджаро, где озеро Чад, крокодилы, зверь-бегемот и прочая страшная невидаль?

Вдруг лицо становилось гордым, как у бесстрашного воина дагомеи, затем – маг таинственного племени фульбе являл ум и прозорливость, сразу вслед обратившись туповатым фулани или косой. Корчил рожи, брёл потешным кулёмой и увальнем...

А то раз, и - высушенный жарким ветром Калахари, скудной, безводной пустыней-убийцей , - появлялся непревзойдённый экстремал и охотник, непритязательный, как черепаха, бушмен.Что за странная, нежная улыбка появилась на губах, откуда это в дикаре ?! Ах, мало кто знает, что бушмен - самый добрый и заботливый отец в этом, далеко не идеальном, и очень недобром мире...

И вот так, протанцевав через весь чёрный континент, с севера на юг, туда, где Мыс Доброй Надежды и благодатный Кейптаун, он дробил ногами в воинственном зулусском отчаянии, словно на краю этого, с насмешкой нависающего над океаном скалистого мыса. «Надеждой отчаяния» можно было назвать этот танец человека из другого мира, где даже сам дьявол – по определению – белый.

Это было последнее, о чём он успел подумать, сломанный пополам.

Сбитый с ног профессиональным, поставленным, ударом, танцор корчился на земле, хватая толстыми искусанными губами такой холодный, неприветливый воздух.

-- Давай! - старший, опытный товарищ, протянул обрезок трубы неофиту, совсем ещё сопляку с круглящимися от ужаса детскими глазками.

Тот испуганно замотал головой, попятился:
-- Борман, мы же...обещали, что, если отпляшет до утра, то....
-- До утра ещё - как до его сраной Африки раком. Держи говорю, или ссучился, тварь?! Бей, нах, глуши, как рыбу!

-- Здорово он, всё-таки, жарил, - голос у парня дрожал, лицо было с прозеленью, но одобрение коллектива успокаивало и грело. Дал как надо.
-- Здорово, -- усмехнулся повидавший всякого на своём веку звеньевой, и рассудительно добавил:
-- Вот и тряс бы мудями в своём Зимбабве, точно, братва?!

Кто-то подтвердил:
-- Без базара.

Остальные покивали, сонно ёжась и торопливо затягиваясь. Ночь выдалась долгая и бессонная.

Но интересная, надо заметить.

Факт.