vchenskiy : Заря новой жизни

Я покинул дом своих родителей в 2005-м году. Было мне тогда уже 29 лет. Поздновато для первых самостоятельных шагов. Получить автономию в таком спелом состоянии, откровенно говоря, смешно. Да и жизненный сценарий, сыгранный мной наполовину, велел оставаться дома, чтобы до конца исполнить роль мальчика, выросшего и состарившегося среди родителей. Моя вылазка походила на поступок подростка в исполнении большого, пугливого дяди. Но я решил наплевать на то, как это выглядит. Пугаясь и жутко волнуясь, я купил билет в столицу. Подозреваю, что выглядел я тогда, как настоящий клоун. Об этом говорят и те несколько фотографий, что сделал один из моих приятелей за пять минут до отправления поезда. Было первое ноября, холода ещё не наступили, но мне пришлось надеть длинное драповое пальто, потому что оно не помещалось в сумке. Смотрелось оно неказисто, как шинелька на новобранце. Я нервничал. Моё отбытие оттеняли на заднем плане папа, мама и сестра, с которыми я прожил почти тридцать лет и от постоянного присутствия которых я торопился избавиться.
На работе я сказал, что еду искать призвание, смысл жизни и стану работать журналистом. Мой коллега Александр Папука тоже был из наших. Из маменькиных сынков. Он страдал от лишнего веса, недостатка чувств и густых чёрных волос, растущих на белых покатых плечах.
- Я тебя, если честно, не понимаю, - сказал он накануне моего увольнения. – Ты работал на заводе семь лет. Стал профессионалом...
- Мне здесь не нравится, - уверенно отвечал ему я. Благодаря тренингу, пройденному мной этим летом, я был в хорошей психологической форме. Самой лучшей.
- Ну, дело хозяйское… Хотя я, например, не заметил, чтобы ты мучился на работе.
- Ты прав, - отвечал я. – Я не мучился. Просто хочется, чтобы жизнь была интересная.
- Ну, дело хозяйское, - повторил он. На самом деле он многое понимал. Тоска, написанная на лице Папуки, позволяла ему постичь ту часть моих ожиданий от будущего, которую мы оба называли «настоящая жизнь».
Хотя нам пришлось начать вместе, на работе Папука достиг больших успехов. Несомненно, во многих делах, которые казались мне рутиной, он проявлял больше терпения и интереса. Когда я бывал на него раздражён, то не видел в его заслугах ничего, кроме занудного и бессмысленного трудолюбия. Когда же я был спокоен, то понимал, что на самом деле он в чём-то даже талантлив. Настолько, чтобы возглавить бюро, в котором я работал, и получать на пару сотен долларов больше. Мою профессиональную неполноценность утешало лишь то, что бытовые радости Папуки были какими-то мелкими и бюрократическими. Кроме родителей, друзей у него не водилось. Он жил вместе с предками и незамужней старшей сестрой, которая зарабатывала тем, что засовывала в желудок больным людям резиновую трубочку для отбора проб. Через несколько десятков лет, уже сам состарившись, Мамука наверняка увидит, как умрут и родители и сестра. Один за одним. Меня же такая возможность пугала. Ещё в детстве я ужасно боялся, что мать и отец закончат жизнь раньше меня. Покачиваясь на верхней полке купейного вагона, я подумал, что, может быть, на самом деле, бегу из-за тайного страха стать свидетелем этих смертей. Чтобы никогда не увидеть их самому и узнать только по телефону. От мамы или от папы. А потом от своей сестры.
Это было так вопиюще эгоистично и в то же время как-то по-детски наивно. Поэтому я закрыл глаза руками, чтобы казаться больше ребёнком, чем эгоистом.
Внизу пьяно шумели работники банка «Финансы и кредит», едущие на корпоративный концерт. Занималась заря новой жизни.