Khristoff : Душно

Вечером забыл открыть окно на ночь. Ложился спать, в комнате было свежо. Я решил, что окно открыто и уснул. Проснулся - душно. Голова болит. Снилось мне что-то плохое и политическое. Снился Жириновский, он громко чихал и я боялся, что он меня заразит. Снился Явлинский, он растягивал слова и гримасничал. Снился Никита Белых, которого я впервые узрел вчера в новостях. Неприятный тип, во сне он предлагал мне избить Сычева, шепотом высвистывая шипящие: "Ваня, давай его добьем, он же сволочь!". Я сказал ему, что не хочу бить Сычева, он неплохо играет в футбол и может быть полезен России, на что Белых забулькался в смехе и обрызгивая меня слюной все тем же свистящим шепотом ответил: "У него нет ног, он не может играть в футбол!" Как нет?! - воскликнул я и вскочил, выпадая из сна и обнаружив себя перевернутым в кровати. Темно, душно.

Голова болит. Я вслушиваюсь в эту боль, пытаясь понять ее причину, но боль хитрит и расползается от головы к шее и сбегая по позвонкам переходит на спину. Вздыхая, я встаю и иду в туалет. По дороге я больно расшибаю большой палец на левой ноге об детскую машинку. Шиплю что-то злобное и ковыляю дальше, обшаривая пространство перед собой руками. В туалете я думаю, как лучше помочиться: при свете или без. Если при свете, то будет больно глазам, если в темноте, то с очень большой вероятностью, будет лужа на полу. Всегда когда мне нужно ночью в туалет, я всегда встаю перед этой дилеммой и всегда принимаю третье решение - писаю в туалете, включив свет в ванной комнате. В потемках тускло поблескивает корыто унитаза, я прицеливаюсь и метко пускаю струю точно в середину, постепенно переводя огонь на край, чтобы снизить шум журчания.
Возвращаясь в кровать, снова сшибаю машину, ударяясь теперь большим пальцем правой ноги. Эти треклятые большие пальцы! После аппендикса самой ненужной частью тела я считаю именно их. Большие пальцы на ногах. От них одни неприятности. Они постоянно налетают на всякие предметы, все время натирают себе мозоли, с них трудно срезать ногти и они рвут носки. Если бы у людей росло на ногах только по четыре пальца, на сколько бы элегантнее смотрелась обувь, и как было бы удобнее жить. Ненавижу большие пальцы.

На этот раз я открываю форточку на четыре деления. Постояв до третьих мурашек у окна, и сосчитав все горящие окна в домах напротив - их оказывается всего девять: четыре в двенадцатом, три в одиннадцатом и два в пятнадцатом - я ныряю с головой под одеяло.
Но теперь мне не уснуть. Я ворочаюсь с бока на бок, поджимаю под себя то одну, то другую ногу, ложусь на живот или переворачиваюсь на спину, подпихиваю под голову подушку, затем руку, потом руку с подушкой - все напрасно, сон ушел.
Тогда я открываю глаза и смотрю на красный огонек в телевизоре, пытаясь себе представить, что это око злодея. Вместо этого, мне чудится боковым зрением старуха-утопленница. Она тянет из дальнего угла комнаты ко мне свои скрюченные подагрой пальцы, от которых слышится запах тины. Я прячусь под одеяло. Пальцы старухи бродят снаружи, скребя по моему панцирю. Сюда ей не попасть, думаю я, и стараюсь не думать о старухе. Я представляю, что моя кровать - это большой космический корабль бороздящий бескрайний космос. Я в невесомости и в беспечности, болтаюсь в нем как младенец в материнской утробе. Никакой старухи нет, потому что вокруг вакуум - пустота. А старухи, пускай и утопленницы, не могут быть в пустоте. Не могут. Запах тины уходит, больше никто не скребет по обшивке моего корабля. Я плаваю в воздухе и пью апельсиновый сок из тюбика. Он вкусный, немного с кислинкой. Я смотрю в иллюминатор - за окном чернота. Это успокаивает. К тому же не пахнет больше тиной. Постепенно я растворяюсь в пространстве, сознание уходит, я засыпаю.