Витковский : Вспомнить Синди Кроуфурд

Вообще мне везло на этих «трясогузок». В плане повышения жизненного тонуса и глубоких эмпирических познаний темной стороны необъяснимой женской души.

Удивительно, но будучи пристроенным и обогретым я имел смутное представление о конкретике тела своей благоверной. Не последнюю роль здесь сыграла несгибаемая сила ее природной робости. Так и продолжалось: при появлении на свет своих изящных бедер благоверная стыдливо заливалась краской или же попросту отмахивалась от меня скалкой, но я в своих исканиях доступных методов доступа, к чести признаться, был неутомим.
В конце концов победила дружба. Мы занимались «этим» при очень молодом месяце или под одеялом (какие муки летом). Не знаю, зачем при «этом» еще и занавешивались шторы, потому как даже при соблюдении первых условий, свои белоснежные руки, поднесенные к лицу на расстояние двух пальцев, я мог себе только представлять. Реагировал исключительно на голос, тактильные же наслаждения были единственными из доступных удовольствий.
После пары неудачных попыток откровенно поговорить о сути таинства и доказать, что мой орган, покоящийся для примера на кухонном столе, не более порочен, чем палец на руке - я загулял. Кстати, заметил, что в последнее время она стала есть хлеб вилкой…

Как всякий уважающий себя свободный мужчина при женщине, жил я отдельно. В берлоге. На четвертом этаже. Ссора со слабонервной половиной совсем выбила из колеи, но внутренние часы, со временем заведенные на ежедневный трехтраховый секс, нет-нет, да позванивали. Подбираю с пола газету. Наугад тычу в объявление пальцем. Телефон. Звонок. «Хочу». «Ждите». Руки на коленки сложил – жду. Полчаса. Приезжает. Нервничаю как подросток в женской бане. Даже трусы новые нацепил. Шахтерские.
Дама попалась возрастно-габаритная. Хотел, признаться, большего. Точнее выразиться, меньшего. Более хрупкого, что ли. После хмурого взгляда в ответ на мой вопрос, уже не могу сомневаться что ей 18. Еще бы пару годков скинул, лишь бы так не «сверлила».
Жрица начинает снимать верхнюю одежду. Как в цирке, даже ряд у меня первый.
Антракт. Она просит выключить свет! Минута молчания. Как могу сдерживаю нервно подергивающийся кадык. Сходство с красными соплями на подбородке индюка разительное. Зачем-то стесняюсь и прикрываю шею рукой. Адамово яблоко бегает между пальцев пинг-понговым шариком. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. И эрекция – вверх-вниз, вверх-вниз. Вниз… Э! Э-э-э! Куда?!
Галантно извинившись, с расшаркиваниями и неуместными полупоклонами направляюсь по неотложно возникшей надобности на кухню. Ветер из раскрытой форточки раздувает трусы колоколом. Мерзнут яйца. Мне все равно. Долго симулирую поиски невесть чего в настенном шкафчике, после чего тщательно мою руки. С мылом. Кто бы знал зачем? Уходя, намеренно (нас дустом не возьмешь!) оставляю свет на кухне включенным.
Барышня работает с клиентом. Трали-вали, тили-тили. Узкая полоска света из-за кухонной двери неровно ложится на ее и так некрасивое лицо. Остальное мясо досталось мраку. Неясными тенями проступают массивы, неровности и ложбины. Честно признаюсь себе, что такую «географию» мы уже проходили. Трали-вали. Натужно скрипят пружины. Жрица продажной любви сосредоточенно ждет обкончания. Тили-тили. Пытаюсь закрыть глаза, потому как чувствую, что в этот исторический момент они лишние. А свет на кухне зря оставил. Точно говорю, зря.
Мужские силы покидают и я лихорадочно начинаю вспоминать роскошные формы какой-нибудь Синди Кроуфурд. Как назло на ум лезут то гол забитый рукой Марадоны, то заблеванный рукав моего лучшего пиджака. Скрип-скрип - стенают пружины, но приходится припустить с утроенной силой, чтобы отогнать Марадону и не облажаться перед подзаборной куртизанкой. Скрип-бум, скрип-бум - уже молят пружины, и бьется о гипсовую перегородку стены изголовье кровати.
«Сестра порочного милосердия» недовольно сопя молча мается намятыми боками. Я отрабатываю пятьдесят баксов. Жалко же…