El Nino : Alone in the death

People are strange
When you’re a stranger
Faces look ugly
When you’re alone.

Я расплатился с водилой, поблагодарил на своем убогоньком французском и вышел из машины. В лицо сразу же ударил снегом злой, колючий ветер. Я поежился, застегнул куртку и поглубже зарылся лицом в теплый, мягкий воротник. Зима – она и во Франции зима.

Пошел вдоль ограды Пер-Лашез. Нечего сказать, сразу видно – знаменитое кладбище. Даже в такую погоду десятки людей пришли, каждый к какой-то ему дорогой могиле.
Достал сигареты. На таком ветру прикурить довольно сложно, но мне это удалось. Правда, не с первой попытки.

Тесные ряды могил, казалось, никогда не закончатся. Наверное, мертвые изо всех сил пытаются почувствовать себя живыми – каждый ряд как улица, каждая могила как дом. А может быть наоборот – мы, живые, отчаянно хотим если не воскресить ушедших, так хоть создать им некоторое подобие человеческой жизни. Но это все ни к чему. После смерти – или после жизни – таких подробностей не замечают. Наверное.

Идея этой поездки пришла в мою голову еще летом. Июльским вечером мы сидели на моем балконе с Лёхой – травокуром и кислотником. Он был немного удолбан, что, впрочем, не мешало ему быть абсолютно адекватным. Мне кажется, что он давно уже адаптирован к постоянному присутствию наркоты в организме и прекрасно понимает, что делает, когда достает очередной пакетик с травой или марку. Или таблетку какую. Он тогда гораздо менее социально опасен, добр, разговорчив и даже умнеет, кажется, на глазах.

После долгого, умиротворенного молчания он вдруг спросил: «У тебя «Дорз» есть?»
Я не сразу врубился, но через пару секунд хлопанья глазами все-таки понял, что он имеет в виду. Есть, говорю. А тебе нахуя?

Он молча встал, прошел в комнату и включил компьютер. Через пару минут донеслись раскаты чудного баса Джимми Моррисона. Лёха вернулся, глотнул пива и объяснил:
- Сегодня шестнадцать лет, как он умер.
- Как-то не обращал внимания на подобные даты, - озадаченно протянул я.
- Я первый альбом поставил, - сказал Лёха. – Классика.
- Ага.

Немного помолчали под Light My Fire.

- А ведь знаешь, я из-за него начал наркоту жрать, - кажется, его пробило на ностальгическое настроение, что не так уж и часто бывало.
И замолчал.
- Как это? – спросил я, ожидая продолжения.
- Романтика хиппи. Битники и все такое. – Он затянулся, выпуская коричневатый дым. – Будешь? – спросил он, протягивая самокрутку.
- Нет уж, я лучше пивка попью еще.
- Ну как знаешь.
- Знаю, знаю, не сомневайся.
- Так вот, наслушался я всяких Дорз, Боба Марли, фильмы смотрел про хиппи… Так и началось. Понравилось, расслабуха. А потом и затянуло. Не жалею, честно говоря.
Он неопределенно махнул рукой.
- Эти люди были по-настоящему свободными. А мы что? Тьфу.

Я задумался и решил изучить этот пласт культуры поглубже.

Результатом той беседы и была поездка в Париж.

Несмотря на теплую куртку, холод пронизывал насквозь. Пройдя через почти все кладбище я так и не нашел нужной могилы. Пришлось обратиться к смотрителю, который, несмотря на солидное вознаграждение, еще подумал, выходить ли из теплой комнаты. С ворчанием он все же согласился, и мы пошли сквозь бьющие в лицо снежинки вглубь кладбища.

Пришли довольно быстро, я еще удивился, что сам не заметил, когда блуждал туда-сюда. На могиле было написано «Джеймс Моррисон, поэт». Я огляделся. На соседних могилах были видны полустертые, полузакрашенные, старые фанатские надписи.

- А что, сюда часто ходят? – спросил я у смотрителя. Тот был стар и меланхоличен.
- Лет десять назад ходили. А сейчас – нет.
- Как же так…
Я даже растерялся. Не хуй собачий все-таки.
- Как… Каждый человек, будь он хоть идолом поколения, как этот вот, одинок в своей могиле.
- Но я же приехал из самой России. Только ради Джима.
- А, так вы русский? Бывает.
Он задумчиво посмотрел на могилу, поднял глаза и сочувственно посмотрел на меня.
- Такова жизнь.
Может быть, все кладбищенские смотрители – философы?

Я достал еще сигарету. Не может так быть. Или может? При жизни у него было более чем достаточно друзей, поклонников и поклонниц. Где они теперь?
Печально все это. Человек, с высоко поднятой головой шедший по жизни, легендарный битник и автор множества культовых песен – здесь, забытый и ненужный.

- Наверное, вы правы. Каждый из нас умирает в одиночку, - сказал я старику, выбрасывая окурок и доставая бумажник. Я отчаянно хотел оказаться в теплой гостинице, выпить что-нибудь от безысходности нахождения в этом мире, где памяти нет места.

Старик мягко отстранил протянутые деньги и тихо сказал:
- Это я был неправ, мальчик. Он совсем не один. Ведь ты же – здесь.