Edvard_90 : Амфитаминщик

Когда ты на кумарах, вся эта фуфловая резиновая суета кажется дичайшей тупостью. Я сидел около какого-то здания, вроде это был банк, я был изрядно накачан алкоголем, и фиолетовый дым бродил в моей голове; я постанывал от боли.

Моему государству легче не замечать таких, как я. Я - наркоман с семилетним стажем.
Мне двадцать один год, и я кажусь себе самым дешевым богом, потому что только лажовые боги страдают от одиночества. Мои родители типа отказались от меня, я сейчас и не вспомню, как они выглядят… да и не хочу. Мои друзья… есть двое. Лера, одинокая и странная, охочая до алкоголя, как кошка до валерьянки, целеустремленная очень… устремленная в небо, я б сказал, поскольку ее предки выкупили ей что-то типа оранжереи на крыше высотки, огромное стеклянное пространство, там она и живет, еще она реально может любого склеить, обалденно шьет, и… ей двадцать.
Семен… ему двадцать три, меломан, играет на гитаре, пианино, разбирается в вине, автомобилях и искусстве, немногословен, охоч до секса и наркоты, очень много пьет.

А я, кстати, вор.
Часто приходится брать чужое… хватать чужое, и бежать, я быстро бегаю, поскольку очень нужны деньги. Мне не нужен хлеб, мне нужны деньги. Все чаще мне необходим собеседник, поскольку я реально ощущаю, как с капельками пота на моей спине от только принятой дозы, вытекает мой разум, и хочется плакать, плакать, плакать... я иногда смываю грим, черную подводку с глаз, белую пудру, и кажусь себе незаметным канализационным говном.

- Хэй, придурок! – Лера была очень красива, серая облегающая футболка и джинсы – прости, мы опоздали.
Ее губы всегда теплые, даже горячие…
- Не, ну типа, слов нет, – Семен, как обычно немногословен – старик.

Мы молча сидели втроем на лестнице, несколько обдолбанные, солнечный свет своим объемом превращал волосы Леры в цвет отличного коньяка…

- Выпить бы сейчас… - словно прочитав мои мысли вздохнул Семен.

Бля, слепит нас. Пособия около трех тысяч, воровство, безделье, мы придурки, а ведь я так хорошо рисую, Семен отлично играет и пишет, Лера шьет и тоже пишет… если бы мы подняли головы из этого белого порошка…

Слепит нас. Все эти общественно-ментальные ценности, типа образования, семьи, карьеры – чужды нам, недоуменно кричали в небо, пьяные и накачанные, под Ванессу Мэй на старом магнитофоне.

Слепит нас.

***
Мы в Лондоне. С нами вся наша компания, все в хлам, на вынос. Все ходят счастливые, всего навалом, всем, типа, хорошо, всем, типа, клево.

Восторженная страсть и оцепенение, безумие, смешанное с тоской, вот, что ощущалось в воздухе.

Бутылок все меньше и меньше, а Лондон все ближе и ближе…

Лера стояла у самого парапета, в руке была бутылка пива, простого дешевого пива, так выбивающегося из ее образа, изощренного типа, такого… клевого, короче.
Чудовищное обилие музыки, на самом деле такая простая донельзя картина.

Семен занимался сексом с какой-то девкой, с отсутствующим выражением на лице, он, словно швейная машинка «Зингер» трахал ее в жопу. Девушка была под кайфом, об этом говорило ее спокойное лицо, со слюной, сбегающей на подбородок.

Все счастливые, всем типа клево.

- Понимаешь, надо прекратить, закончить это – говорю я Лере устало.
- Бля, это же наш выбор, дурак. – Кажется, что ей безразличны мои слова.
- Знаешь, я иногда плачу, знаешь, я плачу.
Она рассмеялась:
- Ты точно придурок, может, пойдешь, ляжешь?
- Мне нахуй не нужна твоя забота! Ты что, не врубаешься, что ты сдохнешь вместе со всеми?!
- Ха, блять, ты что, полиция мысли, сука? Знаешь, мне реально насрать на твою философию, если я смотрю на закат сейчас, это не значит, что я думаю о закате человечества и обо всем таком, я просто блеванула вниз, вот и все, мудак, ты это понимаешь? Мне реально круче с наркотиками, чем с наркоманами, прости,
- Дура, ты тупая, блять, молодая дура, ты огромная вонючая куча сгнившего сала в форме куколки, сука… - я начал загоняться, закружилась голова…

Я уже на диване. Пью дорогое шампанское, среди нас есть мажоры.
Становилось холоднее, ко мне подсела какая-то, и начала гладить мое тело…

***

На крыше был сильный ветер, трудно было стоять, не то что бы двигаться.
Под нами был город, наш город наркоманов и проституток, высмеянный город, красное, голубое, розовое, фиолетовое, дымчатое и четкое, белое, искрящееся, мигающее, черное и зеленое, алое, мерцающее… весь город под нашими ногами; не знаю зачем, но я обнял ее за талию, мы поднялись.
Рукой начал ласкать ее грудь, твердый от холода сосок, прижался всем телом к ней, она пахла алкоголем, в области паха у меня все дико напряглось… она повернулась ко мне лицом, лицом молодого архитектора Ирины, с трехлетним стажем наркомана, волосы разметались по шее, от нее одуряющее пахло сексом и вином, похотью, я ощущал эти волны всем телом, и не мог больше терпеть; я легко поднял ее, она типа обхватила меня ногами, и я пронес ее так метра три, тяжелая, сука, до какой-то будки на крыше, из которой мы поднялись; я хотел ее прямо сейчас, прямо тут; не отпуская, я поцеловал ее, ее холодные губы, соприкасаясь с моими становились теплее, я порвал блузку этой суки, которую так хотел трахнуть, накинулся на грудь языком, облизывал соски, потеплевшие и чуть солоноватые, я покрывал грудь поцелуями, ласкал пальцами; опустил ее на землю, рукой гладя ягодицы, расстегнул джинсы, все эти преграды не имели права, да и не могли остановить меня на пути к ней; сам расстегнул джинсы, спали, резко стянул ее трусики, она по моим глазам все поняла, легко запрыгнула на меня, прислоненная к стене, чуть отстранившаяся, на мгновение, до того момента, пока не вошел в нее; всегда боготворил этот миг, первые секунды в женщине, первые движения, доставляющие большее удовольствие, чем при оргазме;
она закрыла глаза, тело было покрыто мурашками, я не ощущал холода, и я не мог перестать двигаться; медленно входя в нее, я прикасался к ее лобку, эта близость часто бывала недвижимой, я замирал, она замирала, мы наслаждались; странно, я видел ее всего пару раз, но как будто знал целую вечность;
она была невыносимо легкой уже, невесомой, я умудрился расстегнуть свою рубашку, прижат к ней всем телом, двигался только мой таз, двигалась навстречу мне она, двигались наши губы, было уже не так холодно; вскоре она начала стонать, нежно, еле слышно, я двигался медленно, наслаждаясь, мы создавали жизнь, я был в этой суке, она была во мне, кружится голова, я перестал ощущать себя, ощущая ее губы, ее дыхание на своем лице, я улыбался ей, и не хотел кончать; невероятно сильное, божественно-восхитительное сильное начало грозилось взорваться у меня внутри, бля, я должен был сейчас кончить, она стонала громче, это великолепные звуки отражались в моем сознании жизненным эхом, как при вмазке…
она была напряжена, была на грани; сжала бедра, закрыла глаза, ее лицо исказилось, задержала дыхание, замерла; сжал зубы, перестал дышать, три движения: вошел снова, член стал больше, еще напряженней; вывел его, горячая струя была готова вырваться из меня, видя, как она громко застонала, закричала, улыбаясь; я задыхался от нехватки кислорода, ветер, и я ввел член снова, кончил, вырвавшаяся из меня сперма, ее ослабшие бедра, я находился в архитекторе Ирине;
я держал ее на руках, она обвивала ногами мою покрасневшую талию, трудно было идти, джинсы превратились в грязь, плевать; мы дошли до края крыши. «Вдыхая телом белый снег» - надрывался наш магнитофончик, ее смех, мой смех. Мы стояли на краю, смотря в небо, или вниз, а может в алую даль горизонта, даль нашей, тупой и исполосованной лезвиями и шприцами жизни, мы стояли, я держал ее, и умер бы, но не отпустил. Голые тела соприкасались, было общее тепло, и… чертовской силы холод. Блять.

***
Лера трахалась с моим знакомым, сукой-клерком.
Семен курил в небо. Че он курил…
Наркоманы мы, отбросы.
Но… мы восхищаемся пением Казарновской и Софии Марсо, картинами Мунка и Уорхолла, восхищаемся всем этим жизненным ценностям, которых не знаем. Поедая лучшие блюда европейских кухонь, мы радовались обалденной шарлотке Леры, разъезжая, как настоящие боги, на дорогих автомобилях, мы ездили в общественном транспорте, улыбаясь людской глупости. Мы можем все, и мы так много сделали, проигрывая и выигрывая в жизненный покер самому Игроку. Мы – лучшие на этой планете. Наша эгоцентричность окрашена в лучшие цвета рафаэлевской палитры, наша жизнь – лучшое открытие Да Винчи, МЫ – лучшие фигуры мира… но, сука, как обидно, что мы сейчас в говне.

И только небо, фиолетовое, под цвет дыму алкоголя, только небо смеется над нами, молодыми, талантливыми, и обреченными.

***

- Короче, дело такое, я уезжаю – опустив глаза, сказал Семен нам с Лерой.
- Э… ну, типа… куда вот? – по лицу Леры было видно, что она не верит этому фуфлу.
- Послушайте, я правда уезжаю. Учиться, женюсь, может… понимаете, надо начинать жить, мы не можем больше так существовать..
Видно было, что эти слова очень нелегко ему даются.
- Чувак, ты реально загнался. Отдохни, поспи, сходи в ебаный Эрмитаж, потусуй со школьницами, расслабься, короче… - мне изрядно поднадоел этот треп, хотелось спида и травки, шампанского и секса.
- Сем, ну ты чего? Пойми, мы – хулиганы с нежными сердцами, мы соль этой чертовой земли, вовсе и не отбросы, потому что отбросы – это жирные клерки, армии клонов, клоунов, суки, а мы… мы выкрашены в лучшие цвета рафаэлевской палитры, помнишь? Мы слеплены руками Микеланджело, мы не просто цветы жизни, не просто цветы, мы – само солнце!
- Заткнись. Блять, заткнись, пока я не уебал тебя, поэт! – Видно было, что Семену не нравится вся эта шняга – Как ты можешь говорить о солнце, когда твоя кожа ощущает его лучи только тогда, когда ты валяешься в жопу обдолбанная под скамейкой?! Пошли вы на хуй, понимаете, идиоты, суки! Вот суки…
Семен заплакал.

На улице было холодно, очень холодно, вельветовый пиджак вовсе не грел, бутылка коньяка грела. Лера курила.
- Когда ты уже завяжешь, я же не курю, - сказал я ей, меня просто бесит сигаретный дым.
- Ха, когда ты перестанешь трахаться, я же не ебу баб, - с улыбкой ответила она.
- Завяжет, когда сдохнет, - Семен даже не улыбнулся.

На улице был ветер, солнце закатывалось, никакой романтики не было, холод и алкоголь, ругань и сигареты, безнадежность и надежда… Лера немного обогнала их, у Семена развязался шнурок.
- Я точно уйду – переполненный решимости прошептал он.
- Валяй – мне было насрать.

Мы ускорили шаг, нагнали Леру, и пошли втроем, все вместе – трое обломанных жизнью людей.

***

Семен стоял на крыше, его одеколон замерзал, приятный, распространяющийся на нас аромат. Играли Мумий Тролль, пианино и сигареты окружающих, он так хотел серьезности, любви, какой-то настоящей истины… он прыгнул на припеве.

***

Прошло семь лет.
Мне двадцать восемь, шесть лет я лечился от зависимости.
Сейчас у меня своя галерея и пара магазинчиков, у меня двухлетняя дочка, жены почти уже нет… я часто навещаю ее в психиатрической клинике. Зовут ее Лера, она одинока даже с нами, она странная, ее пичкают таблетками, и она уже не похожа на человека. Целеустремленная очень… устремленная в небо, ее палата на самом верхнем этаже, она не шьет, и… ей двадцать семь.

8 Декабрь.07.