vik.d : Падение в рай, роман, 1(2)

В тот сложный день, когда Ельцин в первопрестольной после доброй чарки орал с баррикад и случились единичные алкогольные случаи гибели под гусеницами танков, ближе к вечеру Музыкант принес гашиш.
- Вот, гашиш, - он показал нам на ладони толстую коричневую пластинку, а в этом экзотическом слове, вкусно слетевшем с его уст, таилось величайшее, запредельное наслаждение. – В старину его кушали в щербете и варенье, этот следует курить, - пояснил он.
Мы с Алексом дотошно рассмотрели магический кусочек со всех сторон, понюхали, поплющили подушечками пальцев… Плотная и одновременно мягкая грязь. С подошв такую каждый вечер под краном смываем. Пахнет остро, характерно, ни с чем ни спутаешь.
- Вы все приготовили? – спросил Музыкант. Накануне он сообщил, что может устроить небывалый «хай» по собственной методике, и попросил нас кое-что сделать
Мы приготовили: три тюфячка, низкий стеклянный столик, мощный малайский «Панасоник» стерео и масляный обогреватель. Из комнаты вынесли по возможности весь интерьер, оставив лишь привинченный к стене шкафчик и ночник. Шкафчик я занавесил толстого китайского шелка цвета слоновой кости покрывалом, на котором над иероглифами красовались выстроенные в скошенный рядок три вышитых гладью монументальных лика: Ленин, Сталин и Мао Цзе Дун. При том, каждый из них выглядел китайцем. Гены Мао и жидовская хитринка Ильича вполне тому способствовали изначально, но вот грозный Джозеф ораскосел как-то неуместно и чересчур, даже шибче, чем Мао. Сей фетиш привез мой геройский прадед, отбыв консулом в Шанхае положенное; он показался мне очень уместным для предстоящей «плановой» сессии.
- Прекрасно, прекрасно, - одобрил Музыкант помещение. Потом передвинул столик на центр, поставил по углам комнаты залитые воском стеклянные колбочки с фитилями, на столик же определил три чаплашки с палочками благовоний и несколько тонких, ополовиненных церковных свеч.
«Случилось же», - подумал я, сразу припомнив давешнее религиозное фиаско.
- А эту порнографию необходимо снять, - Музыкант указал рукой на близорукую троицу. – Там ведь полки, да?
- Полки, - подтвердил я.
- Вот и прекрасненько. Снимай.
Я отколупал кнопки и снял.
На полки Музыкант рядами наставил все тех же свечей, каждая из которых предварительно втыкалась в обрезанный пластиковый стаканчик. Кап – шлеп, кап – шлеп… Чтобы случайно не спалить хату и не обломаться, пришлось задвинуть книги до конца, а особо громоздкие извлечь и удалить.
- Ну, вроде все готово, - осмотрев с порога комнату, решил Музыкант.
- А почему ты на музыку не поставил? – кивнул Алекс на японскую байду, накрытую полотенцем, имея ввиду свечи.
- Да, да, да, - запричитал наш гуру, - смотри, запамятовал, - из заднего кармана джинсов вытащил кассету, приподнял край полотенца и вставил в один из кассетников, вдавил «play» и убрал громкость почти до нуля. – Чтоб после не отвлекаться… А на музыку свет не надо, музыка должна идти из темного угла. Музыка сама – свет.
Алексу возразить было нечего.
- Приступим? – спросил Музыкант, глядя на нас, но, похоже, не у нас, а в самого себя, и задернул шторы, хотя на улице смерклось.
- Приступим, - ответил я за двоих.
- Возлегайте здесь, - он как мессия указал руками на лежаки. При подобном обращении как-то органически не хватало прочувствованного «братья». Сам же зажег свечи и благовония, потушил электрический свет и положил в незаметно возникшую в его тонкопалой руке крохотную эбонитовую трубочку кусочек гашиша – четвертую часть того, что принес. Непрерывно паля кусочек «Ронсоном» для трубок, он сделал двухфазную, глубокую затяжку и передал комплект Алексу.
- Потом я включу музыку громче, а вы просто ни о чем не думайте.
- Хорошо, - выдыхая дым, натужно молвил Алекс, и эстафету подхватил я.
- А что будет-то? – поднося мундштук ко рту, спросил я.
- Кури, кури, не морозь. Увидишь, что будет. Может - полетишь, может - нет.
Я вернул трубочку и зажигалку. Музыкант вложил еще кусочек. Раскурил.
- Главное – расслабиться полностью, - наущал он, выпуская дым.
- Короче, гусей отпустить, - пытался пошутить Алекс. Но смеяться в пронизанную торжеством минуту не хотелось. Хотелось действительно улететь.
Я глубоко затянулся, в свою очередь промолчав.
- Разговоры исключаются до того момента, пока не кончится кассета. - Музыкант подпаливал третий кусочек.
В расфокусировавшихся моих глазах полка внезапно представилась иконостасом, и близость жутковатых богомольных видений добавила нежелательный привкус ожиданию чудес. Я волевито отшвырнул поганую ассоциацию, как отшвыривают докучливую псину.
Я плыл в теперь уже неизбежное. Как только в третий раз вернул трубку ее владельцу, тот прибавил громкости и в мозг заструилась музыка, которой я не слышал еще никогда…
Помню, смотрел на стол, и он казался мне гладью озера; гладь разделяла настоящее и истинное. Я стоял на берегу, раздираемый изнутри жаждой познания и одновременно боролся со страхом нырнуть. Нечто, медленно, как змея перед укусом, подталкивало меня к Рубикону в каждую частичку, молекулу и атом моего тела. Грядущее откровение пугало беспощадностью и непредсказуемостью, потому зиждилось особо влекущим. И почувствовав это во мне, озеро поднялось и само поглотило меня. Я оказался за гранью…
Вереницей прошли китайцы в кафтанчиках ha-ol.
Первое, что я узнал сразу, до того, как в последний раз выпустил воздух, и еще остававшиеся, но ничего уже не значащие, углекислые пузыри пошли к поверхности, чего, как оказалось, не знал никто на том, живом, свете, это - что Пушкину в тихой предсмертной минуте грезились белые лошади, проскакивающие в его сердоликовое кольцо. А дальше…
Я летел огромной птицей к сердцу материка и приблизившись к саванне южнее Сахары, стал медленно парить кругами, снижаясь. Сделав двенадцать кругов по невидимой суживающейся спирали, на тринадцатом приземлился около отдаленной хижины. Пронырнул под низко свисающей соломенной крышей, встал в начерченный на земле треугольник и сбросив уставшее оперение предстал молодой чернокожей женщиной.
Я была нага, и надела черную накидку. Мне было тридцать три весны, и я вышла родом из касты потомственных провидцев, знахарей и гриотов*. Прилетев с востока, я принесла для вождя неутешительные вести.
Я вернулась под небо. Кровь светила медленно стекала расплавленной каплей за горизонт. В половине полета стрелы от меня стояли островерхие хранилища зерна. Я помнила, их строили, когда моя бабка лежала на спине на пепелище в Праздник Ямса, с поднятыми руками и ногами. Их строили по ее подобию. Ибо она была Великая Сангома* и для догонов олицетворяла Солнце… Мать я не помню. Бабка говорила, что ее забрал дух Лебэ*.
Под темнеющим, вылинявшем от жары небом, по сухому тростнику навстречу мне шла Онорин, неся на подвязке своего ребенка. Так было условлено вчера.
- Пройди, - сказала я, когда та подошла ближе. Ее малыш уже не мог плакать и кричать, и хрипел.
- Великая Хадо, спаси моего мальчика, он у нас один, и если его заберет Нуммо*, община станет меня презирать.
- Дай мне свою крошку.
Онорин безропотно протянула сипящий кулек.
- Теперь выйди.
Она вышла из хижины спиной.
Я развернула тугой куль и положила малютку в треугольник. Получив свободу ручкам и ножкам, малыш на миг перестал хрипеть, и потянулся ручонками к своему крохотному копью. Едва коснувшись его пальчиками, отпрянул и снова захрипел.
Я положила на тельце мальчика свою ногу, другую поставила между его. Нежно ощупав руками промежность, вынула из правой подъягодичной складки засевшую в жирке колючку.
«Глупая Онорин», - подумала я.
Откинувшись назад, я достала из резной каменной шкатулки змеиную мазь и помазала воспаленную ранку. Запеленав крошку посвободнее, взяла его на руки и тихо запела колыбельную, ходя по внутренним сторонам треугольника:
Спи в моих руках и на моих коленях, дитя мое родное,
Мне завидуют тысячи матерей.
Спи на груди и на пеленке ради твоих будущих братьев и отца.
*гриоты – народные сказители, барды (афр.)
*Сангома – ведунья (афр.)
*Лебэ – злой дух.
*Нуммо – верховное божество у некоторых африканских племен.
Поспи немного, пока я надергаю корни и листья маниока,
клубни ямса.
У меня есть речные креветки, толченый арахис,
карп в золе и огурцы.
Спи, мое дитятко, на коленях моих и на груди спи!
Малыш затих. Я положила его на шкуру леопарда и, выглянув из хижины, жестом позвала Онорин.
- В твоем малыше поселился демон грома. Но за моей спиной незримо поднялись духи предков, начиная с первоздателя Амма. В помощь я призвала духа гор и рек. Вместе мы изгнали демона. Ребенок твой чист. Теперь запомни, детей нужно воспитывать еще в утробе матери. Потом может быть поздно. Так очаруй сейчас его душу, чтобы он, пока не умея говорить, все понимал. Пой ему колыбельные ночью, пой песни днем. И не заворачивай его слишком туго. Все. Забирай. И поставь полную чашку молока своей змее.
- Благодарю тебя, Великая Хадо, я принесу тебе много рыбы и маниока.
- Сегодня не приноси ничего. Принеси завтра. Иди.
И еще одна встреча должна была состояться у меня. Важная встреча. Так было условлено вчера.
Я присела на шкуры и, достав из другой шкатулки шарик кифа, проглотила его, запив кисловатым пальмовым вином… Я любила предаваться воспоминаниям, когда внутри растворится киф. Моя бабка его курила, и тоже предавалась воспоминаниям. Она говорила, что любые знания накапливаются в настоящем только прошедшим.
Я вспомнила, как она скрипела вещим голосом, сидя напротив меня в треугольнике: «Хадо, девочка, научись уважать жизнь во всех ее проявлениях… Помни, Хадо, растения жертвуют своей жизнью, чтобы иногда спасти нашу… Хадо, в мире существуют две силы – единство и разъединение, но только первая поможет тебе… Не бойся змей, Хадо, змея создана для того, чтобы сеять смерть за плохие поступки людей, змеям хорошо и нам хорошо, корми их…»
Потом я вспомнила, как меня привязали к священному камню и жгли огнем, отчего соски на груди запеклись до мяса. Но я не издала ни звука… Как сорок восходов морили голодом, и на теле не осталось ничего, кроме костей, кожи и глаз… Как три заката лежала связанная, лицом к лицу с трупом в выгребной яме, и не сошла с ума… Так проверяли на стойкость живущие во мне силы провидицы и ведуньи.
…На первом моем обрезании Нгана дернулся в испуге, и отточенная раковина распорола мне руку, но я внутренней волей не позволила крови показаться на коже…
…Посвящение. Резкий удар меча вождя. Из пробитого горла вола в удерживаемый мною рот Раги брызнула кровь. Белый цвет его детства уходит в прошлое, и ему вручают боевое оружие и одежды воина…
…Голову предыдущего вождя я просовывала между ног и укутывала кожаным плащом, когда немощный, он испускал последний проклятый вздох. Нынешнего лишала девственности ртом, что не дозволено даже будущей жене.
И сейчас я сижу и жду его…
Когда Больная Девушка с благоволения Оролуна бросила в небо золу и коренья, ставшие звездами, он пришел ко мне.
- Вождь, грозит большая беда, - с порога сказала я. Плохие вести говорят сразу, так учила бабка.
- Говори.
- От Сахары идут воины. Их много. У них коротконогие лошади, блестящие мечи и полные колчаны стрел.
- Как скоро они будут здесь?
- Завтра… Отдай Фатиме, - я протянула вождю кожаный браслет. – Это поможет ей, - я уже знала, что ее ребенок мертв. – А это для тебя, Нкуе, - я сделала шаг навстречу.
…Когда проросшие злаки будут трижды пережеваны косоглазым мальчиком, их нужно зарыть в полнолуние в медном кувшине. К следующему полнолунию кувшин надо отрыть из земли, а его содержимое можно использовать как лекарство, перед которым отступят все болезни…
Луна стояла в надире. Догоны в полной боевой раскраске умирали под копытами лошадей, затаптываемые ордой. С раскроенными черепами падали воины, женщины, старухи и старики. Детей и раненых докалывали копьями. Ночь горела десятками хижин.
Я смотрела на гибель общины с десятой ступени основания Вселенной… Когда все было кончено, я спустилась вниз, откопала заветный кувшин… Я купила свою земную жизнь, ради этого узнав вкус семени прямого потомка Пророка Мухаммеда в шестьдесят шестом колене, сохранив тем самым накануне зачатую жизнь последнего догона в моем чреве…
Мистическим образом уложившись во времени, щелкнула черная кнопка. Стало тихо. По лицу почему-то текли слезы.
Тогда я еще не знал, что через несколько лет распечатаю с Интернета свой гороскоп, введя как коды время, день, месяц, год и место своего рождения. В графе «кем Вы были в прошлой жизни» будет написано: «гадалка, излучина реки Нигер».