Myxomatosis : Голгофа

Отодвинув тяжелые, плотные шторы, она подняла и обмотала полупрозрачный кружевной тюль вокруг головы наподобие кокона, и высунулась в окно. Через минуту, от слепящего, отражающегося от сугробов, света, стали слезиться глаза. Она ощутила покалывание холодных иголочек на разгоряченных щеках и нырнула обратно, в уютное тепло квартиры. Взглянула на пол. На разложенных газетах стоял приготовленный заранее тазик с теплой водой. Рядом лежали матерчатые полоски, небольшое зеркальце, машинка, мыло, воск, пинцет, упаковка лезвий и бритва.

Она стянула с себя футболку и джинсы. Оставшись в одних трусах, выбрала из арсенала средств баночку с уже слегка остывшим воском и аккуратными движениями стала наносить его на ногу. Потом положила поверх воска полоску материала и слегка надавила. Повторила процедуру со второй ногой и, оставив их по инструкции на несколько минут, стянула с себя последнюю деталь гардероба. Намылившись, она взяла бритвенный станок и привычными уверенными движениями выбрила лобок и подмышки.
Тазик заполнился курчавыми темными волосками. Она заменила лезвие и отложила станок в сторону.

Теперь голова. Черная, похожая на пыточный инструмент средневековья, машинка для стрижки волос, нервно зажужжала. Подрагивающими руками девушка провела прибором по волосам. Локоны некрасивыми кучками упали на газету. На ощупь она, как могла, побрила затылок и, старательными, хоть и неуверенными движениями, состригла остатки.

Волосы были уже везде. Она чихнула, посмотрела на часы и резким движением содрала полоску с одной ноги. Тихонько ойкнув, четким движением дернула вторую и отправилась в ванную комнату. Холодной, до сжатых зубов, водой смыла мелкие волосинки, мыло и, не вытираясь, вернулась в комнату. Встала перед висящем на стене зеркалом: мокрая кожа моментально покрылась гусиной кожей, на стриженной лысой голове виднелись неаккуратные шершавые полянки-ежики, пол-лица, казалось, занимали огромные синяки под глазами, покрасневшие ноги «пошли» пятнами и вздулись пупырышками.

Она придирчиво-внимательно взглянула на свою грудь: вокруг сосков торчало несколько черных волосков. Она сбрила их так старательно, как только могла. Но на их месте остались черные точки – корешки. Она еще несколько секунд пыталась удалить их бритвой, но, поняв тщетность усилий, нервно разрыдалась. Всхлипывая, она стала выдавливать их, как подростки давят прыщи. Они почти не поддавалась, кожа на груди распухла и посинела. Наконец, победив физиологию, девушка, не чувствуя боли, улыбнулась своему отражению.

Отражение искривилось в ответной улыбке. Игриво приподняв одну бровь, она удовлетворенно вздохнула. Бровь. Брови. Красивой формы, черные, ухоженные. Она взяла пинцет и попробовала их выщипать. Получалось плохо, и тогда в ход опять пошла бритва. Неудобно, и брызнула кровь.

Надо будет купить пластырь, подумала она, сидя с долгожданной сигаретой на подоконнике. Да, почти идеально проделанная работа, осталось только удалить этот волосок на родинке около пупка. Недолго думая, она прижала к нему еще недокуренную сигарету. Заорала, но руку не отняла, а только сильнее вдавила в живот. Еще секунда – и, отбросив с криком, бычок, она села на пол, скрестив по-турецки ноги и прикрыв глаза.

Глаза. Черт, как она могла забыть про ресницы. Она задумалась. Как? Чтобы покончить с этим по- быстрому, она взяла зажигалку…

- Александр Иванович, ваша дочь уже в порядке. Не волнуйтесь, - человек в белом халате придерживал посетителя за локоть.
Грузный, седой мужчина стоял, глядя сквозь стеклянную дверь на лежащую в кровати девушку. Она была укрыта до подбородка простыней, виднелась только лысая голова в шрамах, бесцветные губы и повязка на глазах.
- Что с ней?
- Уже все хорошо, она хотела спалить себе ресницы, но вовремя смогла потушить вспыхнувший огонь. Почти вовремя. И сама вызвала скорую.
- Но что с ней? Почему она хотела это сделать?
Врач переминался с ноги на ногу:
- Вы знали, что ваша дочь беременна?
- Я. Да…То есть, нет. Она беременна?
- Была. Несколько дней назад у нее случился выкидыш. Вы были с ней не очень близки?
- Да, не очень, - мужчина достал платок и вытер мокрый лоб. - Когда моя жена умерла, я отдал дочь бабке, в деревню. Я работал. Мы нечасто виделись.
- Да. К бабке. В деревню. Понятно.
- Так вы знаете, почему она такое с собой сделала?
- Видите ли, она чувствовала себя виноватой.
- Но перед кем?
- Перед не родившимся ребенком. Она объяснила, что ее поступок был очищением и покаянием перед ним, понимаете?
- Нет.
- Мы тоже не сразу поняли. Находясь в шоковом состоянии, она все время твердила о Лысой Горе и искуплении грехов. Когда мы вкололи ей успокоительное, она смогла пояснить: ее бабка рассказывала, что во время беременности нельзя стричь волосы. За день до потери ребенка она сходила в парикмахерскую. И, видимо после полученного стресса, решила, что именно этот ее, безобидный с точки зрения медицины, поступок вызвал выкидыш. Ну, вы меня понимаете, - врач взглянул на растерянного, большого человека.
- Да, да, я понимаю.
- Ее нескоро выпишут, но я почти уверен, что мы сможем восстановить ее зрение, по крайней мере будем делать все возможное. Будьте с ней рядом, уделяйте внимание, и не отпускайте своего ребенка больше. Извините, меня ждут другие пациенты, - врач развернулся и зашагал по коридору, оставив взрослого плачущего человека наедине со своими чувствами.