Пятка : ВАСИЛИЙ

«Черт возьми, как же дурно устроен мир» - эта мысль
неоднократно крутилась в голове у простого слесаря, по имени Василий,
но сегодня она дошла до своего апогея и грозила перерасти в реальные
действия.
«Ну почему все самое плохое достается именно мне? Ведь я не сделал
ничего плохого». С грозным видом Василий зашел в однокомнатную
квартиру, которую получил давно и переехал туда очень гордый и
довольный из затхлой и тесной коммуналки, но от прежней гордости не
осталось и следа. У Василия теперь были более высокие цели: он хотел
купить двухкомнатную, потом трехкомнатную квартиру, а дальше прикупить
небольшой участок под Москвой и ездить туда на собственном жигуленке.
Но все никак не получалось, то зарплату сократят, то ребенку одежку
нужно справить, да и хозяйство требовало постоянных вложений, с каждым
месяцем все больше и больше, из-за того что цены повышались, а
зарплата оставалась прежней или даже уменьшалась. Но все это нормально,
ведь мы живем в России.
Итак, в данный момент Василия ждала дома пересоленная яичница
и жена с вечными упреками, ладно хоть с сыном можно поговорить, душу
ему излить. Василий любил, когда его слушали и не перебивали, он
думал, что говорит умные вещи, а его собеседник полностью с ним
согласен, поэтому не может ничего сказать. На самом же деле сын его не
мог ничего сказать, так как только-только научился говорить. Еще
Василий без памяти любил телевизор, сразу как он приходил домой, то
едва раздевшись велел нести ужин на подносе в зал, на что получал
яростное «сам принесешь, я сегодня весь день у плиты проторчала».
Вначале Василий пытался еще как-то дать понять, что у них дома должен
господствовать патриархат, вот тут и начинались грандиозные скандалы,
сопровождавшиеся битьем посуды и нецензурными выражениями. Соседи уже
привыкли к этому и не сердились, что стоит такой шум, а напротив,
близлежащие этажи затихали и с любопытством слушали искуснейшую
ругачку. Бабульки в свою очередь собирались на улице, садились на
скамейку и с большим интересом не уставали восклицать: «Ишь неужель
опять кубарем на жену пошел, оот окаянный». Дальше шли грандиозные
диспуты, которые молодежь иронично называло «Что? Где? Когда?» из-за
того, что старушки обсуждали одни и те же вопросы: «Что стало причиной
раздора?» На это был однозначный ответ – пьянство, так как все женщины
считают, что российские мужья не идеальны из-за водки! Хотя Василий не
так часто пил.
Затем шло выяснение, «Где Василий успел нагусариться?», не имея на то
средств – всю получку жена, не ленясь, приходила на завод и забирала.
Финал был в то же время и кульминацией. Вопрос был очень философский и
бабульки хрюкая от удовольствия, гадали «когда разведутся?».
В этих дебатах старушки не слушали друг друга, но в итоге сходились в
едином мнении, что Василий сволочь, кобель и прочее, а Маша – жена
Василия – вызывала только сострадание.
Лишь Ермолай – известный старичок двора, который за свою жизнь успел
пройти через войну и попасть на зону, якобы за дезертирство, увидя
собрание восклицал хриплым голосом: «И не стыдно ль кости чужие
перемывать, сороки позорные?!!»
Наступало молчание, и все устремляли взгляд на Ермолая, который стоял,
как ни в чем, ни бывало с сатирической косой улыбкой, засунув руки в
карманы своего пиджака и, смеющимися глазами смотрел, то на одну, то
на другую бабку из-под кепки, которая была нахлобучена на бок. Штаны
же он всегда засовывал в сапоги. В таком одеянии Ермолай вечерком
выходил на улицу, чтобы выкурить пару сигареток. Еще на войне он
сделал мундштук из дерева и влюбившись в свое произведение решил
начать курить и заниматься резьбой по дереву. Его дворик с собственным
домиком находился в овраге, и все в этом дворике было украшено
различными орнаментами из дерева, а баня напоминала чем-то сказочный
теремок.
Вернемся к Василию, он заходит в квартиру и сын – Саша с радостными
криками обнимает отца. Маша же на показную игнорирует Василия. Вот
Василий снял обувь, аккуратно повесил куртку и одел свою домашнюю
одежду – трико и майку, носки он ненавидел и ходил по дому босиком.
Сегодня у него было настолько паршивое настроение, что он решил, не
ругаясь сразу лечь спать, тем более что на заводе давали
неплохую рыбу, так как был четверг. Как ни странно, но даже
телевизором Василий решил пренебречь – настолько ему было плохо. Жена
несколько удивилась, не услышав звуки телевизора и голос Василия,
просящего еду. Ей очень хотелось поругаться, потомучто она ощущала
себя оскорбленной и униженной, если не выскажет своего мнения по
поводу их семейной жизни. «Небось, нажрался как свинья и лежит
бездыханно на полу» - подумала она – «Пойду ка гляну, ох и за что же
мне такое наказание?!!». Заглянув в спальню, она увидела мирно спящего
Василия. Одежда была аккуратно сложена, да и совершенно не пахло
спиртным. Весь этот ангельский образ ее настолько разозлил, что она
рассердилась пуще прежнего и грубо спросила:
- Есть не будешь что ль?
- Нет, спасибо я очень устал – ответил Василий через нехочу, но
довольно спокойно.
- Кто же это тебя так сытно накормил, хотелось бы мне знать, и че это
ты улегся в десять вечера, ведь еще совсем светло за окном?
- Сегодня в столовой была рыба, улегся оттого, что устал, и если бы
была зима, то уже давным-давно было бы темно. Надеюсь, такое
объяснение дает мне право хотя бы лежать с закрытыми глазами? –
стараясь быть вежливым ответил Василий, но нотки ярости проявились в
его последних словах. И за это с большим удовольствием зацепилась
Маша.
- Так, значит, ему ужин приготовь, за сыном целый день смотри, а он в
благодарность еще и наорет на тебя!
Тут чаща терпения у Василия переполнилась, и он решил уйти прочь из
этой квартиры. Василий молча встал и вышел из комнаты успел он одеть
только тапочки, вот так вот прямо в майке и трико Василий вышел из
подъезда все это произошло настолько быстро, что Маша не успела ничего
сказать, как Василий был уже на улице, в таком странном состоянии она
еще никогда не видела своего мужа. На улице Василий увидел
лица старушек, которые бранились с Ермолаем, но Василий даже не
поздоровался с ними и прошел мимо. А Ермолай побежал за ним, старушки
же пришли в восторг, и все хором прошептали: «Разбежались!!!»
- Василий, Василий, постой, подожди меня. Тут Василий резко
остановился и только сейчас понял, что он на улице в трико, майке и
тапочках. А Ермолая он уважал и любил с ним разговаривать, потомучто,
тот рассказывал многое о жизни, а Василий любил думать и рассуждать на
эту тему. Да и относился Ермолай к Василию как к собственному сыну,
ведь он так и не успел жениться.
- Здравствуйте дядя Ермолай – промолвил Василий и протянул руку.
- Ты что ж на курорт собрался, в таком одеянии то? – добродушно сказал
старичок.
- Да я это…
Но Ермолай все сразу понял и решил помочь парню
- Ааа за сигаретами вышел, ну так я ж только от туда иду, закрыто уж
все. Может ко мне зайдешь, у меня сигаретки есть, да и баньку я
сегодня затопил, пошли. Пошли, составь компанию старику?
Василий молча кивнул, и они направились к дворику Ермолая. Василию
очень нравился этот дворик, после того как Ермолая выпустили на
свободу, то он поселился в полуразрушенном домике и потом своими
руками постепенно все застроил, посадил много деревьев, которые успели
изрядно вырасти и их листва приятно шелестела в ветряную погоду, а
скворцы, которые заселились в скворечник подпевали им, получался целый
оркестр. Недавно Василий нашел щенка на заводе, он был весь в грязи и
ел какие-то объедки, Василий принес его домой, но Маша не пустила его
даже на порог, и тогда пришлось отнести щенка Ермолаю, тот очень
обрадовался и почти за день смастерил большую конуру, но на цепь его
не сажал, так как очень хорошо знал цену и вкус свободы. Назвал
Ермолай своего четвероного друга просто и ясно – Лайка. Вот и теперь
Лайка радостно лая встречала своих друзей. У Василия даже поднялось
настроение когда он увидел преданные и радостные глаза Лайки, он
добродушно потрепал щенка за ухом, а тот растаяв растянулся на траве,
давая понять, что с ним надо поиграть, но тут вышел Ермолай из дома с
самогоном собственного приготовления и позвал Василия в баню. Лайка
очень расстроился и обидчиво повесив хвост поплелся в конуру.
В предбаннике был лаз на чердак, там Ермолай хранил веники.
Василий знал это и всегда лазал туда сам, потому что чердачная
полутьма и запах березовых листьев напоминали Василию детство, он
закрывал глаза и представлял поляну в лесу, уже солнце село за бугор,
сено скошено, осталось только загрузить его в тележку лошади, отец
высокий, молодой, сильный, так красиво косил, что Василий невольно
замирал в восхищении. Косить тогда он не мог, мал был, но грузить
грузил. Хотя только мешался под ногами у отца, но отец не злился, а
лишь ухмылялся, видя старания мальчишки, наверное себя вспоминал.
Василий помнил все: бутылка молока закупоренная газетой, испеченный в
печи хлеб, мясо, огурцы, картошка в золе, в лесу все это казалось в
десять раз вкуснее. Но нужно было возвращаться к настоящему, а
воспоминаниями греть себе душу.
- Что, опять деревеньку родную вспомнил? Уже пять минут не слазишь. –
послышался голос Ермолая.
- Да, запах душистый, как будто в березняк попал, закрываешь глаза и
представляешь красоту эту. Вот знаешь мне нравится лето своей зеленью
и теплотой, а зима белой чистотой. Но лето и зима не могут быть
вместе, как мужик с бабой, но что-то похожее бывает когда попадаешь в
березняк.
- Ты прав, я тоже специально долго брожу по лесу заготавливая веники,
как то жалко одну молодую березку полностью обдирать, вот я и возьму
несколько веток у одной, чуток у другой. А березоньки улыбаются, будто
говоря: «Да ты милок никак руки моей просишь, а я не дамся просто так,
я тебя еще и хлестать буду за твою наглость» - и смеются на ветру
покачиваясь. Бабы! что ж с них возьмешь то. – засмеялся Ермолай, а
вместе с ним Василий.
- Ну ладно давай замочи веник и добавь парку, а то что-то холодно
становится – произнес дед.
Напарившись досыта оба вышли в предбанник красные, от тел шел пар.
Уселись за стол, Ермолай достал из ведра с холодной водой бутыль
самогона, из шкафчика два стопарика, огурцы и помидоры.
- Ну, давай! сказал Ермолай, разлив самогон по рюмкам.
- За ваше здоровье! – поднял рюмку к верху Василий. Оба выпили,
занюхали огурцом.
- Что нового, почему давно не заходил? – спросил Ермолай.
- Да все работаю, а нового ничего нет, также жить тяжко.
- Жить тяжко во время войны или на зоне, Вася.
- Да моя жена хлеще любого фрица или урки.
- Так бросай!
- Как же, а ребенок?! Ему то еще тяжелее придется. – с грустью
промолвил Василий.
- Знаешь, в этом нет особой жертвы, парень еще маленький ничего не
понимает, а вот если подрастет, то думаешь ему понравятся все ваши
ругачки, вот тогда он и будет больше всех молится чтобы вы
разбежались. – ответил Ермолай.
- Так то оно возможно и верно, сделать я это может и сделаю, но внутри
будет такое ощущение будто в душу плюнули и растерли, разобьется все
то самое дорогое, что я лелеял и выхаживал многие годы.
- Так, давай ка накатим еще по одной, потом попаримся, еще накатим, а
затем я тебе рассказжу одну историю, после чего сам сделаешь вывод.
Ведь, как я понял, домой ты сегодня не шибко торопишься?
- Не дом это, а камера пыток.
- Вот и ладненько переночуешь у меня, смотри какая красота, небо,
звезды, тишина, только и слышно, как кузнечики во все горло песни
гортанят, да и лягушки им аккомпанимируют.
- Ну и мастак вы дядя Ермолай на язык, в литературный институт вам
надо.
- Жизнь такой литературе научит, что ни в одном институте не найдешь.
После длительного перерыва Ермолай приступил к обещанной истории, а
Василий удобно усевшись и облокатившись головой на руку с большим
вниманием приготовился слушать.
- Давно это было.Служил я тогда уж полгода в армии, немножко
обустроился, даже нравится начинало. Парень у нас был, так он из дерева
все что хочешь сделает. Ну и нашли мы с ним общий язык. Стал он меня
учить как грамотно в руках инструмент держать. На гражданке у меня
гитара была, подарок отца, так я на ней быстро выучился играть, пальцы
твердые и шустрые стали. А когда в село переехала из города бывшая
учительница музыки, то я и ноты худо-бедно стал одолевать, в трудные
минуты рука сама тянулась к гитаре. Хотел я ее с собой в армию взять
да испугался, мало ли чего в дороге может случиться. Как приехал то
тяжко мне было без нее. Ну и попросил я умельца по дереву, гитарку мне
сворганить. Он же сказал, что музыкальный инструмент сроду не держал,
но помочь обещал. И посоветовал браться за дело самому, сказав, что
дерево любит мои руки. Начал я делать и уже через две недели я
прикреплял гриф, а струны мне обещали достать назавтра, гитара
получилась шикарная. Вся наша рота с нетерпением ждала струн. Я обещал
всех желающих научить, пообещав что на гражданке все девушки будут их.
Вот объявили отбой, я лежал и предвкушал завтрашний день. Тут
открывается дверь, и заходит Мишка Федоров. Одной ногой уже дембель,
но хочется в сотый раз утвердить свой авторитет. Заходит, включает
свет, закуривает и повелевает построиться, были у нас слабаки
несколько человек они и построились. Но его это видать не
удовлетворило. Тогда у тех кто остался лежать он шел и сдирал одеяла,
до меня ему остались три кровати, я лежал в самом конце. Так всем
надоел этот Мишка, но и все его боялись, хотя надо было дать ему по
морде хорошенько, авось и успокоился бы. Вот он доходит до моей
кровати, стягивает одеяло со словами: «А тебя это что не касается
музыкантишка щипанный? общее построение живо!!!». Гитара лежала рядом, я
обернулся и увидел его бритую голову с наглой улыбкой. В голове у меня
промелькнула мысль, что раз я лежу на второй полке, то мне его будет
легко чем-нибудь ударить, но кроме гитары ничего больше не было под
рукой. Тогда я не долго думая схватил гитару за гриф и со всей силы
ударил Мишку, гитара разлетелась в щепки за секунду, хотя делал я ее
значительно дольше, но это стоило того. Хулиган упал, потеряв сознание,
я кинул ему на грудь то что осталось от грифа и отвернувшись закрыл
глаза. Никто не сказал ни слова, все легли, но никто не спал, и все
слышали как Мишка встал и матерясь прошелся по комнате к выходу.
Больше он к нам не заходил. Мы зажили спокойной жизнью. Я до сих пор
не жалею что разбил гитару. Я переступил через себя, сломал дорогую
мне вещь, но сохранил честь. Как там у Пушкина: «Береги платье снову,
а честь смолоду», я бы еще добавил: «Пусти новое платье на тряпки, но
честь все равно сохрани». Вот и теперь решай сам – сказал Ермолай и
долил остатки самогона по рюмкам. Выпили молча и пошли спать. Рассказ
Ермолая сильно подействовал на Василия, но сможет ли он совершить
подобный поступок он не знал, как и тысячи российских мужиков, да и не
только российских, наверное…