maratok : Год совместной жизни

Иванову ужасно хотелось спать. Сосед по камере ворочался, пыхтел, периодически сплевывал и кашлял, при этом он иногда ругался матом, но все равно он спал. Иванову было завидно, так он еще не научился.

Иванов посчитал в уме овец – бесперспективно. Овца была только одна, она жалостливо блеяла, смотрела глупо-добрыми глазами и не хотела никуда прыгать. Её было жалко. В конце концов, овца в голове не так уж и плохо, подумал Иванов, даже хорошо, что только одна.

Сомнения по поводу необходимости сна, а также еды давно обуревали Иванова. Еда и сон – это зло. Год назад он и секс считал злом, но в отсутствии оного мысль застыла, думать о недоступном казалось излишнем.

Сосед Иванова не понимал, он ел и пил одинаково голодно - распространяя при этом ауру блаженства и человеколюбия - будь то ежедневная баланда или передача с воли (кусочки сервелата, завернутые в фольгу, сыр, вареная картошка, хорошие сигареты).

Иванов вспомнил, как в детстве мама давала ему 7 рублей на шаверму. Два раза в неделю после школы он ходил на компьютерные курсы, а так как до дома было далеко, пообедать он не успевал. Мама была против уличной еды, но и сына голодным она оставить не могла – шаверма стоила 6,40, оставалось 60 копеек на три сигареты поштучно. Иванов, тогда еще просто Леша, чувствовал себя взрослым, подходя к ларьку и просовывая смятые бумажки: - «Одну с говядиной, пожалуйста». Покончив с дымящимся восточным деликатесом, он переходил к соседнему ларьку, где как-будто случайно в уголке витрины притаилась открытая пачка с нацарапанными авторучкой цифрами: - «Три Далласа, пожалуйста». Продавец хмурился, глядел на детскую руку с зажатой в ней мелочью, потом на его лице появлялось понимание, и он протягивал открытую пачку. Три сигареты – это казалось очень круто. Покончив с первой, самой вкусной, Иванов шел на курсы, думая, что жизнь вообщем-то не так уж и плоха, особенно если тебе 14 и мама тебя любит.

Сосед открыл глаза и громко спросил: - «Опять не спится, да?». Иванов молчал. «Опять думаешь? Бросай ты это дело. Внутренний диалог никого до добра не доводил».

Иванов усмехнулся. Сосед был фанатом Кастанеды и за прошедший год успел в подробностях пересказать ему учение Дона Хуана, сопровождая своими едкими комментариями. Сначала было интересно, потом стало раздражать, потом пришла привычка – эта вечная спасительница человечества.

За дверью послышались шаги – скоро рассвет. Подъем. Баланда. Прогулка. Библиотека. Баланда. Сон. Прогулка. Баланда. Ветер. Сон.

Организм уже привык к этому ритму, в туалет теперь хотелось только в определенные часы, что Иванову очень нравилось. Вот бы еще спать научится по три часа, мышцы подкачать и французский выучить. Зачем ему французский он не знал, но идея такая была уже давно.

Иванов, не вставая с кровати, дотянулся до отрывного календаря на столе, медленно, боясь нарушить ежедневный ритуал, сложил хрупкий листок дешевой газетной бумаги, провел по изгибу ногтем, затем еще раз и резко потянул за край. Листок недовольно отделился от основания, ускоряясь побежал навстречу рукам Иванова, и остался в его руках, одинокий, разом потерявший иллюзорность настоящего, сменившегося новым днем. Иванов смотрел на новую иллюзию настоящего - еще не оторванный листок, сначала равнодушно, затем по лицу скользнула улыбка. «Сосед, сегодня год как мы тут чалимся, предлагаю отметить». Сосед уже проснулся: - «Ну, поздравляю, ситцевый ты мой».

- Поосторожней, паря.

- Да ладно, шучу. Отметим, конечно, у меня пачка Мальборо импортного лежит на такой случай. Подымим.

Иванов скомкал оторванный листок, щелчком отправил его в парашу. Улыбаясь, пошел к умывальнику, думая, что жизнь вообщем-то не так уж и плоха, особенно если тебе 34 и тебе повезло с соседом по камере.