НевозможнаЯ : Понедельник

А!!!

Он проснулся за секунду до того, как срабол будильник. Тяжело разлепил глаза и будильник сразу же, словно почуяв, нудно загундел: Добро пожаловать в реальность, сынок! Он рывком сдёрнул туго намотавшуюся вокруг шеи простынь и размашисто хлопнул ладонью орущий будильник по голове. Немного полежал, расслабленно взыхая, ещё пытаясь ухватить какие-то смутные обрывки сна, вытянул ноги, пошевелил пальцами ног, и тут почувствовал, что пропотел насквозь. Что же, блять, такое снилось-то? Сначала вроде удивительно любезный шеф, Людмила со своим слюнявым минетным ртом потом, какие-то чужие всхлипы, жалобы, гулкие слова фоном и какой-то голос. Голос, насильно проникающий прямо в мозг, мягкий, бархатный, обволакивающий. Страшный. И вроде как не отделаться от него никак, неслушать его невозможно и слушать больно. Голос резкий, жестокий и такой… красивый? Голос… Бога?

Ладно, надо вставать. Блять, уже полдевятого! Будильник нагло тикал ему в лицо, неумолимо гоня время вперёд. Решив, что посрать ему придётся уже на работе, он две секунды постоял под душем, в три движения руки почистил зубы, в спешке ободрав десну и, одеваясь на ходу забежал на кухню. «Пусик, я на работе. Пожелай мне удачи. Поешь что-нибудь сам. Целую. Галчонок» Записка бодро сообщила ему о том, что жена сегодня наконец вышла на новую работу, о которой трещала ему всю последнюю неделю и завтракать он сегодня не будет.

«Пусик! Как же тебя отучить то? Пусик! Понедельник! Пиздец! Притом Полный! Пэ… пэ… пэ… пшланахуй», — чуть не закричал он подрезавшей его перед эсколатором бабке в чебурашковой шубейке, с огромным баулом на хилых колёсиках. Как бы невзначай пнув её баул, перепрыгивая через две ступеньки он помчался вниз.

В вагоне тошнотворно пованивало смесью приторносладких дамских ароматов с резким мужским потом. Сзади кто-то большой и мягкий прижал его к сухонькой тётке с сальными волосами, он рывком вцепился в нагретый чьей-то рукой поручень и повис, отвернув лицо в сторону от грязной тёткиной головы. Шпротно набитая толпа суетливо устраивалась поудобнее.

«Ну давайте, поехали уже, бляди!» — взмолился он, глядя в треснутый циферблат часов на соседней руке. Ещё успеваем…
«Паш, ты с ума сошел», — вдруг сладко проныла в его голове Людмила, — «Клёпа уже в осадке, два раза про тебя спрашивал, где отчёт».

«Впизде, впизде, впизде отчёт, бляааааа…».
Мурашки побежали по его загривку, в желудке стало волнительно нехорошо, задёргался мизинец на затёкшей руке. «Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция — Проспект Вернадского» — словно густой елей, словно бальзам на ноющие раны, чудный женский голос неспешно обволок его, наполнил уверенностью, что сейчас — вот прямо сейчас всё непременно станет хорошо.

Вагон, медленно ускоряясь, дёрнулся, по нему прошла волна от плотных дурнопахнущих тел. Тётка впереди него качнулась и ему вдруг совершенно стало нечем дышать — её запах был резким и кислым. Он с трудом сглотнул комок, брезгливо отдёрнулся и вывернул шею в другую сторону. «Проспект Вернадского. Следующая станция — Университет» — голос ложился мягко, успокаивающе. «Ты только быстрее закрывай и поехали, ну давай, милая, ну… давай…». «Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция — Спортивная». «Да, вот так хорошо, успею, успею, бля, ты только ещё побыстрее, пожалуйста, быстрее… сука!».

***
— Па-аш, ты с ума сошел что-ли? — ярконамазаный рот Людмилы некрасиво искривился, — Клёпа ревёт и мечет, ужас просто — Волобуеву до слёз довёл, Опарина в хлам разнёс, про тебя каждые пять минут… давай быстро. В животе вдруг противно с напоминанием забурчало. Бля, некогда уже.

Тяжелая дверь открывалась с явной неохотой.
— И как давно, Павел Сергеевич? — вместо приветствия спросил Клёпа.
— Что, простите, Александр Валд… Влад… имрч?
— Как давно, я спрашиваю, Вы перестали уважать коллектив и меня лично? Сегодня Вы опоздали на двадцать минут.

Павел подбирал слова, слова разбегались кто куда, как тараканы.
— Квартальный отчёт! — сухо бросил Клёпа, отворачиваясь к монитору.
— Отчёт… э… дело в том… у меня в пятницу, понимаете… там что-то в компе, в компьютере то есть… я востановлю сейчас…
— Хватит! Любое терпение, Павел Сергеевич, рано или поздно подходит к концу. Особенно, когда его постоянно, буквально каждый день испытывают. Я понятно излагаю?
— Но… я… пожалу…
— Я всё сказал, Павел Сергеевич, спасибо, наша фирма в Ваших услугах больше не нуждается. Все дела передадите Опарину.

Всё. Он всегда думал, что готов к этому, много раз проигрывал в голове этц ситуацию, твёрдо зная как и что он будет говорить. Ты полное уёбище, Клёпа! Козёл, бля, тупорылый! Я ебал вою маму, скотина, ебал любое твоё мнение обо мне и ещё твою секретутку Люду я тоже ебал не раз. Я просто хотел, чтобы ты, бля, это знал. И гордо уйти, с размаху пнув дверь.

Но вдруг почему-то, совсем как частенько бывало в детстве, его захлестнуло волной каких-то совершенно дурацких обид на Клёпу, на коллег, на себя, на весь мир. Голова стала пухнуть, наполнятся этими обидами, которые сотнями одновременно всплывали в его памяти, он приказал себе «Держатся, держаться, бля!», но уже со стыдом почувствовал, как тяжело набухли гланды, как блядские слёзы исказили красное и спамодовольное клёпино лицо, вот-вот уже готовые брызнуть из глаз. Стоп! Глубоко вздохнуть и медленно выдохнуть. Вот так, молодец. А теперь три быстрых шага к столу, вскочить, подбежать и пнуть носком ботинка в ебло. И ещё раз! Потом ещё! Скинуть тушу с кресла на пол. Долго пинать в мягкий и рыхлый живот. Потом прыгнуть обеими ногами на голову. Снова прыгнуть. И не забыть вытереть туфли, уходя. Голову сжала цепкая холодная рука ненависти. Су-у-ука-а… Он резко дёрнулся.

«Осторожно. Двери закрываются» мягкий женский голос в его голове издевательски-нежно прокомментировал как он закрывает за собой тяжелую дверь.

«Проспект Вернадского. Следующая станция — Юго-Западная» — голос был издевательски спокойным. Заткнись ты, сука! Вези давай! Быстра, бля! Старушка, сидящая рядом, подскочила и, боязливо глянув на него, засеменила в конец вагона. Слабак! Надо было всё же дать в морду! Как щенка веть, бля… Не надо было сегодня вообще ездить позвонить заболел отмазаться полюбому всё бы как-нибудь рассасалось и сон блять веть этот сон и голос был же голос что же ты блять так издеваешься то надо мной веть я просил побыстрее я что ли много просил просто ехать чуть быстрее тварь чуть-чуть побыстрее…

«Станция Юго-Западная. Конечная. Поезд дальше не идёт. Просьба освободить вагоны»
Что что ты сказала сука заткни свой рот и давай езжай блять мне ехать дальше ты поняла нет? Закрывай нахуй двери и мчи ха-ха тварь бля лети ракетой только не так «быстро» как утром бля давай сука поехали чего стоим? Я сказал поехали блять такая заткнулась и быстро поехала твою мать и только раскорой свою ёбаную пасть…

***
— Паша, что случилось? Что, милый? — голос жены стал совсем другим. Нет, он, конечно же, всё ещё был и мягким и нежным, но уже совсем не тем спокойным и хладнокровным, который всю дорогу издевался над ним в метро. Он молча прошел в туалет и поковырявшысь, вытащил из бачка свёрток в полиэтиленовом пакете. Немного подержал в руке холодный 'тт', смыл воду и вышел из туалета.

Жена стояла в коридоре, взволнованная, бледная. Увидела пистолет.
— Паша, Паш, ты чего? — завизжала, противно, резко. Как ловко она умеет изменять голос, сука. Он поднял пистолет и ткнул ей в лоб. Она закрыла глаза и мелко тряслась:
— Милый, — голос скрипел и умоляюще визжал, — Пашенька, Пусенька, не надо! Пожалуйста, не надо! Ай, осторожно…
— Двери закрываются, сука. Следующая станция — твоя конеч…

Грохот заложил ему уши. Тело её смешно дёрнулось и резко завалилось набок, неестественно подогнув ногу. Он посмотрел на стену. Красные сгустки неспешно стекали по ней вниз.
Голова будто сразу сдулась, но легче не стало. В дверь кто-то стучал. Он приставил ствол к виску, усилием воли расслабил мозги и сильно сжал указательный палец.

***
— Марина, а где у нас сегодня Леонтьева, как её, Галина?
— Я не знаю, Станислав Михалыч, домой звонила, нет никого.
— Ну надо а? На второй день уже загуляла! Записать то успели вчера?
— С утра и записали, Станислав Михалыч, по нашей линии все станции и зелёной половину. Сразу и машинистам раздали. Хорошо получилось, кстати. Красивый у неё голос. Ровный, бархатный.