Сучка Крашеная : волнистый попугайчик

ВОЛНИСТЫЙ ПОПУГАЙЧИК

Твою мать, как же больно! Я сталкивалась в своей жизни с многими видами боли. Про душевную часто читала в книгах, и, конечно, испытывала не раз сама. Но ТАКОЙ боли – никогда до того момента. Я умела стиснуть зубы и перетерпеть. Но ТУ боль я думала, не вынесу. Но мне пришлось научиться вначале жить с ней, а потом и преодолеть ее, хотя это и казалось невозможным. Начну с самого начала.
Я обожаю читать, в юности любила, как все девочки-подростки, наверное, книги о любви. Как мне хотелось тогда любить и быть любимой! Как у Пушкина : « Душа ждала…кого-нибудь.» Так же и у меня было – читая о душевных метаниях, я днем и ночью грезила, что и у меня так будет. Я так хотела любить и страдать. Я не знала тогда, КАК больно это может быть – любить кого-то. У меня было много разнообразных романтических увлечений в жизни, особенно, когда мне было лет 16-18. Я была обычной девочкой из интеллигентной семьи, выросшей на воспитании бабушки – можете себе представить мое тогдашнее представление о жизни. Все это «счастье в труде», честность, открытость, преданность и верность – все в лучших традициях воспитания правильной советской девочки, хотя Совок я захватила совсем несознательным возрастом. У меня было мало свободного времени, чтобы проводить его на улице, так что с ее законами и порядками я познакомилась только когда выпала, наконец, из родительского, а если быть точнее, бабулиного теплого гнезда.
После того, как я выпала из него, жизнь немало меня поносила и потрепала. Я столкнулась и с улицей, и с проблемами взрослой, самостоятельной жизни. Пока мои сверстники сидели на шее у родителей и учились в ВУЗах, я попробовала вкус студенческой жизни совсем недолго – всего один курс. Потом встал вопрос о том, как мне жить дальше, учась на дневном и не имея материальной поддержки, кроме части крохотной бабушкиной пенсии, которой и ей-то едва хватало на то, чтобы оплатить квартиру и не помереть с голоду. Я не могла позволить ей ходить собирать бутылки, продолжая учиться и сидеть на ее шее. Тогда грянул дефолт и студентов без опыта работы, с отпусками на сессию не хотели брать на редкие свободные вакансии – я думала, что переведусь на вечерний. Нет, судьба подбросила мне выбор – или работа, или учеба. Пришлось выбирать первое. Потом доучусь, я думала, вспоминая сакраментальное «Учиться никогда не поздно».
В то же время и первая любовь пришла, оставив в моем сердце первый опыт брошенной женщины, первый сексуальный опыт и разочарование в отношениях. Первое «все мужики-сволочи», брошенное в длинном ночном разговоре менее опытной подруге. Первый запой шампанским и заедание шоколадом своего почти детского горя. Мне вновь хотелось любви – такой, как в книгах. Но она не приходила. И, наверное поэтому, я «его слепила из того, что было, а потом, что было – то и полюбила». Смешно, но почему-то отлично помню слова этой глупой попсовой песенки. Может быть от того, что она шла своеобразным саундтреком к моей несчастной любви – она играла изо всех палаток, на всех дискотеках, во всех ресторанах, куда в отчаянии я ходила с новыми кавалерами, пытаясь забыть старого. Мне казалось, что в их бесчисленной веренице я обязательно найду своего принца – даже если не найду, то будет такой – красивый, умный, богатый, влюбленный в меня до беспамятства, с которым я важно пройдусь мимо своего бывшего – обязательно несчастного с той, другой, на которую он променял меня. Она, конечно же, к этому времени в нем разочаруется и оставит его. Он будет рыдать, не спать ночами, опаздывать на работу, с которой за это его и уволят, вся жизнь у него пойдет прахом. И когда он соберется, наконец, броситься под машину – он попадет под колеса именно нам – мне и моему новому принцу. Мы его несильно собьем, я выскочу из машины – прекрасная, нежная, не узнаю его и спрошу как он – не ушибся ли? А мой любимый предложит довезти его до больницы. Бывший согласится и сядет на заднее сиденье. Весь путь до больницы он будет слышать и видеть нас, счастливых, сидящих впереди. И будет кусать локти, а перед сдачей его врачам я узнаю его и на его робкое «ты не зайдешь меня навестить, а то у меня нет никого?» я презрительно ухмыльнусь и скажу «до чего же ты докатился, дорогой. Неудивительно, что тебя бросили. Нет, я не приду – у меня есть другой и твои проблемы меня не интересуют». Дурочка маленькая. Ах, как же мне хотелось этой театральности, этих знаменитых мучений – я молила Бога, пусть он пошлет мне любовь. Не ту, которую я себе сама придумаю, или найду в человеке, которому я буду просто симпатична, а настоящую. Пусть несчастную, пусть недолгую, но реальную, бурную, как поток, всеохватывающую, как наводнение. Не зря говорят – будьте осторожны в своих желаниях. Ведь они могут сбыться. Вот и мое сбылось. Тогда, когда я этого уже не ждала. И именно так, как я и мечтала в глупых мечтах 18-летней девочки, начитавшейся книжек. И уже забыла об этом желании по прошествии нескольких лет, повзрослела – желания изменились. Но Бог сам выбирает место и время для исполнения желаний. Так случилось и со мной.
Мы встретились с ним в центре, подтверждая пословицу, что Москва – большая деревня. Я только приехала из Омска, в который сбегала для обновления – знаете, я люблю такие вот побеги. Когда чувствую, что моя жизнь идет куда-то не туда и на месте решить ничего нельзя, я бросаю все и уезжаю в никуда. Страшно только в первый раз. Потом, на удивление, понимаешь, что Ангел-хранитель тебя охраняет, и везде живут люди, которые появляются в момент твоего полного отчаяния и помогают тебе. В общем, я уехала, не имея почти ни гроша за душой, и за полгода успела снять комнату – квартиру не хотела, чтобы не приходить в пустое помещение вечером. Обзавестись приятелями и приятельницами, устроиться на работу – хотя многие удивлялись и были точно уверены что я или преступница, скрывающаяся от правосудия, или несчастная, попавшая в руки мафии – ведь все бегут в Москву, а я сделала наоборот. Так не бывает. Ну не суть важно, что никто не понимал, что я бегу от себя – чтобы стереть прошлое, чтобы начать с чистого белого листа. Туда, где меня никто не знает, где я могу быть той, кем хочу. И я стала ею. А потом, обновленная, с триумфом, ощущением победы над собой, вернулась в Москву. Было скучно, и один из редких оставшихся друзей затянул меня в модный молодежный бар на Пятницкой. Там я с Ним и познакомилась. У него было красивое русское имя Данила. Он выглядел как плейбой с обложки – прекрасное тело, не менее прекрасное лицо, модно одет, следит за собой, но в меру. В общем, у меня никогда не было подобных мужчин. Всегда мне попадались невысокие – хотя я не дылда – во мне всего 170см, коренастые в лучшем случае, а обычно, больше худые (мальчики, предпочитавшие чтение книжек и концерты андеграундной музыки тренажерному залу). Данила был первый, к кому мне пришлось тянуться на цыпочках, чтобы поцеловать. Он был первый, который легко брал меня на руки, и в чьих объятиях я могла свернуться калачиком, как кошка или ребенок. В первый же вечер нашего знакомства я поняла, что никогда не смогу обладать им – надо знать такой тип мужчин. Они знают о своем успехе у женщин, весьма разборчивы и любвеобильны. Он никогда до конца не станет моим, я так думала. Это было похоже на сказку – оказалось, что я прожила в соседнем с ним подъезде целых три года и ни разу не встретилась за это время с ним близко – видела его, но как-то не обращала внимания. Новых друзей на новом месте жительства я так и не завела, возможно, поэтому так все и получилось, что мы так долго друг друга не знали. Он был очень талантлив – до сих пор на моей стене висят его рисунки. Это было как в книжке – он был красив, умен, обладал отменным чувством юмора, у него была куча друзей, души в нем не чаявших. Через неделю я переехала к нему – у него была аллергия на кошек, а у меня был кот. Приходилось навещать беднягу кота, кормить и играть с ним каждый день, разместив объявление о том, что отдаю его в хорошие руки. У меня было ощущение, что я знаю его всю жизнь – мы даже фразы друг за другом заканчивали или одновременно начинали с одних и тех же слов, понимали друг друга без слов, типа: «А что если нам…» - «Да нет, лучше…» и это не шутка. Я каждый день думала – это какой-то сон, ну не бывает так в жизни. Я все время была на стороже, все время боялась, что что-то случится. Потому что действительно, в жизни так не бывает – чтобы настолько все хорошо и за это ничем не нужно расплачиваться. Первое время у него были другие женщины. Мы сразу договорились о том, что он будет мне рассказывать все, абсолютно все. Я обещала не устраивать сцен ревности. И так и было - девок тянуло к нему как магнитом, а он пользовался этим, так что частенько я проводила ночь у себя, наедине с котом, уткнувшись в подушку и плача. Но я так любила его, что со временем мне было хорошо от осознания того, что хорошо ему – и это не надуманные чувства, не для публики, чтобы показать, какая я хорошая. Мне правда было достаточно того, что он есть на свете – что я могу смотреть на него, любоваться им, быть рядом, слышать его голос, чувствовать его руки на своем теле. А как мы занимались любовью! Я забывала обо всем. Для меня не было с ним никаких запретов. Я тогда впервые поняла разницу между сексом и занятием любовью – заниматься любовью означает полностью растворяться, делать все буквально бессознательно, мыслями находясь где-то на седьмом небе. Оргазмы похожи на взрыв, они выматывают, но при этом хочется еще и еще и в душе разливается такое невыразимое тепло…Я обожала просыпаться в его объятиях – со временем я стала делать это каждый день. Удивительно, но он сам признавался, что ему это не свойственно, и, кажется, он впервые полюбил – не хочется ему других девочек, он даже из спортивного интереса не хочет. И это были не слова. Его мама – замечательная женщина, с которой я сразу нашла общий язык и подружилась, а он считал ее самым близким человеком и у них почти не было секретов между собой. Она мне сказала, что она впервые видит у сына такой блеск в глазах, когда он говорит о женщине. Поведала, что у него были периоды страха – от того, что он влюбился, потерял контроль над собой, что не может понять, почему именно я – ведь я не красотка, не самая умная или талантливая. Но он не может без меня – ему хочется быть со мной ежечасно, просто смотреть, как я лежу на подушке. Мысли обо мне отвлекают его от всего. Без меня ему тревожно и тяжело дышать. Он впервые в жизни стал ревновать и бояться соперничества – любые заигрывавшие со мной молодые люди приносили ему ужасные терзания, комплекс неполноценности (я хуже), которого у него не было никогда. Он боялся мне признаться в любви очень долго, хотя я часто ему говорила о своей. Он сказал, что эта фраза – «Я тебя люблю» теряет свой смысл, когда ее повторяешь так часто, но я не могла удержаться – мне кажется, я могла бы просто смотреть на него вечно. Как на воду, на огонь. У нас бывали ссоры – бурные, с раскалыванием посуды. Подруги завидовали мне откровенно черной завистью, убежденные в том, что я привираю – уж больно похоже на мексиканский сериал. Я вначале обижалась и пыталась их разубедить, а потом поняла, что мне плевать на них, плевать на всех – что они себе там думают о нас, нашей любви и нашем счастье. Мне хорошо, Даниле хорошо – и пусть хоть весь мир треснет. В нем была масса энергии – мы не сидели на месте – постоянно вылезали на какие-то футбольные матчи, выставки, фильмы, концерты. Он устроился на работу менее высокооплачиваемую, чтобы быть рядом со мной – мы не могли выдержать долго друг без друга, это было как наркотик. Отпуска пролетали как один день – вот уж точно, все в мире относительно – час на работе казался неделей, час рядом с Данилой казался секундой. Но я всегда жила в каком-то напряжении – я знала, что так не будет вечно, где-то и когда-то эта сказка кончится, потому что такие истории оканчиваются «жили они долго и счастливо и умерли в один день» только в сказках. Как верно и четко в сказках все же обозначена главная мечта любящего человека – жить долго в счастье, и что не менее важно – умереть в один день. Я была согласна с первой частью, никогда б не поверила, что мне придется убедиться в верности второй.
Это случилось после нашей ссоры. Мы крепко поругались, причем поругались на ровном месте – я приревновала его, чего давно не делала – возможно, излишнее совершенство наших отношений требовало от меня той «расплаты», которой я боялась так сильно, и я хотела спровоцировать ее сама – ссору, как у всех обычных людей, долгую такую, с мучениями и счастливым воссоединением. Знала бы я, чем все кончится – никогда бы не спровоцировала тогда ее…После ссоры я сказала ему, что иду домой, что мне надо подумать, и что, скорее всего, нам придется расстаться. (Как я проклинаю свой язык за эти слова). На следующий день у меня было назначено собеседование – из-за него была моя сцена ревности. Я хотела уйти в другое место, а он хотел остаться на прежнем, которое было рядом со мной – он много рассказывал о коллегах и о своей напарнице Инночке – полной теткой в свои всего лишь 25, с немодной одеждой из-за отсутствия вкуса, а не средств. Но она была прекрасным обаятельным человеком и очаровывала с первого взгляда – за ней ухлестывала почти вся мужская половина Данилиного коллектива. В общем, я приревновала Данилу к Инночке – значит он не хотел уходить, чтобы снова работать рядом со мной, потому что не хотел без Инночки остаться? В общем, высосана из пальца причина ссоры. Я поставила будильник и легла спать. Что говорить – полночи я изливала душу сонному коту, дурному слушателю, но за неимением других и такого хватало. Заснула я под утро – что говорить, проспала – кот ночью прыгал и выбил адаптер телефона из сети. Телефон у меня был «Русь» - знаете такие телефоны, в которых и определитель, и записные книжки и часы, и будильник? Вот обычно я им и пользовалась. Из-за того, что кот вышиб адаптер, телефон не работал как надо и я не услышала тихонький звонок, которым он звонит, когда основное питание отключено. Данила звонил мне, и не раз - так сказала его мама, когда я явилась после того, как проснулась, к нему домой с повинной и желанием помириться. Она сказала, что всю ночь он бродил, пил виски, утром психанул на ее вопрос где я и швырнул об стену мобильный – который потом пару часов пытался собрать « А вдруг она позвонит?» Телефон у него был подключен к Сонету – т.е. без сим-карты…. Он набирал мне домой и на мой, отключенный в порыве злобы и гордости, мобильный телефон. И подумал, что я не хочу с ним говорить. Мама сказала, что он уехал, куда – не сказал. Я рванула на Пятницкую – в наш бар, куда мы часто ходили. Никто его не видел там. Я попросила всех, кто знал Данилу дать ему знать, что я каюсь и ищу его и прошу мне позвонить. Я несколько раз перегружала телефон – мало ли, может сеть плохо ловила, и он не смог дозвониться? Я объездила все места, по которым мы так любили гулять теплыми летними ночами….Его не было нигде. Обзвонила всех близких знакомых - никто его не видел. Даже позвонила на работу (были майские праздники, но я думала – мало ли, может быть вышел, пусть даже к этой Инночке?) – там он не появлялся. Дали телефон Инночки – у нее его не было, и она не врала – я по голосу почувствовала. К вечеру его отсутствие стало меня напрягать настолько, что я стала психовать – мама его, как ни странно, тоже волновалась. Хотя до моего появления такие отсутствия были для него в порядке вещей. Мы с ней договорились, что как только любая из нас что-то узнает, даст знать второй. На этом разошлись - я пошла к себе домой на тот случай, если он решит позвонить мне домой. Из окна мне не было видно дорожку к нашему дому и поэтому я решила выйти на улицу, поставив на автоответчике сообщение для него, что я очень жду его звонка на мобильный. Я ходила туда-сюда вдоль дорожки четыре часа, и мое сердце екало, когда в тени деревьев, обрамлявших начало дорожки, возникал мужской силуэт, похожий на него. Я плакала, молилась Богу, чтобы только с Данилой все было в порядке – пусть я сейчас увижу его пьяного, с бабой, или пусть он мне скажет, что между нами все кончено – только б с ним все было в порядке – где-то в глубине души росло черное ледяное чувство, что произошло самое страшное. Я, как могла, гнала эти мысли и истово молилась – хотя я и не религиозна, все же я верю в Бога, особенно, когда мне плохо….Еще через час я точно знала, сколько шагов по кругу от моего подъезда до угла дома рядом с его подъездом, к которому выходит дорожка. Несколько раз заезжали незнакомые машины во двор – и каждый раз свет фар на проезде рождал в моей душе лучик надежды. Его не было. Он не шел. Наконец, в какой-то момент, около 4 часов ночи, я вдруг поняла, что мне нечего больше тут стоять, надо идти спать. И как зомби, вымотанная морально и физически я пришла домой, повалилась спать с мыслью, неизвестно откуда взявшейся, что завтра мне понадобится много сил, и надо выспаться. В половине седьмого утра меня разбудил звонок домашнего телефона. Еще не поднимая трубки, я почувствовала, что скажет мне голос на другом конце провода. Можете не верить и говорить, что так бывает в глупых сериалах и книжках из серии романтические истории для женщин-домохозяек, но это действительно было так. Звонила Данилина мама. Ее голос был очень тихий и спокойный – она только произнесла «Арина, Данила УМЕР». А я только смогла ответить «Я сейчас приду». Почему-то эта новость не вызвала у меня удивления – я как будто ожидала ее с того самого момента, когда перестала мерить шагами наш двор этой ночью. Я пришла к тете Гале (Данькиной маме) - она была как живой труп – всегда веселая, с горящими глазами – от нее сын унаследовал эту жажду жизни и легкий, обворожительный характер – тогда она была похожа на египетскую мумию – как-то сразу постаревшая, осунувшаяся и будто выпотрошенная изнутри. Я только и смогла ее обнять и расплакаться вместе с ней – пока она рассказывала, что его нашли в лесополосе возле военного городка, в котором жил наш приятель Дима, работавший машинистом на рейсе «Москва-Питер-Москва». В тот день он был в рейсе, но Данила об этом не знал. Рядом с его следами нашли следы женских каблучков – т.е. он был с какой-то женщиной, когда на них напали. Данила не был трусом, а уж за женщин заступался всегда, вне зависимости от того, сколько нападавших было. Однажды мы вчетвером – я, Данила, Дима и Рома, шли из бара на Пятницкой по набережной к парку Репина, навстречу нам шла толпа Зенитовских болельщиков – в тот день была игра и «Зенит» просрал. Болельщики были многочисленны, пьяны и озлоблены. Как на грех у Ромки, совершенно равнодушного к футболу, была майка белая, с синими вставками и такой же бейс на голове. Узрев в нем фаната «Динамо», фанаты налетели на него, повалили на землю и начали избивать. Дима струхнул и дал газу назад, в бар на Пятницкой, под прикрытие «братвы». Мы остались с Данилой вдвоем. Данила не раздумывая, попросил меня подержать его сумку, а сам ринулся отбивать Ромку от толпы. Ко мне подлетели двое долговязых подростков лет по 17-18, подумав, что я – мальчик. Я худенькая, с узкими бедрами, тем летом Данила постриг меня налысо – стал укорачивать мою и так короткую стрижку «под мальчика» и захватил электробритвой для стрижки, которой сам стригся налысо каждое лето, слишком много волос – получилась некрасивая «плешь» прямо посередине головы. Он предложил мне постричься налысо – это будет оригинально и красиво – у меня «выразительные черты лица» говорил он, лысый череп, мол, их подчеркнет. А потом волосы вырастут быстро. На работу можно ходить в парике или бандане, если слишком жарко на улице будет для парика. Я согласилась – экспериментировать над своей внешностью я очень любила, равно как и радикальную смену имиджа. Последнее я часто устраивала когда круто меняла жизнь, а так как я долго искала себя, то таких поворотов было предостаточно, но лысой я не была ни разу до того момента. Он постриг меня (что было с бедной тетей Галей! Она тогда сказала «Ариш, ты точно Даньку очень любишь, раз согласилась, чтобы он с тобой такое сделал». И в этом была большая доля правды.) Отвлеклась я – в общем, малолетние придурки напали на меня, приняв за мальчика – лысая, худенькая, узкобедрая, в широкой футболке и джинсах с кроссовками – издалека я была пацан-подросток. В общем, я получила удар в зубы прежде, чем они разглядели, с кем имеют дело. Я вскрикнула и ударила в ответ – не зря учил меня самообороне Данька («А вдруг меня рядом не будет? Ты должна уметь защищать себя, все эти рекомендации бить по яйцам – бред. До того, как противник скорчится от боли, он успеет завесить тебе пару аперкотиков, от которых ты слетишь с копыт, ты же у меня такая хрупенькая!»…ему нравилась во мне эта хрупкость и беззащитность.) Мой крик, как крик своего детеныша слышит самка-хищница за сотни метров и спешит на помощь, услышал Данила, которого почти повалили на тот момент (это я рассказываю долго, происходило все очень и очень быстро). И буквально в считанные доли секунды он оказался рядом. Я никогда не видела, как люди летают, будто плюшевые игрушки. А ребята полетели именно так. Поднялся кипеш, к этому времени подоспели «старшие» этой фанатской группы – стали разбираться, как так вышло, что ударили девушку и что изначально налетели на Ромарио, который вообще никакого отношения к футболу не имел. А в этот момент сзади по мосту неслась толпа – «группа поддержки» - местные фанаты из бара, уважавшие Данилу. Дима, когда прибежал на место, только и успел выкрикнуть «Зенитовские фэны пиздят на Репина Данилу и Ромку!» - толпа человек в 20 понеслась на защиту. Теперь уже «наши» не успев разобраться, налетели на первые ряды противника, начался жесткий махач людей, привычных к футбольным так называемым «Дерби» - большим дракам фанатам противоборствующих футбольных клубов. Вдали показалась милиция, и все бросились в рассыпную. Остались только мы – соскребали с асфальта Ромарио, которого сильно измочалили. Мусора помогли нам вызвать для него «скорую» и только потом забрали нас в отделение. Ну речь не об этом – просто вспоминая то или иное имя в голове сразу всплывает история, связанная с этим человеком и с Данилой. Вобщем, по версии мусоров, события развивались так. В этой части лесополосы вообще часто происходят нападения, особенно пьяных – там есть места для шашлыков, а также БОМЖи-бухарики местные летом сделали себе там нечто вроде ПМЖ. Местные знают особенность этой части и стараются не ходить вечером туда – если идут, то либо большой компанией, либо с собаками. Как раз собачники утром рано и нашли Данилу. Видимо, Данила шел с девушкой, к которой пристали трое (судя из следов на земле) нападавших, Данила заступился, была драка, в итоге кто-то достал нож и буквально изрезал Данилу. Девушка убежала, и назад не вернулась. Девушка местная, судя по следам – они вели только из военгородка до места преступления, и бегом обратно. Может быть она увидела Данилу, возвращавшегося от Димы, не застав его дома, идущего в сторону остановки через лес и попросила ее проводить, может быть, он ее «снял» - никому это неизвестно. Избили его сильно и сам он смог проползти всего несколько метров до места, где погиб. Если бы у него был мобильный (я уже говорила, как винила себя за телефон – он ведь разбил его из-за меня!) или девушка вызвала милицию или «скорую» - его можно было спасти. Сопровождавшая его девушка так испугалась, что до сих пор не ясно, кто она – на все призывы (а городок маленький, как райончик, как деревня – все друг друга знают, слухи ползут как в деревне) отозваться и дать наводку на нападавших, никто не откликнулся. Может быть, совесть заела за то, что оставила Данилу там одного умирать, может быть знала нападавших и один из них был ее родным или любимым и весь сыр-бор начался из-за нее, может быть ее дружок это был и увидев ее поздно вечером идущей с Данилой через лес, приревновал? Вобщем, наша милиция работает отвратительно. Хорошо, что рано дали знать хотя бы – у Данилы отобрали все ценное, даже серебряный крестик с груди сорвали и серебряное кольцо, которыми мы с ним обменялись в качестве обручальных (устроили себе что-то вроде помолвки), но оставили паспорт. А в нем была визитка его отца (он давно с ними не живет, в разводе с матерью еще с того времени как Даниле было четыре года) – отставного МВДщника, профессора, читающего лекции в Академии МВД. По ней ему и позвонили, его первого уведомили о случившемся.
Весь день был занят переговорами с похоронными агентами, какими-то утилитарными вещами типа закупок на поминки, поездкам по всем делам, связанным с похоронами – тетя Галя не могла никуда ездить и я вызвалась помочь, потому что понимала, что не должна сейчас осознавать, думать о произошедшем, иначе не смогу ничего делать вообще – я должна забить время делами, думать о них, чтобы у меня были силы. Я держалась до похорон без слез, не считая тех, утренних. Спасибо тете Гале – она разрешила мне ночевать у нее – и ей было полегче со мной рядом, и мне – с ней, я спала на Данилиной кровати, на нашей кровати, на его стороне, засунув его подушку в его футболку и обняв ее – я вдыхала запах его футболки, закрывала глаза и мне казалось, что он рядом со мной. Потом были похороны, которые я плохо помню. Помню только прощание на кладбище – когда я поняла, что вот он – момент, когда я вижу его и могу прикоснуться к нему в последний раз. И это все. ТОЧКА. Большая жирная точка. Мы никогда больше не увидимся, я не услышу его голос, его смех. Не взгляну в его голубые глаза, слегка прищуренные в улыбке. Никогда не ощутить мне больше тепла его тела рядом со своим. Не вдохнуть его запах. НИКОГДА – такое страшное слово в почти 23 года. Последний поцелуй в его холодный лоб это все, что я могу – а мне хотелось кричать, чтобы у всех полопались барабанные перепонки – зачем они им, если они никогда больше не услышат его? Кричать, потому что в душе жил и рос огромный, тяжелый, холодный комок. То, что по всей видимости описывают, когда говорят, что на душе у них камень. Холодный, влажный, липкий, он давит на грудь, распирает изнутри ребра так, что кажется, я слышу как они трещат, перекрывают трахею, заставляя ловить ртом воздух, как рыба, выскочившая на берег. Он наполняет меня изнутри чернотой – тоже холодной, липкой и тяжелой. Она заливает глаза, поэтому кажется, что на мир смотришь сквозь черную вуаль – краски все померкли, как на старых картинах, будто мгновенно выцвели. Я удержалась на кладбище, хотя у меня подкосились ноги и деревья вокруг заплясали над головой – я почти потеряла сознание и меня вырвало. Какие-то мужчины помогли мне дойти до машины. Мы поехали на поминки. После часа где-то я и Данилин брат вышли на балкон покурить. Я села в наше с ним любимое кресло, стоявшее на балконе – мы часто сидели и смотрели на ту дорожку, на которой я его ждала тогда ночью, он сажал меня на колени и мы обсуждали проходящих мимо – кто они, куда спешат, какая у них жизнь? У Данилы было шикарное воображение и такие посиделки иногда длились часами, пока у нас не заканчивались сигареты или мы не отсиживали ноги. В день поминок все было иначе. Мир взрывался пением птиц, люди сновали туда-сюда, как будто ничего не произошло, они шли, погруженные в собственные заботы и мысли и им было плевать, глубоко плевать на то, что я, сидящая в нескольких метрах над их головами сижу и не знаю, как мне жить дальше? Как примириться с той мыслью, что я никогда (снова это дикое слово, жестокое слово) не увижу человека, с которым так недолго была так счастлива, в ком я видела всю свою жизнь, кто был моим аккумулятором, от которого я питалась. С кем хотела просыпаться рядом и сейчас и в 90 лет. За которым я могла наблюдать и любоваться часами, не уставая. От чьих поцелуев я сходила с ума и превращалась в похотливую глину, из которой он мог лепить все, что ему хотелось бы. А они шли, некоторые быстро – торопились по своим делам, некоторые медленно, в своих раздумьях и проблемах, некоторые смеялись. Некоторые целовались. Последним мне хотелось кричать «Ребята, цените момент, запоминайте каждую минуту, проведенную вместе, смакуйте каждый поцелуй, обнимайте, гладьте, напитывайтесь теплом тела вашего любимого. Потому что завтра этого уже может не быть. Не разменивайтесь на мелочи и не ссорьтесь из-за них. Не тратьте драгоценное время, которое вы можете провести друг с другом!». Но я молчала – не было сил кричать, да и как я могла кричать это, если сама так не сделала, проворонила свое счастье? Если готовилась к тому, что могу потерять Данилу и боялась этого, но ничего не сделала для того, чтобы этого не произошло, если сама не ценила моменты настолько, насколько надо было, раз сейчас жалею. А внутри зрел этот камень, вышел друг Даньки Макс и сказал, что во дворе ходит слух, что это я бросила Данилу – ведь все привыкли, что мы постоянно вместе, а мусора сказали, что он был с девушкой, которая бросила его умирать, испугавшись, и он умер, потому что она не вызвала скорую. И никто не допускал мысли, что это могла быть не я. У меня не было сил опровергать. Брат Данилы и его мама знали, что это не так и мне было этого достаточно. Мнения других меня не интересовали – кто они такие, чтобы я перед ними оправдывалась, они не любили его, раз вместо понимания того, каково мне, они обвиняют меня. Да и вообще мне было плевать на весь мир, на то, что будет происходить, что будут говорить, потому что Его не было рядом. Все что я делала, так или иначе было для него, ради его одобрения, а теперь это все потеряло всякий смысл. Однажды я его спросила «Ты никогда меня не бросишь?» А он ответил «Не знаю. Думаю, что нет. Но если вдруг решу, то как только решение приму – сразу тебе сообщу. Главное, ты меня не бросай.». Он бросил меня. И не предупредил. Он пошел навстречу к своей смерти, потому что решил, что я его бросила. И ему было тяжело, он хотел как-то избавиться от этой боли и поперся в этот лес. Все из-за меня! Из-за моей глупости, гордости, скуки – не знаю чего. Вобщем, из-за меня! Я сама, своими собственными руками похоронила свое счастье. Сделала то, чего боялась больше всего – поставила жирную, нестирающуюся точку в наших отношениях, в своем счастье. Я знала, что надо будет платить за свое нереальное, книжное счастье – но я не знала, что так дорого. Я знаю, что время лечит – и возможно, когда-то я избавлюсь от этой боли, смогу снова дышать, осмысленно жить, стремиться к чему-то. Возможно, любить, возможно – рожать детей. Но сейчас мне больно, эта боль просто невыносима – от нее никуда не деться, как будто внутри меня сосуд с кислотой и она медленно выливается мне в вены – у меня горит все тело, физически горит, будто и вправду кислота течет по венам. У меня перехватывает дыхание физически – и я не могу отдышаться, мне давит грудь так, что я сажусь и пытаюсь помассировать ее, чтобы вздохнуть. Какая-то Данилина тетка сказала что это от нервов – какие-то там сосудистые атаки. Может быть, но мне кажется, что это просто мое сердце, которое плачет кровью, а это больно – сочиться кровью. Мои слезы будто тоже из кислоты – щеки мои распухли и каждая новая слеза жжет глаза и щеки как будто в них напихали соли. Я даже не могу закрыть глаза. Периодически я умываю лицо и мне становится немного легче. Но пусть у меня горит лицо, пусть жжет кожу, что угодно – лишь бы не болело сердце, лишь бы мысли не взрывали мне голову, лишь бы страх не сковывал меня так, что я не могу пошевелиться. Я боюсь будущего, я не хочу его, я не знаю, как это – жить без него. Моя бабуля сказала – ты же раньше жила без него, значит, сможешь и теперь. А я не знаю КАК. Я потеряна, я одинока так, что мне кажется – я один человек во всей вселенной, а кругом лишь голограммы. Я не знаю как пережить это и не уверена в том, что хочу это знать. Лучше бы он меня бросил….Конечно, если бы он просто бросил меня, то это не было бы для меня таким ударом – потому что он все равно жил бы в соседнем подъезде, ходил по тем же улицам, я бы просто знала, что он жив и счастлив и мне от этого было бы если не хорошо, то легче. А сейчас я уже больше никогда не увижу его, и я не знаю, есть ли жизнь ТАМ – после жизни. Если бы я знала, что он там, то могла бы жить, надеясь на то, что ему там хорошо. Но почему-то мне кажется, что Там ничего нет – и сейчас я стою здесь, на его балконе, живая и здоровая, хотя полностью опустошенная и готовая с радостью присоединиться к нему – лишь сейчас я поняла, как важна вторая часть завершения сказок со счастливым концом «….и умерли в один день». Потому что нет ничего страшнее, когда твой любимый умер. А он лежит там и к нему в гроб уже пробрались червяки и личинки, которые скоро превратят его красивое, так мною любимое, родное, когда-то горячее, страстное тело в прах. Брат Данилы говорит, что человек живет в памяти его родных и друзей – пока они помнят о нем, пока жива память – жив и человек. А мне кажется, что воспоминания – лишь мысли, человек в них не жив, жив его образ, а это разные вещи. А сам он лежит и превращается в отвратительную кашу из истлевших мышц и костей. Такой молодой, полный жизни, любви, эмоций и чувств – такой же как многие из тех, кто проходит по дорожке внизу. Из такой же плоти и крови. Они будут жить и плодиться, а он будет превращаться в прах. И ничего не изменишь, никак не повернешь время вспять, не избежишь ошибок. Вот такие мысли рвали мою голову – и вдруг на перила балкона сел желтый волнистый попугайчик. Почти ручной..Я опешила – он наклонил головку и будто подмигивал мне, чирикая что-то на своем попугайском языке. Он был ЖЕЛТЫЙ – любимого Данилиного цвета. И тут я поняла, что должна найти в себе силы жить дальше, как бы больно это не было. Он не хотел бы, чтобы я легла рядом с ним в холодную могилу. Как и я, любившая его, он любил меня и хотел бы, как любой любящий по-настоящему человек, видеть меня здоровой и счастливой. Чтобы я жила дальше, нашла силы пережить его потерю, начать жизнь с чистого листа – как я часто уже делала в своей жизни. Когда-нибудь снова полюбить, родить детей. Чтобы с тем человеком, кого я полюблю, я бы не тряслась, ожидая худшего и расплаты за счастье, а просто жила, наслаждаясь и ценя каждое мгновение, проведенное вместе. Не загадывала на будущее и не морочила себе голову тем, за что мне дано это счастье, каким оно выглядит со стороны – как будто вышедшим из сериала, или вполне обыденным и земным, как у миллионов. Чтобы я научилась любить жизнь так, как любил ее он, чтобы она была такой же полнокровной, какой моя жизнь была с ним, пока мы были вместе. Когда я поняла это, вдруг сгустились тучи и полил ливень, продолжавшийся почти без остановки неделю – всю ту неделю я плакала. К концу недели высохли лужи на улице, а я вытерла слезы, привела себя в порядок и вышла на улицу. Желтого волнистого попугая я больше никогда не видела, но именно он мне тогда дал понять, КАК мне жить дальше. И пусть душевная боль не прошла за неделю, но я смогла за неделю выплакать все слезы (сердце плакало невидимыми и очень тяжелыми кровавыми слезами еще очень долго, но внешне никто этого не видел) из глаз, собраться с силами и начать действовать на автомате. Для начала – работа-дом-работа. Потом потихоньку острая боль превратилась в тупую, я стала спокойнее дышать, перестала задыхаться, я начала оживать, и сейчас уже окончательно ожила. Как ни банально – время лечит любые раны. Но оно же и дает нам уроки, из которых мы или извлекаем пользу, или нет. И сейчас у меня есть любимый. Я не знаю, кого я больше люблю, как часто меня спрашивают те, кто знал Данилу – я не могу сравнивать эти два чувства. Они разные. Это все равно что взвешивать ненависть на весах – «Скока вешать в граммах?». Я не знаю – больше ли, меньше ли – я знаю, что люблю. По-настоящему люблю своего любимого. Я не говорю, что никогда не посещает меня страх потери – после потери Данилы сложно было бы не бояться. Бывает, но сейчас я просто знаю, что есть сегодня – и что надо делать в это сегодня. Просто, потому что завтра может и не наступить для одного из нас. Конечно, мы строим планы на будущее и не живем одним днем, мы просто знаем, что счастье – очень хрупко, и при всех наших стараниях сохранить его, мы не всесильны, все не предусмотришь и не предотвратишь. Мы лишь стараемся жить так, чтобы извлекать из нашей любви тот максимум, эмоциональный, духовный и физический, на который способны. Мы не говорим друг другу «я тебя люблю» часто – мы просто любим. Мы просто живем.