Француский самагонщик : Юбилей в Праге

Поздравлений не люблю – мороз по коже.
Слушать речи юбилейные – досадно.
Что ж с того, что (вставить нужное количество лет) я прожил?
Просто прожил худо-бедно, да и ладно.

Действительно, не люблю юбилеев. Своих. Если чужой – другое дело. Подарочек там сообразишь влёгкую – телефон мобильный на круглую дату, пицот рублей на рядовую, – и сиди-отдыхай. Выпивай, закусывай, разговоры разговаривай, тосты-шмосты, танцы-шманцы, всё такое.
А свой юбилей – это пиздец. Готовиться надо. Продукты покупать, выпивку. Квартиру драить. Чего её драить-то, всё равно гости засрут. Но – надо. И вот жена, вся уже распаренная, на кухне что-то строгает, варит, жарит, на меня покрикивает, как будто это не у меня юбилей. А я пыль вытираю и полы мою.
Потом, перед самым приходом гостей, выясняется, что стол, который надо раздвинуть, почему-то заклинило. И вот, весь такой с иголочки, благоухающий благородным парфюмом, лезешь с отвёрткой, плоскогубцами и молотком под этот стол и, потея, ебёшься с ним. И когда он, наконец, раздвигается, понимаешь, что извозился, как свинья, и необходимо принять душ и переодеться, но этого уже не успеть, поскольку припёрлись первые гости.
Впрочем, им похуй, что виновник влажный и несвежий, что он только что из-под стола. Им бы за стол.
Надарят мобил и усядутся жрать. Нет, это мои друзья, я их люблю, и их жён (вариант – мужей) тоже люблю, почти всех, но – уже устал.
А когда, хорошо за полночь, последний гость, потоптавшись с полчасика в прихожей, наконец, с плохо скрываемой (и плохо объяснимой) неловкостью выйдет на лестничную площадку и скроется за дверьми лифта, я, слегка пошатываясь, вернусь в квартиру, печально пройдусь по ней и везде, в каждом помещении, даже в сортире, обнаружу то, что ожидал: разгром, как после развода с рукоприкладством. А на кухне уже жена моет посуду, гремит ею и на меня покрикивает, с полным теперь основанием – наступили новые сутки, юбилей позади, давай, со стола хоть убери…
Завтра, всё завтра…
Можно, конечно, избежать этого безобразия, в кабак пойти, но я как в карту вин загляну – сразу пупырышками покрываюсь. По всему организму, мелкие такие пупырышки, неприятные, и чешутся ужасно. Я ж знаю, что сколько на самом деле стоит… Нет, вдвоём, ну пусть вчетвером, это ладно. Но не таким же кагалом. А договариваться, чтоб разрешили с собой принести, западло как-то.
Однако это, по большому счёту, пустяки. Гораздо хуже другое: ненавижу в президиуме сидеть. А приходится. И вот слушаешь, как тебя нахваливают, только что не надрачивают и не отсасывают – а это, ежели насильно, то отнюдь не в радость, – и дискомфорт испытываешь совершенно катастрофический. Да я сам в курсе, какой я пиздатый! И, между прочим, какой гнусный – тоже в курсе. Как никто. Может, жена только ещё. Хотя… нет, и она не обо всём знает, и слава Автору. В смысле Создателю.
Нет, президиум не для меня. Гораздо лучше в партере. В первом ряду. Вот это дело. И реплику подать можно, и, при случае, на сцену выйти, вниманием публики завладеть. А в президиуме – сидишь мудак мудаком, улыбаешься (а куда деваться-то?) и мучительно борешься с желанием, нет, с потребностью укушаться в зюзю. Тоже нельзя… Блядь…

Короче, очередную свою круглую дату я решил зажать. Имею право, ибо нехуй. Дарите мне, сказал я жене, матери, дочери и зятю, триста, допустим, баксов, чисто символически, и рвану я в Прагу. Кстати, поехали вместе, дорогая, добавил я, обращаясь к жене. Та руками замахала, у меня, говорит, на работе завал, отгулов нету и вообще. Типа вали один.
Глядит строго, но вижу – рада. Помнит, как я её по Парижу гонял. Пешочком – я общественного транспорта в чужом городе не признаю, – почти не останавливаясь, часов по десять в день. Чуть до истощения не загнал.
Да я и сам рад, хотя тоже виду не подаю. Люблю по незнакомому городу в одиночку пошароёбиться. И в лесу, за грибами когда, тоже в одиночку люблю. Никто не орёт поминутно мудацкое «ау!!!», и самому орать не надо, и ходишь в своём собственном темпе, и корзинка наполняется. И в магазин одежды с обувью или там косметики никто тебя не тащит, когда тебе как раз в ресторанчик зайти хочется. Это я уже про город.
Между нами, я и выпить люблю в одиночку. Тоже в своём темпе предпочитаю потому что.
А почему, собственно, в Прагу? Пивка попить? Да не особенный я любитель пива. Даже больше, не пью его почти. Последний раз, чтобы всерьёз, – это в Бордо было, как ни смешно. Пиво в Бордо. С фуа-гра. Ебануться. А хули делать, если вино уже из ушей лезет…
Так что нипочему. Захотелось в Прагу, и всё тут. Ну, красивый, говорят, город. Готика. Плюс лететь недолго. А пиво – пива, само собой, попью.
Короче, пошёл на следующий день в ближайший магазин горящих путёвок и купил. Прага, пять дней, четыре ночи. Отель выбрал – да не нужны мне никакие «Эксельсиоры» с «Мариоттами», были бы кровать, душ и унитаз (без этого, пардон, не могу). Не помню уже названия отеля, да и хер бы с ним. Практически семейный пансион. Шесть номеров всего. Какая прелесть, подумал я. А от центра далеко, спрашиваю? Нет, заверяют, две остановки на автобусе.
Ну, положим, остановок оказалось не две, а четыре. И километра по три каждая. Так что исключить использование общественного транспорта всё-таки не удалось. Но это не большая беда. В компенсацию я дважды в день слышал в автобусе: «Пшишна заставка – жидовске пеце». Это означает: «Следующая остановка – еврейское пеце». Вот что такое «пеце», до сих пор не знаю, но сто процентов, что не кладбище.
И ещё забавно было проезжать, тоже дважды в день, почти под яйцами исполинского коня Яна Жижки. Крупнейшая в Европе конная статуя, между прочим.
Ну вот, а до центра доедешь – и дальше исключительно пешком. И не наугад, а по плану, ибо подготовился заранее: путеводитель изучил, карту.

Прага, скажу я вам, совершенно охуительный город. Идёшь по нему и ощущаешь себя словно посреди декораций фильма по мотивам сказок братьев Гримм с Шарлем Перро. Или Андерсена. Не знаю, как в этом городе жить, но гулять по нему приятно и интересно.
Впрочем, как жить, немного представляю, но об этом чуть позже.
Пиво, конечно, тоже, как без него? Терпишь до полудня, потому что начинать, когда в Москве еще десяти утра нет, как-то безнравственно. Но уж потом себя не сдерживаешь. Да и как сдержишь? Ведь в первой на дню пивной осадишь кружки три-четыре (вкусное, дешёвое – тридцать крон в среднем, это примерно столько же рублей), потом побродишь часок, рот разинув, а потом мочевой пузырь заговорит со всей определённостью. А отлить-то где? Так в пивной же, они тут на каждом шагу, если не считать Града и Вышеграда. Там сортиры имеются, а в остальном городе – только пивные да кондитерские. Идёшь, естественно, в пивную. Пива закажешь, сам в клозет ломанёшься, затем к столу, и ещё кружечки две-три.
Постепенно интервалы от пивной до пивной сокращаются до получаса и на этом стабилизируются. Знакомство с городом приобретает несколько специфический характер. Впрочем, оставаясь захватывающим.
О, кривые узкие улочки! О, готика соборов и замков! О, маленькие очаровательные площади! О, надписи на дверях! «Адвокат Кидалка»… А этот рекламный плакат: «Закончена тварь!» и изображение бутылки кока-колы… Мне потом объяснили: это означает – «совершенное творение».
Кстати, о кока-коле. Сижу в пивной «Радагаст» – длиннющее, как вокзал, полуподвальное помещение, довольно тёмное, дым висит неподвижными слоями, ибо колыхаться, как положено, слоями ему просто некуда. Сижу, значит, пью одноимённое пиво, жру вепржове колено – то есть свиную ногу. Вкусно, сцуко, почти до оргазма. Смотрю – через стол сидят четверо, говорят по-английски, тоже закуска у них какая-то местная, а пьют – её, родимую. Кока-колу.
Позже прочитал описание точно такого же эпизода у Лукьяненко, в каком-то из «Дозоров». Не знаю, может, он там же тогда же присутствовал…

Выполняю я, стало быть, свой план. В высоком темпе выполняю, ибо формула «пять дней, четыре ночи» есть наглый обман. То есть ночей действительно четыре, а вот дней – три. Как в старые времена в командировках считалось: день приезда, день отъезда – один день. А тут даже хуже. Ноль дней. Потому что прилетаешь поздно ночью, а улетаешь рано утром.
Потому мотаюсь по городу практически на износ. Старо Место всё обошёл, Ново Место, Градчаны, Винограды. В замке Пражского Града едва не был растоптан толпой японцев. Штук сто их, низкорослых, кривоногих, все с видеокамерами, неслось прямо на меня, одиноко стоявшего в каком-то зале около очередного экспоната – ветхого трона. Еле успел за этот трон спрятаться. Пришлось потом, выйдя из замка и спустившись к подножию холма, на котором он стоит, сливовицы накатить. От стресса. Ну, и, что уж кривить душой, для удовольствия.
В Вышеградском парке чуть не попал на аферистов. Подходит ко мне какой-то хуй и вежливо спрашивает по-английски: «Скажите, сэр, где я могу поменять мои деньги на местную валюту?» Я ему объясняю, тоже вежливо: вниз пиздуй, чувак, здесь парк и музей, ловить нечего, даже пивной нет. Тут подгребает другой хуй и сообщает, что он инспектор полиции. И документы просит. Нету, говорю, документов, в гостинице они у меня, в сейфе, а сам я руссо туристо. Смотрю – первый хуй уже съебнул по-тихому, а тем временем второй, который инспектор, требует, чтобы я показал ему имеющееся у меня бабло. А он, значит, его оприходует или что-то в этом роде. Заподозрив неладное, твёрдо отвечаю: ноу, сэр, только в участке. Пошли, говорю. Ладно, смягчился он, гуляйте себе, только будьте бдительны. Вот этот, говорит, человек – ой, блин, а куда ж он делся, вот ловкач! – он из шайки мошенников.
Сказал и тоже отвалил. Я прямо гордость за Родину почувствовал. Боятся аферисты с нами связываться! А совладав с гордостью, рассудил, что опять же обязан был иметь место стресс. И смягчил его испытанным уже средством. Сливовица от стресса очень помогает.
Йозефов тоже посетил. Это в незапамятном прошлом еврейский район. Не понравилось. Там уже сто лет ни одного еврея нет – недаром еврейское кладбище такое большое, – но, видимо, атмосфера сохранилась. Пиво – по семьдесят крон кружка! Ужас. А за сливовицу дерут, как в городе Коньяк за дорогой одноимённый напиток местного производства.

Эпизод с аферистами, надо сказать, подействовал на мою психику сильнее, чем следовало бы. Возможно, ещё и пиво… И сливовица… Как бы то ни было, на вечером того же дня, второго своего дня в Праге, забрёл я повторно на Староместскую площадь, к ратуше. Стою, жду, когда в часах «Орлой» побегут, пританцовывая, фигурки, как у нас на театре Образцова. Только у нас – зверюшки потешные, а в Праге – святые и волхвы.
Вдруг кто-то меня за рукав дёргает. Оборачиваюсь – девушка. Симпатичная, хотя и довольно плотная. Лопочет что-то, вроде по-чешски. Объясняю – из России я. Она на английский переходит и просит – всего-навсего – огоньку. Прикурить в смысле. Ладно, вынимаю зажигалку, галантно щёлкаю. Гаснет, ибо ветрено. А пойдёмте, предлагает красотка, вон туда, за угол, там тихо. Хули, я джентльмен – иду.
За углом она вдруг хватает меня за яйца и говорит низким, как будто перехваченным голосом: хочу тебя, прям не могу! Пошли немедленно со мной, а то я вся горю и вот-вот кончу, но без осязания тебя это станет моей девичьей трагедией. Так она говорит, и лицо у неё довольно натурально искажается чем-то, похожим на подлинную страсть.
Ни хрена себе, думаю я, несколько польщённый таким порывом. Однако тут же возникает, совершенно неизвестно откуда, странная (но, возможно, здравая) мысль – о клофелине. Живо представляю себе, как просыпаюсь в чужой стране, в чужом городе, в незнакомом месте – без денег, документов и (почему-то) одежды; вежливо, но решительно высвобождаю яйца; щёлкаю зажигалкой, корректно напоминаю: хотела прикурить? Вот и прикуривай!
И – ходу обратно на площадь. Вослед себе слышу что-то очевидно нелестное, причём на языке, сильно напоминающем украiньску мову.
А фигурки-то на часах уже, оказывается, отплясали своё… Ладно, хуй бы с ними.
До сих пор иногда ломаю голову – может, это всё-таки не мова была, а натуральный чешский? Может, действительно, возбудил я в юной красавице неподдельное чувство? И не оправдал… Не знаю…

Настал день юбилея. Это последний мой день в прекрасной Праге, потому что завтра придётся встать ни свет ни заря, и подкатит к отелю машина, которая повезёт меня в аэропорт, и через несколько часов окажусь дома.
А сейчас тоже совсем раннее утро, за окнами серо, и я пытаюсь вспомнить, как в детстве просыпался в день рожденья вот так же, задолго до рассвета, и долго лежал, и глаза постепенно привыкали к темноте, и, казалось, различали у изножья кровати стул с подарками, и сердце сладко замирало. Да что там – «пытаюсь»? Всё помню, ну конечно помню, но помню только умом, а вот испытать те ощущения уже невозможно.
Тогда я был нужен и дорог всем, а сейчас – один, в чужом, пусть и фантастически красивом и уютном городе, но – один.
Да и слава Автору всего, думаю я. Сам же так решил. И, наверное, правильно решил. Не девять же лет, в конце концов.
Всё нормально, говорю я себе. Собираюсь ещё сказать «с днём рожденья», но вовремя останавливаюсь.
Смотрю на часы. Половина восьмого по местному времени. До двенадцати ещё долго. Нет, сегодня позволю себе начать пораньше. Имею право.
Встаю, принимаю душ, одеваюсь, спускаюсь к завтраку. Семейный-то пансион семейный, но завтрак вполне стандартный. Ладно, мне не много нужно – чашку кофе, чтобы первую сигарету выкурить. Впрочем, от круассанчика тоже не откажусь.
Выхожу на улицу. Холодно. На остановке снова закуриваю, повернувшись спиной к ветру. Подходит автобус. Сажусь. Едем. Пшишна заставка – жидовске пеце.

На этот день я планировал ленивую праздность. Выслушать поздравления близких. Отключить к ёбаной маме телефон. Не торопясь, дойти до Влтавы, пересечь её по Карлову мосту – с обязательным вдумчивым перекуром около какой-нибудь статуи, – подняться по круто вздымающейся улице к Пражскому Граду, свернуть в Градчаны и засесть до вечера «У Черного Вола». Это старинная пивная, не прекращавшая своего существования и при социализме, а после бархатной революции группа завсегдатаев выкупила её, и теперь там всё, как при Масарике, а возможно, и при Гашеке.
Кстати, культовое заведение «У Швейка» меня разочаровало – показуха, плюс сплошные русские туристы, гуляющие на всю катушку. А вот «У Черного Вола» – другой коленкор.
Я уже побывал там в первый свой день в Праге и, показалось мне, немножко понял, как живут люди в этом городе. Тогда было около четырёх часов дня, я сидел за грубым дубовым столом, и угрюмый бармен, принося очередную кружку пива, ставил шариковой ручкой очередную чёрточку на лежавшем передо мной листке. А в начале пятого в пивную вошёл подтянутый человек средних лет. Он сел за пустой длинный стол, снял со стоявшей рядом стойки газету, развернул её. Бармен, всё такой же мрачный, мигом принёс литровую кружку пива и не стал ничего черкать. Через несколько минут появился ещё один мужчина – этот был толст, – за ним следующий, потом четвёртый и пятый. Все они садились за тот же стол, мельком здороваясь друг с другом, и каждый углублялся в газету, и каждому бармен приносил пиво, и менял кружку, как только предыдущая пустела.
Вот, понял я, те самые хозяева-завсегдатаи. Вот атмосфера этого места – никуда не спешить. Вот как живут в этом городе. Правда – нерядовые люди, но тем не менее.
И я, турист, выполняющий план знакомства с Прагой, почувствовал себя лишним здесь.
На следующий день видел, как ведут себя люди попроще. Несколько строительных рабочих, в спецовках и касках, часов в одиннадцать утра не спеша пили белое моравское вино в крохотном баре при крохотном магазине. Вино я тоже попробовал – и подивился, как это можно пить. Но вдумчивое спокойствие строителей оценил.
Теперь, освоившись, я ощущал готовность просидеть «У Черного Вола» хоть весь день – потому что никуда уже не торопился.
Однако выяснилось, что на день рожденья я сделал себе нехилый подарочек. А именно – невозможность куда-либо идти.
В самом начале Карлова моста вдруг отказала левая нога. Дико заныло колено, двигаться удавалось только хромая карикатурным образом, и к тому же страшно медленно.
На четверти пути через Влтаву к этой беде добавилась другая: ни с того, ни с сего оказалось, что за два предыдущих дня я стёр себе ляжки. Как – ума не приложу, но факт: они просто горели, и к приволакиванию левой ноги добавилась необходимость идти раскорячившись.
На середине моста адским пламенем вспыхнули бока. Их я тоже натёр. Что там натирать-то, недоумевал я, остановившись на перекур? Экспресс-ощупывание показало, что, несмотря на исключительную интенсивность прогулок по Праге, пациент таки нажрал на каждом боку по жировой складке. Вот оно, пиво. Вот оно, вепржове колено. И колбаски. И смажний (то есть жареный) сыр. И ёбаные кнедлики.
Безнравственно кинув бычок в реку, я тронулся было дальше, но через десяток шагов сдался. Ну, предположим, доберусь я дотуда. В муках. А обратно?!
Я выкурил ещё одну сигарету, кинул прощальный взгляд на почти нависавший надо мною Карлов замок, потом на далёкий силуэт Вышеграда, словно парящий над Влтавой, развернулся и поковылял восвояси.
Долго сидел в какой-то случайной пивной. Перебрался в другую. Грустил в обеих. Старался по возможности не двигаться, дабы не усугублять болячки.
Ближе к вечеру почувствовал, что несколько оживаю. Однако следовало уже двигаться в направлении гостиницы.
Что ж, сказал я себе, ты неплохо погулял в этой волшебной Праге. И нечего жалеть.
Осторожно, медленно я добрался до остановки своего автобуса. Долго ждал, потом, наконец, автобус пришёл, и я поехал в отель.

И вот тут, наконец, подоспел достойный подарок на день рожденья.
Не доехав даже до «жидовске пеце», я вынужден был экстренно покинуть автобус. Физиология, блядь. Попросту говоря, смертельно приспичило поссать. Пиво…
Я оказался на Жижкове. Это район, названный именем того самого, восседающего на титаническом коне с яйцами, национального героя. Район типа пролетарский, никаких достопримечательностей, кроме чудовищной статуи, в нём нет. Я огляделся, переминаясь с ноги на ногу.
Пустая, широкая, прямая, унылая улица. Унылые, безликие дома. И в каждом доме – пивная.
Я устремился в ближайшую.
Искать туалет не пришлось – умные и человеколюбивые чехи устроили его прямо при входе.
А выйдя, я решил, что надо выпить тут кружечку-другую. А то неудобно как-то.
Простой зал. Простые столы. Человек двадцать простых дядек за столами, явно все из этого самого дома. Простой дядька бармен. Ни по-русски, ни по-английски ни слова. И похуй, пиво – оно пиво и есть.
«Едне пиво».
Такое же, как в центре города. Только стоит не тридцать крон и, тем более, не семьдесят. А двенадцать.
«Еще едне».
И кругом – простота и покой. Работает телевизор. Посетители, тихо попивая своё пиво, смотрят какой-то концерт, вроде, как я понял, нашего «Аншлага». Посмеиваются, солидно так, с достоинством.
«Еще едне».
Это трудно передать словами. Я бы сказал – царит мир.
Мало где мне было так спокойно, как в этой безвестной пивной на Жижкове.
В девять вечера концерт кончился. Пивная мгновенно опустела. Спать пошли, наверное… Счастливые люди… Или нет?
«Еще едне».
Я немного задержался, допивая последнюю свою в Праге кружку пива. Бармен поглядывал несколько удивлённо, но нетерпения не выказывал.
Я допил, расплатился и вышел.
Стоя на холодном ветру, дожидался автобуса. Немного замёрз, да. Но это было не страшно.

На следующий день вернулся в родную суматошную Москву. А ещё через неделю всё же пришлось справить юбилей. Спасибо, хоть в относительно узком кругу. И спасибо, что не столько нахваливали виновника (помните, я этого терпеть не могу?), сколько ругали последними словами: зажал, скотина, круглую дату.
Справедливо ругали, что уж там.
Но я не раскаиваюсь. И коли до следующей даты доживу – снова куда-нибудь махну. В Стокгольм, например. Шведы – тоже основательный народ и спокойный.
А может, и Прагу повторю.