skinner : как мало надеяться

В детстве я мечтал попрыгать на батуте. На таком большом, цветном, в виде замка… Помню, однажды на каникулах у нас в школе поставили в спортзале такой батут. И любой желающий мог прийти, заплатить деньги и попрыгать. Но денег у меня не было, так что мечту свою я так и не реализовал. А сейчас – деньги есть, но на батут меня уже не пускают. Взрослый стал.
В молодости я готов был часами сидеть на крыше гаража напротив окна девочки, в которую я был бесконечно, преданно, по-настоящему влюблен. И мог часами ждать, когда в ее окне зажжется свет и сквозь прозрачные шторы я смогу увидеть как она, подойдя к стоявшей в шкафу иконе, будет молиться перед сном. Сейчас я не могу с утра проводить до дверей квартиры свою девушку. Зачем? Что изменится, если я ее провожу. Взрослый стал. Рассудительный.

В каком возрасте мы начинаем дряхлеть? В каком возрасте наши раны перестают затягиваться. И наоборот, с течением времени начинают расширяться, захватывая все новые участки кожи и мозга? 25 лет, 30? Не знаю, ей-богу. Я только помню, но ничего, почти ничего не знаю.

Помню, как семнадцатилетними пацанами мы идем пьяными по вечерней улице одного из спальных районов. Кричим и поем во все горло. «Пидарасы»!!! Идущая навстречу группа таких же, как мы, парней, косо смотрит на нас. Один из них выступает:

- Это вы про нас?
- Да нет, вы что… Просто поем! - бодро отвечает кто-то из нас. Андрюха, кажется.
- Ах поете… - здоровый кулак вминает мой нос куда-то поближе к мозгу. Я лежу на мокром от дождя асфальте и чей-то кроссовок «адидас» небрежно пинает меня в лоб, как обыкновенный футбольный мяч. Потом я ничего не помню, потом мы с парнями сидим на лавочке в соседнем дворе, ухмыляемся, осматриваем друг друга и пьем копеечное пиво.

Я помню, когда я был еще ребенком, мы с родителями и братом навещали нашу бабушку, которая жила под Мариуполем. Обратно покупали авиабилеты на рейс Донецк – Иваново. Мы с семьей жили тогда в Ивановской области. 27 августа 1992 года.
Билеты мы тогда так и не достали, как не пытались наши знакомые, работавшие в местных авиакассах. Поехали на поезде.
Самолет Ту-134А Ивановского авиаотряда совершал обычный рейс по маршруту Минеральные Воды — Донецк — Иваново.
В 22.48 авиалайнер, выполнив четвертый разворот при заходе на посадку, неожиданно упал в 5 км от аэродрома Иванова. Экипаж и пассажиры — 84 человека — погибли.
Помню, как смотрел по телевизору на обломки того, на чем мы должны были возвращаться с наших летних семейных каникул. Люди летели домой с юга, везли фрукты, цветы. Которые потом можно было увидеть на экране ТВ, поломанные, но еще свежие, не увядшие. Разбросанные по огромной площади катастрофы, покрытые капельками утренней росы и человеческой крови.

Помню, как шел с матерью по набережной бухты в Петропавловске-Камчатском и рассуждал о том, что алкаш Петр Иваныч намного лучше, чем интеллигент и преуспевающий бизнесмен дядя Игорь, потому что Петр Иваныч любит собак, а дядя Игорь – нет.

Несколько месяцев назад мы встречались со старыми университетскими друзьями по поводу дня рождения одной из моих одногруппниц. Там я познакомился с подругой именинницы. Все было просто и замечательно, как никогда.

- Привет, пойдем выпьем, - улыбнувшись, предложил я.
- Почему нет? – ответила подруга.
- Я – Сергей, - протянув руку, я представился.
- Юля, - она отчего-то улыбнулась еще шире. Прекрасная улыбка, красивое, немного не обычное лицо, но не такое необычное, как бывает, когда говорят «на любителя», нет. Почти правильное, но необычное каким-то «немного лучше». Немного лучше, немного красивее, чем правильное. Минут через пятнадцать мы уже стоим на балконе и целуемся. Юля дрожит от холода, но в квартиру не заходит. Она не замужем, курит и мечтает стать кем-то, кем еще никто и никогда не был. Например, «выключателем бедности».

- Как это? – спрашиваю я.
- Ну так, я говорю им (кому – неизвестно): вы вот берете мою жизнь, а за это делаете так, что в мире не останется бедности. Разве это не идея?

Она, видимо, так разговаривает с богом, в которого, как сама тут же призналась, ни сколько не верит.

Я задумываюсь на секунду, но потом признаю, что да, мол, это очень хорошая идея. Юля с благодарностью смотрит на меня, докуривает очередную сигарету, прощается и уезжает.

На следующий день мне жутко хочется ее увидеть. Но я терзаюсь двумя мыслями. Первая: наверное, лучше не писать и не звонить, выждать стратегическую паузу, а потом уже дать о себе знать. Вторая: позвонить сейчас же, потому что все тактики и стратегии – это книжно-юношеский лепет.
Беру телефон, пишу сообщение, «как дела» и прочее. Жду. Ответа нет. Ну ладно, решаю поговорить со своей университетской подругой, на дне рождения которой мы с Юлей, собственно говоря, и познакомились.

- Мне кажется, вы друг другу не подходите, - заявляет она.

Ну и… Ну и что? Какая разница, боже ты мой. Нельзя, конечно, делать все по-своему. Но уж кто мне подходит и кого мне любить – это мой выбор и решать это должен я. Советы – это вам в другой кабинет.

Всю следующую неделю хожу сам не свой. Думаю, что влюбился с головы до пят. Неотвратимо и окончательно. Юля не отвечает. С утра иду на работу, в обед – иду на обед. Вечером смотрю футбол, читаю книжки и рисую простым карандашиком портреты друзей. Почему-то волосы рисовать труднее всего. Думаю, что было бы здорово нарисовать все их портреты и разослать на Новый год по почте, в конвертах.

Еще через неделю наконец-то договариваюсь с Юлей встретиться за обедом в центре. Прихожу первым, заказываю кофе, жду. Она приходит не одна, а с подругой с работы. Заказывают ненавистные мне суши, обсуждают работу. Подруга – противнейшая сука, которой явно не хватает мужского члена, хотя бы по выходным. Пытается доказать мне то, что знает каждый школьник и с чем я не соглашаюсь лишь потому, что согласившись с ней, я признаю что потратил целый час своей жизни на доказательство вещей, которым это доказательство не нужно по определению. «Мы работаем исключительно ради денег…», «У меня есть знакомые, которые там работают, так вот они мне рассказывали…», «Такой руль – это сейчас не модно»… Тьфу, сука, думаю. Юля хлопает глазами, посматривает по сторонам, а я сижу и слушаю треп этой дурочки.

Приносят счет, они уходят. Я иду обратно в офис, вечером смотрю футбол, с утра еду на работу, перед глазами – она, и только попробуй расскажи кому-то из знакомых, что вот появилась девушка, ради которой… Ради которой что? Да ничего, ничего я не делаю. Потому что боюсь, в том числе боюсь выглядеть глупо. Не лезу на гараж, да и она не молится.

Все, что я делаю, так это продолжаю писать ей какие-то полубессмысленные послания. И то, напишу, потом две недели жду чего-то… Потом опять, выпью, напишу. Потом опять жду.

Ну и что, разве я похож на человека, которому может вот так вот просто посвятить себя девушка, которая немного лучше, немного красивее, чем самое лучшее и самое красивое, что я видел за всю свою жизнь? Пожалуй, что нет. Взрослые мы стали, боже мой. Какие взрослые… Я ведь столько всего могу, но почему-то не делаю.

Я ведь могу прямо сейчас встать, одеться, поехать к ее дому, взобраться к ней на балкон с букетом украденных на Поклонной горе цветов и рассказать ей какие-нибудь свои глупости. Но я этого не делаю. И не потому что не хочу, а потому что помню, что я уже все это когда-то делал, а сейчас не понимаю, зачем.

Сейчас я буду просто сидеть и ждать, что она почувствует, что я могу, я способен на все эти глупости, но просто их не делаю. И вот за это самое эфемерное она вдруг мне ответит, а тогда уж я…

Боже, сколько глупости во мне скопилось, и она не выходит наружу цветами, а только накапливается и ширится у меня в голове. Не отпускает. Чтобы сделать что-то значительное, теперь нужна уверенность, надежды уже недостаточно.