El Nino : Порвать. Часть 2.

Первая часть здесь

На часах 03:17, а я все сижу в мягком кресле, по телевизору биатлон показывают, стакан в руке полупуст. Или полуполон. Улыбнувшись невольному каламбуру, я долил пива в стакан. Теперь полный.
Залпом выпил и задумался. Правильно ли было просить Кирилла об этом? Мы выросли вместе, но пошли по разным путям. Он уже на первом курсе сколотил рок-группу, выступал с ней сначала по университетским концертам, потом по полуподвальным недоклубам, всяческим арт-кафе, затем вышел уже на большую сцену – сначала в числе групп, разогревающих народ перед выступлением именитых артистов на уличных бесплатных праздничных концертах, после отправился в турне с известной рок-группой… Через несколько лет уже он был хедлайнером, уже у него на разогреве играли начинающие команды. Первый альбом вышел тиражом в 500 экземпляров и не имел особого успеха, зато второй взлетел на вершины хит-парадов. Рейтинги продаж зашкаливали, Кирилл сразу же превратился в звезду национального масштаба, причем не однодневку, как многие. В его жизни в связи с этим ничего не изменилось. Перебрался, правда, ближе к центру, но квартира была такая же старая и облезлая, в многоквартирном доме для небогатых семей.

А я… Так и не закончил институт, подрабатывал разнорабочим, официантом, журналистом, да кем только не был. Теперь вот на Шефа работаю. Работаю, конечно, сильно сказано. Отношения у нас скорее дружеские, он же прекрасно знает, что уйти я могу в любой момент и без работы не останусь. А еще он знает, что я незаменим.

Однажды, подходя к его дому, я увидел на скамейке то, что по идее еще полгода назад, при нашей последней встрече, называлось Кириллом. Я даже не узнал его сразу. Он сильно зарос и обрюзг, одежда была настолько засалена, что его можно было принять за бомжа. На мои вопросы он отвечал каким-то мычанием. Кое-как поднял его до квартиры, привел в чувство. Оказалось, что маму он схоронил две недели назад, с тех пор и пьет. У него были сломаны пять ребер, нос и левая рука.

Я обшарил всю квартиру, нашел полбутылки водки и вылил в раковину. Забрал у него ключи и ушел, не прощаясь. На следующий день я снова пришел к нему с полными пакетами продуктов. Он был мрачен и молчалив, на двери были заметны следы взлома. Я погрузил продукты в холодильник, налил ему стакан айрана и сел напротив.
Он посмотрел на стакан.
- Что это?
- Пей, Кирюш. Не отравлю.
Через полчаса он стал похож на человека.
Не поднимая головы сказал:
- Спасибо тебе, Ром, конечно. Но мне нужно выпить.
- Так пей, - я включил дурака и налил еще айрана.
- Водка моя где?
- Какая?
- Такая!
- Не видел я никакой водки.
- Она была.
- Не было, говорю тебе.
- Была.
- Совсем допился… Слушай, Кирюх, завязывай уже. На кого ты похож?
- На кого надо, на того и похож. Дай водки.
- Хватит тебе уже. Ты чего так пьешь? Да еще и один. Позвонить не мог?
- Так я это… - он поднял голову и вдруг заплакал, - номера-то твоего не знаю, - сквозь слезы проговорил он. – А больше-то и не с кем, сам знаешь.
Я знал. Знал, что с его характером друзей у него нет, а его музыканты общались с ним только на репетициях и концертах.

- А что же Рита?
Рита была его сестрой, года на три младше нас и давно жила отдельно от него, но они продолжали общаться.
- Она… - ему было нелегко говорить, - я не стал ее своими проблемами грузить. На похоронах виделись в последний раз. А потом я… - он махнул рукой.

Я покачал головой. Трагедия всех истинных гениев – одиночество, лишь у некоторых есть старые и потому терпимые ко всему друзья или полностью разделившая их судьбу женщина. Но в большинстве своем они живут и умирают одинокими и непонятыми. Деньги, слава, фанаты – не имеют никакого значения когда ты приходишь в пустую холодную квартиру, пропахшую тоской и ненаписанными песнями или книгами и едва слышным эхом уже сотворенного, падаешь в темноте и в одежде на незаправленную черт знает сколько лет кровать и слушаешь – как над тобой, стуча маленькими ножками бегают чужие дети, как за стенкой переругиваются новые жильцы, как снизу, гремя кастрюлями, жена готовит ужин запоздавшему мужу, как на улице – канонадой – фейерверки, и звенят восторженные возгласы наблюдателей, как мимо твоего дома шумно проезжают машины, а сидящие в них люди спешат туда, где их ждут. Я не гений, но понять Кирилла я, наверное, могу, ведь меня дома тоже ждет незаправленная кровать, немытая посуда и миллионы несбывшихся надежд.

Несмотря на слабые возражения Кирилла, я опять забрал ключи от квартиры, пообещав, что зайду с утра.

Кирилл, я и Рита... Как же давно это было! Однажды мы все вместе поехали на лето к их бабушке. Нам тогда было по 18, Ритке только 16 исполнилось. То лето и стало для нас в каком-то смысле последним. Кирилл пропадал в училище искусств, и у него находилось все меньше времени для меня. Рита же поступила в педагогический, планируя стать, собственно, педагогом. А я тихонько учился себе на историческом, кое-как перекочевывая с курса на курс, все больше отдаляясь от них и постепенно теряя точки соприкосновения.

В тот день мы пошли купаться. Вода в озере была на редкость теплой, Ритка быстро скинула сарафан, оставшись в красненьком купальнике, и побежала к воде. Мы с Кириллом, улыбаясь, наблюдали за ее еще по-детски неуклюжим бегом, но Кирилл не заметил одного: в ней уже была грациозная женственность. Он смотрел на нее лишь как на сестру.

Когда мы понимаем, что вчерашняя девчонка, с которой ты без устали носился по окрестным дворам, превратилась в непонятную, таинственную, загадочную Женщину? Меня лично это открытие ошеломило. Она всегда была для меня лишь подружкой, точнее сестрой друга. В тот день я увидел совсем другого человека.
Когда я догнал ее, она вдруг звонко рассмеялась, нырнула, а потом ее голова появилась метрах в пяти от меня. Я попытался ее догнать, но она вновь ускользнула. Так продолжалось минут десять, и в конце концов я сдался и лег на спину, глядя в синее безоблачное небо.
Вдруг что-то схватило меня снизу и увлекло вниз. Сначала я решил, что это Кирилл незаметно подплыл и топит меня, это было его любимой шуткой, но это была Рита. Я попытался было вынырнуть, но она вдруг крепко обняла меня и поцеловала. Не так уж легко целоваться под водой, но у нее как-то получилось.

Кирилл долго не мог понять, почему это мы так загадочно улыбались, выходя из воды. Сам он, оказывается, даже не купался. Мы, мокрые и счастливые, подхватили одежду и побежали, держась за руки, в сторону деревни. Кирилл пару раз недоуменно окликнул нас, потом и сам побежал вслед, но нас ему было не догнать, будь он хоть чемпионом мира по бегу.

- Ты выйдешь за меня замуж?
- Конечно.
- Так выходи.
- Давай немного подождем.
- Чего ждать? Если хочешь, выходи.
- Ну, сначала ты закончишь институт…
- Да к чертовой матери институт! Ты же любишь меня?
- Люблю…
- Давай поженимся и уедем куда-нибудь.
- Ром… хватит.
И, залившись смехом, она выворачивалась из моих объятий. Так было всегда.

Мы никогда не поженились. Ёмкая фраза, не правда ли?

Вот о чем я думал тогда, выходя из подъезда. И об этом же я думаю теперь, стоя за сценой на концерте в честь Шефа. А Кирилл, не знающий ничего этого, сейчас рвет беснующуюся толпу в клочья, вбивает ее в землю и топчет, упиваясь своей властью. Сейчас он – Бог. Он хохочет и ревет, плачет и воет.

А после он вернется в пустую квартиру, ляжет на незаправленную кровать, несмотря на всю свою гениальность, ничего не ведая о том, что его непорочная, целомудренная сестренка когда-то делала аборт от меня.

А если бы узнал? Мы уже не те подростки, что были. Может быть, ударил бы, а может, рассмеялся и махнул бы рукой. Я не знаю. Никто не знает.
Мы сидим на своих кухнях, в своих гостиных, менеджеры и врачи, журналисты и олигархи, дворники и экономисты, бухгалтеры и спортсмены, и мы все, несмотря ни на что, равны перед невозмутимым и бесстрастным ликом Истории, равны тем, что абсолютно ничего не знаем.