Витковский : Директор Проскудин (Из цикла Сказания народов Литпрома)

Афанасий Жданович Проскудин страсть как не любил детей. Любых. Ненавидел просто до одури. Выйдет бывало на балкон сигаретку для удовольствия выкурить, ан нет - махра не тянется, дымина в ноздри так прет и кашель пробирает. До пердежа. А всё почему? Правильно. – Нет настроя и спокойствия духа.
Какая тут к ебеням уравновешенность, когда весь двор мелкотой разнокалиберной загажен?
В такие моменты Афанасий Жданович поворачивался в пол-оборота к приоткрытой балконной двери и орал традиционное:
- Элька, иб тваю люсю, неси ствола! Щаз ... Повылезало, билять, мухоморов недорезанных!
Чего «щаз» Афанасий Жданович и сам не знал – потому, как ружья в доме он никогда не держал.
Жена Проскудина, Элеонора Афельевна была привычно спокойна:
- Ты, Феня, публику добропорядочную прекрати мне стращать.
- Да где же, голубушка, публика? - взвивался коршуном Проскудин. – Пучок – по рублику! Дрозофилы ебучие! Понаплодили головастиков!
После «дрозофил» Элеонора Афельевна сначала по обычаю грустила о непотребном, но возбуждающем «ебучие», потом, почесывала сквозь старые трико бесполезную щель, и уж затем, кряхтя и перекрещивая зевающий рот, поднимала свою тушу с продавленного ложа.
Доковыляв до балкона с орущим мужем, она хватала его за ворот и как кутенка закидывала в комнату, тихо при этом цыкая:
- Пшол, кочан лысый. Ишь, раскудахтался.
Афанасий Жданович мешком заваливался в дом и на балконе в этот день больше не появлялся.
Из-за своей патологической страсти страсть как ненавидеть молодь, он чувствовал невероятнейшее чувство стыда перед бездетной женой и старался в социально-политических вопросах ей не перечить.
- Иди лучше на завтра портфель собирай, - смягчаясь, напутствовала Элеонора Афельевна педофоба.
И Проскудин действительно брел собирать свой портфель – старый, потертый временем, и давно вышедший из моды, ларь. Как делал это каждый вечер накануне нового трудового подвига.

***

Это даже может показаться странным, но Афанасий Жданович работал директором школы. Уже семнадцать лет возглавляемое им учебное заведение являло собой образец целомудрия во всем Верх-Губинске. Вопреки длительным и целенаправленным стараниям директора-детоненавистника.
Пользуясь безнаказанностью, полученной путем дальних родственных связей с властью города (в далеком прошлом мэр Верх-Губинска по полной надрючивал Элеонору Афельевну), Афанасий Жданович методично распространял по школе тлен. Он разрешал своим подопечным всё, но тугоумие подопечных отдавало патологией, а посему зерна морального разложения в стенах рассадника целомудрия всходов не давали.
- Долпоепы, - давая выволочку учителям на очередном педсовете, хмуро бурчал Афанасий Жданович, - где беременные шестиклассницы, где Барковские чтения, где марш несогласных двоечников, где групповой анал с Елизаветой Васильевной?
- Дайте мне мясо! Криминал! – срываясь на визг, заходился в истерике Проскудин.
- Елизавета Васильевна, но вы же старая целка, чего вы как девочка ломает... Кстати, куда у нас запропастился многоуважаемый учитель биологии?
- Елизавета Васильевна удавилась…
- Во-о-от! – резко подскочив к бледным педагогам, грозно проблеял Афанасий Жданович. - Во-о-от! – в припадке он резанул воздух указательным пальцем, как бы отсекая им дрожащую плоть задроченного педколлектива от столов. – Бесчувственные животные. Не на кого даже положиться!

***

Одновекторное скудоумие молодых чад все чаще нагнетало на Проскудина уныние и мысли о самоубийстве. Совсем скоро Афанасия Ждановича должны были проводить на пенсию, а его желчь – выдержанная, настоявшаяся жижа нерастраченного психоза, яростно клокотала, грозя разрывать директора в клочья.
В порыве отчаяния он даже попытался завязать драку со старшеклассником, но из этой затеи тоже ничего не вышло.
Упавший от неожиданного удара мальчишка залепетал:
- Афанасий Жданыч, я щас… Кровь… Умоюсь… Потом вторую щёку…
Проскудин сморщился, смачно плюнул в лицо поверженному, и, отвернувшись, горько заплакал…
Вечером этого же дня в его квартиру пришли родители побитого юноши. После долгих взаимных препирательств, им удалось всучить убитому горем директору скромную взятку, размера которой хватило бы на добрую порцию пластида. Деньги Афанасий Жданович, в конце концов, взял, но от идеи покупки каких-либо взрывоопасных средств возмездия, отказался.
Ему хватило нелепой потери своего единственного сподвижника – завхоза Глыкова, по синьке распоровшегося на лоскуты, вследствие несоблюдения техники безопасности при подготовке к проведению своего первого локального теракта.
После кончины Карла Изотыча Глыкова, инициативная группа младых недоумков из плотницкого пришкольного клуба «Алешенька» вырезала его фигурку из бревна, истово веруя, что завхоз погиб вследствие деморализации, причиной которой являлась неразделенная любовь. Позже, на общем собрании деревянный завхоз был единогласно признан тотемным духом школы и расположен в музее заведения.
Однако Афанасий Жданович предполагал, что такой стойкий боец, как Глыков не мог покуситься на тело продажной резиновой женщины, зная о ее коварном пропановом содержании и карающем предназначении.

***

За 192 дня до гипотезы Афанасия Ждановича Проскудина. Каморка Глыкова. Карл Изотыч – довольный, пьяный и голый. Рядом, из-под одеяла выглядывает безвольное латексное лицо, обезображенное последствиями бурного принуждения к минету.
- Дорогая, папиросу?
Бабах!!!

***

- Вуду, бля, пипл, - стонал от беспомощности Афанасий Жданович, выжимая на фигурку Изотыча последние капли мочи. Проскудину было тошно лицезреть на то, что его боевого соратника превратили в лакированную чурку, поэтому он не упускал возможности тайно помочиться на березового болванчика, надеясь, что зловонный и облепленный мухами экспонат, в конце концов, будет запрещен к просмотру, ввиду своего ужасающего санитарного состояния.
Со временем, от обильных директорских воздаяний сферические аналоги глаз духа и просто дегенерата Изотыча покрылись солью, отчего заиграли на солнце живым светом похмельного смятения, так часто преследующего завхоза при жизни. Глыкова тут же занесли в каталог особо ценных экспонатов под номером 253 «Добрый тотемный дух - Карл Изотович Глыков, мироточащий, 1 шт».

Ничего не помогало – школа своими успехами толкала директора к почетному месту в президиуме какого-нибудь краевого Совета педагогов. Снести такое унижение Афанасий Жданович вряд ли бы смог. Потому как еще ни один из задротов, вступавших в общество почетных педагогов, не избежал участи внесения своей фамилии в священную, для всех преподавателей Верх-Губинска, книгу «Я люблю тебя, малыш!».
- Бля-я-я… - ежился директор.
Да, Афанасий Жданович, да - полное бля. А кому сейчас легко?
Требовались решительные действия. Проскудин позвонил в учительскую. «Катерина Матвеевна, завтра у вас открытый урок. Выпускной класс пишет сочинение. Веду я. Всё».

***

Афанасий Жданович вошел в кабинет и, сглатывая вместе с отдышкой слова, сухо поздоровался с учащимися.
- Здравствуйте, класс.
Отдышавшись, он продолжил:
- Сегодня – сочинение на заданную тему. А тема у нас следующая: «Причины, по которым на елде я хотел вертеть произведения всех великих классиков мировой литературы». Работы пойдут на федеральный конкурс лучших работ.
Проскудин победоносно взглянул на учительницу и кивнул ей на дверь:
- Катерина Матвеевна, вы можете отправляться домой – учащиеся задержатся до позднего вечера. Им предстоит важное и ответственное задание.
- Ну, ребята, - Афанасий Жданович перевел взгляд на ошарашенных школьников, после того, как полупьяная от потрясения Катерина Матвеевна, выскочила в коридор, - вы уже выбрали, кого будете вертеть на пипирке? Чего тебе, Киянкина?
- А… э…
- Вопрос принят и идентифицирован. Отвечаю: за неимением требуемого инструмента в твоей паховой области, своего любимого Чехова будешь вертеть на елде Гнышина. Время пошло. Для всего класса.

***

Проскудина нашли утром. В кабинете русского языка и литературы.
Рот директора был порван, отчего Афанасий Жданович стал походить на скалящегося клоуна. Еще большее сходство с цирковым персонажем ему придавал вывалившийся язык. Однако, посиневший и вздувшийся, да еще «пристроченный» к подбородку скобами от большого канцелярского степлера, а потому противоестественно длинный - он накладывал на созданный образ паяца тень зловещести.
Лицо Проскудина пестрело рассечениями и запекшимися гематомками, по своей форме напоминавшими следы девичьих каблуков-шпилек.
Тело директора еще хранило тепло. Впрочем, любой труп будет сохранять оптимальную температуру, если его привязать к раскаленной батарее…

***

В этот же день в районном отделении милиции было принято сразу двадцать четыре письменных заявления идентичного содержания, в которых правонарушители сообщали о групповом сговоре с целью убийства лица, с последующим свершением преступления. Подписавшиеся, в качестве меры наказания для себя, требовали расстрела или, как минимум, пожизненного заключения. Все заявители, как один, отказались раскаиваться в содеянном. А всё почему?

Да потому, что духовность важнее всяких там кондомов, типа Афанасиев Ждановичей.
Беспезды.