МУБЫШЪ_ЖЫХЫШЪ : ВСЕГДА КРАЙНИЙ

Светлой памяти
Василия Мельникова,
Инструктора и Человека.

At dawn, a truck with Indian workers had either hit another car, or just… I don’t know what happened. But there were Indians scattered all over the highway, bleeding to death…
…the souls or ghosts of those dead Indians, maybe one or two of them, were just running around and freaking out and just leaped in the wind…

Jim Morrison

Краткое пояснение от автора:
Все парашютисты слегка суеверны. Существует табу на употребление некоторых слов, одним из которых является слово «последний». Поэтому, говоря о предыдущем прыжке, используется слово «крайний».

(1)

Никто поначалу не обратил на него внимание, хотя на такие вещи у ребят глаз, наметанный на довольно приличном расстоянии. Облако как облако, только какое-то слишком черное. И то, что оно приближалось с довольно приличной скоростью, вопреки довольно слабому на его высоте ветру, а все остальные растянутые грязной оболочкой облака этого редкого погожего тихого дня в конце осени почти неподвижно висели в километре-полутора над ним – тоже не факт. Ветры могут дуть в разные стороны на довольно небольших разных промежутках высоты – для перемены направления достаточно порой всего каких-то ста-двухсот метров. И все-таки Ростик неодобрительно покосился на небольшую темную тучу, которая приблизилась и вдруг зависла над аэродромом как вкопанная. Семеныч, руководитель полетов, и Вадик, бессменный врач на всех прыжках, много повидавшие на своем веку, переглянулись и уставились вверх, а Семеныч, кряхтя, полез по ступенькам крытого кузова намертво вкопанного в землю грузовика в свою будку, чтобы еще раз запросить погоду.

Пока было сделано всего три подъема. Не ожидалось ни осадков, ни сильного ветра, ни каких-либо еще резких изменений, и не было никаких веских причин задержать или отменить дальнейшие подъемы. Дропзона жила обычной жизнью умиротворенного выходного дня.
И небо с особым удовольствием обволакивало и всасывало адреналин своих кратковременных непоседливых обитателей – видимо предчувствуя скорый неизбежный и длительный перерыв – когда поле оденется в глушащее все звуки и краски белое одеяло. И наступит безмолвие. Спячка, нарушаемая лишь свистом ветра, который будет разбиваться об антенны угрюмо застывших в снегу грузовиков с будками.

Белое безмолвное поле будет лишь изредка пересекаться зайцами и лисами, а также спешащими по своим делам местными крестьянами. И еще некоторыми его обитателями. Другими.

(2)

С километровой высоты было не только видно всех и все в мельчайших подробностях – все было и неплохо слышно. Почти каждое слово, несмотря на легкий шум ветра. Фигурки людей, укладывающих парашюты на брезенте, заправщик, подъезжающий к игрушечному красно-белому самолетику – «элке» - веселые разговоры и реплики, почти полностью не имеющие отношения к прыжкам – на кого-то прикрикнули, чтобы не курил близко от старта, кто-то позвал кого-то с собой в палатку пить кофе, кто-то из начальства объявил подготовку к очередному подъему. Скайдайвер видел, как от всех, как обычно, исходят волны предвкушения, которые он жадно и с аппетитом поглощал. У брезента стояли и пытались неумело натянуть на себя грязные ранцы с только что уложенными «дубами» и потрепанные запаски к ним два-три новичка-перворазника, которые хотели казаться предельно серьезными и сосредоточенными, однако огромные грязно-желтые клубы, зарождающиеся у их позвоночников и поднимающиеся вверх, словно дым из трубы, говорили о совершенно противоположном. Из таких даже не надо было ничего высасывать, и двое перворазников могли накормить его точно также, как и все остальные спортсмены с инструкторами вместе взятые.

Тем более, что к ним почти не надо было тянуться и затрачивать усилия. Особо вкусные волны исходили из них уже на четырехкилометровой высоте, непосредственно перед выходом из самолета, и тогда Скайдайвер с усмешкой наблюдал, как они, предельно успокоенные в течение набора высоты инструкторами и вообще – всей обычно полушутливой обстановкой в салоне, цепляются за иллюзию контроля над ситуацией, тем не менее вырабатывая просто гигантские количества грязно-желтых волн, наглатываясь которые, Скайдайвер сильно тяжелел и почти всегда, находясь в блаженной сытой полудреме, и думать забывал о своих невинных шалостях, не соблазняясь даже тогда, когда они пролетали сквозь него или совсем рядом.

Он, конечно, баловался с «невкусными» спортсменами или инструкторами – из них тоже удавалось высасывать немало, но восторг, привычно излучаемый, зачастую значительно ослабленный мыслями о том, как лучше выполнить фигуры «бардака» или упражнения «фрифлая», не шел ни в какое сравнение с овладевающим все плоскости тела на всех уровнях не поддающимся логике безумным страхом, хотя и кратковременным, – дающим Скайдайверу то самое наслаждение насыщением, ради которого он здесь им находился.

Когда он бывал не в настроении, или на дропзоне не было новичков и студентов AFF, он мог легонько толкнуть боковым потоком наименее опытного одиночного спортсмена, и начинал чувствовать себя гораздо лучше, глядя, как тот, посланный в беспорядочное вращение, теряет драгоценные сотни метров в попытке стабилизироваться. После раскрытия Скайдайверу не было видно выражения их лиц за очками или забралами шлемов, однако ему еще давно хватило всего лишь раза – запустить палец под стекло и нащупать на лбу капли холодного пота. Такие тоже излучали волны, однако почему-то гораздо позже и более слабые, подавляемые в других уже местах, вдали от дропзоны большими глотками алкоголя.

Еще одним его коронным трюком, правда, совсем уж редко – всего пару раз за сезон выполняемым – было запутывание или перехлест строп основного купола – когда парашютист вынужден был его отцепить и раскрыть запаску. Тогда излучаемый импульс был гораздо сильнее, но занимал всего пару секунд – и опять же, основное выделялось лишь намного позже, после выхода человека из шокового состояния, и перемешивалось с тяжелой энергией алкоголя, которую он совсем не любил.
Однако, такие вещи он не мог проделывать часто. Скайдайвер не слишком затруднял себя мыслительным процессом, хотя время у него было – недельные перерывы между прыжковыми днями позволяли беспрепятственно думать сколько и о чем угодно. Единственной проблемой был почти постоянный голод, особенно в конце недели – в четверг и пятницу, непосредственно перед выходными, когда люди приезжали попрыгать. Все его мысли были в ограниченны заботой о насущном хлебе, а свобода – относительно небольшим клочком пространства – всего несколько десятков квадратных километров по горизонтали, да четыре с половиной тысячи метров в высоту.

Он никогда не задавал вопрос «почему». Он смутно осознавал, что не получит на него ответа. Даже от тех, с кем он был способен общаться.

Сегодня он был в особо плохом настроении. Было полнолуние, и все его огромное тело, заставляя сжиматься, пронизывали какие-то спазмы. Он почернел и отлетел на несколько километров от старта, затем провалился сквозь грязный ватный покров на двух с чем-то километрах высоты, а потом, почувствовав новый приступ голода и какую-то странную боль, сжался еще и снова почернел. Уплотнившись, он расставил в стороны руки и ноги, чтобы удержаться. И затормозил медленное падение на километровой высоте.

(3)

Ростик и обычно был скуп на выражение радости, однако сейчас он, почему-то был как нельзя более далек он улыбки. Он посмотрел на черное облако и снова почувствовал неприятные иголочки - покалывание в кистях рук и в ступнях, вздохнул и в очередной раз стал разминаться. Потом он записался на четвертый подъем и стал ждать, пока укладчица закончит чековать ранец его системы. Он еще раз прошелся вокруг, покурил и зачем-то подошел к самолету. Повернув голову, он увидел его. Только что здесь никого не было, а теперь какой-то совсем незнакомый парень сидел с парашютом за спиной в двери самолета и беззаботно болтал свешенными вниз ногами. Сидел в шлеме и очках. Посмотрев на Ростика, он дружески помахал ему рукой, и тут Ростик обратил на неестественную бледность его лица. «Странно, - подумал Ростик, - чего это он вырядился аж за пятнадцать минут до подъема – очки-то запотевают. Студент что ли?».

Однако одного беглого взгляда на его систему хватило, чтобы понять, что никакой это не начинающий – слишком мал был ранец с, несомненно, маленьким скоростным куполом внутри и неразборчивой надписью на нем. Потом ему в глаза бросилась пришитая к комбинезону сиреневая эмблема с белой надписью.
«White Skydiver».
Ростик пожал плечами – до чего только народ не додумывается – и уже направлялся от самолета обратно в старту - когда услышал тихий голос.

- Ростик! Подойди-ка сюда!
Он обернулся, потом подошел и вопросительно кивнул головой. Тот, который «белый», протянул ему руку и сказал: «Женя!».
Ростик машинально пожал протянутую руку, подумал и сказал:
- А ты откуда? Что-то раньше тебя не было.
- А отсюда я, просто раньше и нужды не было. Ты-то сам здесь сравнительно недавно, просто еще меня не видел. Удивительно даже, что ты первый года за два…
- Это ты о чем? - озадаченно спросил Ростик.
- Эх, - тут Женя почему-то вздохнул, - ну хоть бы на сегодня прыжки отменили, или хоть бы ты сказал некоторым, что им лучше не прыгать сегодня – да кто ж поверит!
«С крышей нелады немного, - подумал Ростик, - хотя у кого тут полностью лады». И улыбнулся.
- А вот ты сам-то и скажи иди, - весело сказал он, - тебе, может, и поверят!
- Мне? Ну меня-то и слушать никто точно не будет, - он помолчал, - даже и не услышит. Ну хорошо. я думаю, мы с тобой уже перед выходом увидимся – может чем и тебе помогу. Только никому обо мне не говори. Да, еще – смотри – как выйдешь сейчас – сразу дуй где-то на юг – как можно дальше, до самого раскрытия. Но я тебе еще напомню.

Ростик махнул рукой и мысленно покрутил пальцем у виска и медленно пошел к старту. Зачем-то он обернулся еще раз, но тронутого «Белого Скайдайвера» на месте уже не оказалось.

Ваня стоял за палаткой и курил – ему предстояло таскать студента, таскать уже в одиночку, а не вдвоем с Игорем, как на предыдущем прыжке. Ростик подошел и тоже закурил.

- Тучка вот странная, - начал он разговор и показал на неподвижно зависшую над аэродромом темную тучу, которая за последние полчаса вроде бы еще более уплотнилась, - странно как-то – как будто сейчас гроза будет, а ведь зима на носу. Что-то с природой последнее время делается.
- А ты падал когда-нибудь сквозь грозовую тучу? – прищурившись, спросил Ваня.
- Нет, а ты?
- А я пару раз падал, на срочной еще, на учениях. Мокро, мерзко и еще, оказывается, она воняет жутко, - он засмеялся, - у меня это после раскрытия было – пришлось проваливать купол, чтоб выйти из нее, а как вышел, смотрю – земля близко совсем, высота двести уже.
- Да и вообще, в облачность лучше не прыгать, - сказал Белый.

Ростик дернулся и посмотрел на неизвестно откуда взявшегося сумасшедшего незнакомца, которые стоял, обняв Ванины плечи в синем комбинезоне. Стоял и улыбался. Ваня делал вид, что его не замечает. «Странно, - подумал Ростик, - он делает вид, или…».

Тут Белый подмигнул ему и сказал:
- Да ты не переживай, все будет хорошо. Помогу ему чем могу. Везде.
- Ваня, а кто… - начала было Ростик вслед за бросившему окурок и направляющемуся на старт Ване, и тот вопросительно обернулся.
- Да нет, это я так, - сказал Ростик, - потом. Потом.
Белый продолжал идти в обнимку с Ваней, а Ваня продолжал делать вид, что его не замечает.

Ваня подошел к столу и отметился в книге регистрации. Девятьсот тридцать первый.
Он окликнул своего студента и стал помогать ему «одеваться».

(4)

«Элка» привычно загудела, тронулась и вскоре под радостное улюканье находившихся внутри оторвалась от земли и начала набирать высоту. Ростик внимательно оглядел всех, кто был в салоне. Белого среди них не было. «По-моему, пора к врачу. На работе в последнее время большая нагрузка, - подумал он, - Хотя кто из нас вообще нормальный? Может, это и есть расплата? Или какая-то адреналиновая болезнь?». Он про себя рассмеялся и стал, как обычно, от нечего делать наблюдать медленно ползущую вправо стрелку высотомера. На высоте тысяча с чем-то он вспомнил и выглянул в иллюминатор. Никакого черного облака не было. «Может, и это померещилось?». Он поднял глаза и убедился, что Ваня сидит напротив его, рядом со своим студентом. Ваня не померещился. И Ростик опять уткнулся в карабкающуюся по шкале стрелку.

«Элка» легла на «боевой» – выровняла дифферент, снизила скорость и заглушила левый двигатель. Через пару минут в салоне три раза мигнул свет, и выпускающий открыл дверь. Ростик любил такие моменты – когда небо открывалось перед ним всей глубиной своего ослепительного света и запускало ледяную и строгую руку в самолет, выметая из него остатки того, что еще там оставалось земного. «Момент истины», - в очередной раз подумал он, натягивая очки и поднимаясь вслед за Ваней и студентом – парнем лет двадцати, которого Ваня уже подхватил справа под ножной обхват и повел к открытой двери. Те, кто сидел впереди них. уже один за одним посыпались вниз, но даже еще до выхода Вани и студента Ростик увидел Белого, который, улыбаясь, висел снаружи, на месте оператора. Висел и улыбался Ростику. Ростик почувствовал, как капля пота потекла между лопаток, и тут, несмотря на рев потока и невозможность услышать какой-либо голос, его услышал. Белый открывал рот, а его слова четко произносились у Ростика в голове:

- Давай, давай, не бойся. Выйдем вместе, после них!
Он не успел ничего ответить, потому что в этот момент наружу вылетели Ваня и студент, и вслед за ними Ростик привычно нырнул «под хвост» и, задрав голову, увидел удаляющийся самолет, а потом – Белого, лежащего «на брюхе» напротив него. Он по-прежнему улыбался.

- Посмотри вниз, - сказал он, и Ростик увидел пока еще далеко внизу черное облако.
- Теперь уходи. Прямо. А я – к ним! – и улыбка исчезла.

Ростик, прижав к телу руки и вытянув ноги, устремился вперед, успев краем глаза заметить, как Белый нырнул по направлению к Ване и студенту, который рядом с ним уже начал выполнять спирали. Отойдя на порядочное расстояние, Ростик остановился, развернулся и посмотрел на высотомер. Стрелка показывала уже две тысячи, и до раскрытия оставалось секунд восемь-десять. Которые внезапно растянулись на часы.

Облако оказалось вдруг совсем близко, как будто странным образом успело подняться, и он четко заметил, как там, внизу, Ваня показал студенту, что надо раскрываться, заметил Белого, кружившего вокруг них в каких-то странных движениях, противоречащих всем законам аэродинамики, однако навсегда в памяти щелкнул тот момент, когда студент вдруг без всякой видимой причины перевернулся и стал быстро удаляться от Вани и Белого в сторону и вниз. Вращаясь и нелепо размахивая руками и ногами. Те устремились за ним.

На высотомере было тысяча сто, и Ростик выдернул и бросил в поток медузу, и в следующий раз взглянул вниз только после того, как услышал, как вжикнул по стропам слайдер, отцепил клюванты и развернул купол.
И увидел в воздухе чью-то раскрытую белую запаску, неумело разворачиваемую перед приземлением. А на земле - рядом с неподвижным телом – не до конца раскрытый желтый купол. Который мог принадлежать только одному человеку.

(5)

Черный Скайдайвер был в восторге. То, что произошло, являлось просто уникальным случаем. Он же просто толкнул студента – и в течение нескольких секунд алчно ловил его ни с чем не сравнимые по вкусу волны первого настоящего страха. Первой паники внештатной ситуации. Он настолько увлекся, что даже сложился почти до размеров человеческой фигуры. Черной и почти видимой, проваливающейся вниз фигуры, захлебывающейся в утолении вечного, непреходящего голода. И был настолько занят, поедая свою единственно возможную пищу, что даже не заметил, не обратил внимание на то, что Ванина медуза вылетела из ранца только на высоте метров сто пятьдесят. На слишком, недопустимо низкой высоте – после того, как он все-таки, с помощью Белого, поймал летящего кувырком студента AFF и дернул за его рипкорд. Одновременно с раскрытием его запаски пиропатроном «сайприса».

Все стало ясно, когда от земли потянуло такой мощной волной высвобождаемого сгустка энергии всего организма, что Черный, забыв обо всем, камнем устремился к земле – туда, где формировалось разноцветное сияние – ни с чем не сравнимая еда, заключавшая в себе весь огромный земной опыт инструктора и человека. Просто человека. Светлая еда, которая донельзя более соответствовала структуре его, Черного, организма. Чтобы впитывать в себя, есть, пить, жить. И, возможно, обрести силы для того, чтобы навсегда покинуть это постылое, ограниченное лишь небольшим клочком пространства, место.

И тут же скорчился от нестерпимой боли – рядом с превратившимся в кровавую вашу телом стоял его старый знакомый. Присутствие которого он чувствовал сегодня уже давно, но упорно не желал замечать. Строгое лицо в очках не улыбалось. Руки были вытянуты вперед, а сиреневый значок с горевшими на нем белыми буквами ярко полыхал.

- Уходи, Черный, - твердо сказал он, - уходи, если хочешь хоть когда-нибудь иметь покой. Уходи и жди своего времени. Это особый случай.

Черный Скайдайвер завыл – почти по-волчьи и стал медленно и тяжело подниматься.

(6)

Ростик сидел на земле, опираясь локтем на скомканные стропы своего разноцветного купола и уже несколько минут шарил по карманам, не находя сигареты и зажигалку, которых там быть не могло. Он ни о чем не думал и только время от времени бросал недоуменный взгляд на неестественно вывернутую почти на девяносто градусов вправо правую лодыжку. Почему-то было совсем не больно, хотелось встать и пойти, однако была сделана уже пара бесполезных попыток, и он больше не вставал. Пятачок, на который он приземлился – за пару десятков метров до взлетки - давно и надолго облюбовали кроты, и он почему-то раз за разом пересчитывал их ямки, а потом снова таращился на измазанный в земле оттопыренный правый кроссовок. Лодыжка быстро распухала, и распирающая кожу изнутри торчащая кость становилась не так видна.

За ним никто не приезжал. Потому что метрах в двухсот от себя от наблюдал безмолвно стоявшую небольшую толпу. И часть распростертого рядом желтого купола.

Кто-то осторожно тронул его за плечо, он обернулся и увидел улыбающегося Белого и стоявшего рядом с ним Ваню, который удивленно озирался вокруг.

- Ну что, Ростик, - сказал Белый, - отдохнешь полгодика? – он сделал паузу и вздохнул, - отдохнешь, - прибавил он утвердительно, - а потом – летай. Летай! А я постараюсь быть рядом. Извини, что так в этот раз получилось. Прощай. То есть – до свиданья!

Они, не спеша, отравились прочь по полю.

- Погоди, Женя! – крикнул им вслед Ростик, - а как же он? Куда вы? Он жив?
- Жив-жив, - обернулся Женя, - жив по-любому! Запомни, что последнего прыжка нет ни для кого. Для всех есть только крайний! Только прыгать он будет со мной!

Ваня, так и не обернувшись, уходил вместе с Белым. Уходил с неизвестно как и кем так быстро уложенным в ранец парашютом. Уходил, чтобы прыгать. Чтобы быть.

(7)

И наступило безмолвие. Почти стемнело. Спячка, нарушаемая лишь свистом ветра, разбивающегося об антенны угрюмо застывших в снегу грузовиков с будками.
Иногда пейзаж нарушался лишь одинокой черной фигурой, которая часами неподвижно сидела на снегу. Черный Скайдайвер был голоден – впрочем как всегда в это время года. И еще он чувствовал то, чего он уже очень давно не чувствовал.
Черный Скайдайвер плакал. Плакал беззвучно и невидимо, без слез. Но плакал навзрыд. Плакал о случившимся и плакал о себе. Ему предстоял еще минимум год. Год на это месте.

Низкие черные тучи, сгустившиеся над полем, неожиданно разразились густыми и крупными хлопьями снега, нещадно раздуваемого ветром.
Черный вздохнул, расширившись, распластался над землей, нехотя взмыл вверх и растворился в тяжелых снеговых туч.