Евгений Петропавловский : НА ЛОВЦА БЕГУЩИЙ ЗВЕРЬ

По прибытии в Екатеринодар его арестовали... Позже выяснилось, что таково было распоряжение желающего от него избавиться полковника Мостыры – нынешнего начальника управления МБ, купленного наркомафией. Но в текущее мгновение Скрыбочкин ничего не знал – и после скоротечного рукопашного боя, стоя в одних наручниках и набедренной повязке перед расплывающимся от перегара майором, возмущался:
-Ты ответишь! Я сполнял свой долг взарубежом – дак што ж за это, сразу по морде? Нихто ещё безнаказуемо не дотрагивался до полковника Скрыбочкина!
-Брось,-кособочился майор.—Скрыбочкин погиб, об этом в газетах писали... Так что можешь назваться хоть Наполеоном, всё равно на дурака не прокосишь.
Его отвели в одиночную камеру. Минут 10 Скрыбочкин ходил взад-вперёд, разыскивая внутри себя незаметные входы и выходы. Затем, постучав в дверь, объявил вставившемуся в дверной глазок пучеглазому сержанту:
-Чуешь, земеля, я голодовку покамест не санкционирувал. Принесь пожрать.
Надзиратель закрутил ноздрями:
-Вот щас кликну хлопцев с охраны, да отмолотим тебя – сразу о жратве помнить забудешь! - и захлопнул глазок.
Через время Скрыбочкин вновь постучал. И едва отворилось дверное отверстие, плюнул через него накопленную слюну.
-А-а! - заорал сержант.—За что?! Мужики, идите сюда, тута беспредельщик один в хари через “телевизор” плюёт!
Шестеро внутренних военных ворвались в камеру позади мокрого от слюны сержанта. Скрыбочкин принялся радостно их избивать. Его старания длились минут 20. Пока противники не поняли, что жизнь важней, и удалились, с трудом заперев дверь перед рвущимся на волю заключённым.
Скрыбочкин дал просохнуть поту. И огляделся. В камере не было ничего. Только параша, нары, да забранные решётками окно и лампочка. Скрыбочкин встал на парашу, подпрыгнул, схватился за ограждающую решётку лампочки. И отпустил ноги прочь, оставшись висеть на руках. Его босые ступни теперь раскачивались как раз на уровнек дверного глазка. Куда он и направил свой голос:
-Прощайте, люди! Да здравствует блюрализм!
Вскоре глазок открылся. Секунду внутренний сержант взирал на молчаливые скрыбочкинские ноги. Потом воскликнул:
-Гля, повесился, сукин потрох! Тьфу ты, обратно полковник вздрючит... Эй, братва, поглядите кто-нибудь за моими камерами, я – к Случкусу: у меня тут один овощ дуба врезал!
...Когда в камеру испуганным шагом вошёл толстообразный начальник тюрьмы полковник Случкус в сопровождении молодой женгщины врачебного вида и держащегося за скулу сержанта, Скрыбочкин задумчиво справлял нужду на казёной параше.
-Ну?-зловеще остановился полковник.—Где повешенный?
-Вот он,-растерянно затряс лицом сержант в сторону погружённого в естественную надобность Скрыбочкина.
-Эй, придурок,-позвала заключённого медицинская работница.—Может, этот мудошлёп камеры перепутал? Ты сейчас вешался?
-Было б на чём,-хмыкнул Скрыбочкин. И перешёл в наступление:
-Когда жрать дадите?
-Так,-Случкус повернулся к сержанту.—Значит, ты, Шконкин, мать твою, меня будешь..,-что он хотел сказать, никто не понял. Потому что из-за нервной слабости он ударил сержанта. Тот вылетел в коридор. Следом ушёл полковник, сердитый, вместе со своей врачебной принадлежностью.
...Ещё несколько часов Скрыбочкин жил, как на погосте, без витаминов, перерабатывая один спёртый воздух. Потом, изъяв оконную решётку вместе с частью стены, постучал ею в дверь. “Телевизор” отворился, но теперь учёный Шконкин держал свой внешний облик поодаль:
-Чего тебе, падаль обречённая?
-Да хучь чайку похлебать ба...
-Кровью упьёсся. Зубами своимя в худбол играть будешь, паря.
-Ладно,-согласился Скрыбочкин.—Пожирай, если можешь, мою баланду. Но упреждяю: я на неё навёл порчу. Сдохнешь, раз хочешь обделять пищей эхстрацэнсов.
-Это ты-то – эхстрацэнс? Врёшь, падла.
-Ха,-встопорщил лицо Скрыбочкин.—Да я любую хворь сымаю руками. В один сеанс!
-А, ну тебя,-Шконкин захлопнул глазок.
Прошло несколько минут.
Надзиратель вернулся и открыл камеру:
-Слышь, а по этому самому.., ну.., по геморрою ты, случаем, не целительствуешь?
-Геморрой неинтересно. Слишком простое заболевание.
-Да если б у тебя так жопа болела,-обиделся сержант,-посмотрел бы я, как ты сказал бы, что это простая заболеваемость!
-Дак легко ж лечится. А чего там: руки наложил – тепло пошло. Руки отнял – энергия освободилась от избытка увсякой херомантии и утекла в космос. Хотя, это тоже стараться уметь надо.
-Вот ты и давай его, этот геморрой проклятый – в космос, а? Могёшь? А?
-Приблизительно за две минуты могу.
-И замечательно! А я тебе вечерком баландочки тёпленькой поднесу! Могу даже водяры... А лечиться давай прямо сейчас.
-А чего отклядывать, одобрил Скрыбочкин.—У меня как раз богатая энергия в ногтях скопилася. Сымай штаны.
-Зачем – ш-штаны?
-Затем, што я ж не голову буду тебе от геморроя удалять. Скидывай галихфе и вставай раком, штоб проще было на твои унутренности руки наложить.
Шконкин с сомнением снял форменные брюки. И принял указанную позицию. Его сверхсрочный зад свидетельствовал о временах застоя и питании ворованными у заключённых передачками; сосредоточенно спрямив брови, Скрыбочкин ударил по нему ногой. Шконкин врезался головой в стену и сполз на плинтус.
Но Скрыбочкин этого уже не видел. Он летел по коридору, отмыкая камеры надзирательскими ключами и крича:
-Братцы! Увсех в Чернобыль отправляют, штоб саркохфаг для России изымать! Спасайтеся, пока не облучённые!
Шконкин в спутавшейся нижней одежде постарался исчезнуть. Но его опознали появившиеся наружу заключённые. Хотя не били. А лишь скрутили члены полотенцами и с одетой на голову табуреткой повели заложником.
Вскоре заложниками стали все, состоящие в тюремном персонале. Кроме медсестры Розы. Которая и прежде отдавалась любому. И сторожевого кобеля Штирлица. Которого изжарили на шашлык... На свободе остался только полковник Случкус. По чистой случайности заперевшись в сортире немного вздремнуть, он теперь находился в полном сознании, но его не могли выкурить даже угрозой, что бросят гранату.
...Устроив баррикаду у тюремных ворот, повстанцы выдвинули условие: полная свобода и каждому хоть по миллиону денег, чтобы жить первоначальный период до следующего раза... Власти условие не приняли.
Штурм начался через несколько часов. Спецназ с криком: “Ура!”” вырвался из складок местности и в полминуты уничтожил только что подошедшую сюда демонстрацию сексуальных меньшинств. Которую из прочих мест изгоняли не желавшие полового равноправия городские жители.
Тюремные ворота отворились. Из них выпихнулся привязанный верёвкой Шконкин без галифе, но с карабином в руке и по команде Скрыбочкина: “Давай, Шмонькин, шмаляй их с богом!” произвёл предупредительный выстрел под себя.
Спецназ отступил. И находился в засаде весь следующий месяц, пока правительство совещалось и запрашивало разрешение у Штатов и Евросоюза, чтобы нечаянно не нарушать права человека.
Коммунисты радовались телерепортажам из тюрьмы, понимая, что диалектика в застенках не мрёт вопреки надвигающейся демократии. Хотя было неясно, к какой фракции отнести повстанцев: то ли к крайне правым, то ли к крайне неправым. Просматривались и ошибки в тактике: сначала следовало захватить телефон, телеграф, почту и многое иное, считающееся важней тюрьмы...
Когда иссякли припасы съестного, полевые командиры повстанцев выдвинули ультиматум властям, что употребят закрывшегося в клозете Случкуса. Хотя знали, что к вызревшемуся моменту полковник не содержал в себе ничего питательного, потому как третий день не производил через дверь даже голодных матюков.
Между делом зеки отстреливали пролетающих ворон, а некоторые делали вылазки на бродяжничающих без пользы кошек и собак – впрочем, почти безуспешно, потому что рыночная экономика давно подмела всю живность для чебуреков и чехохбили...
Вскоре российское командование решилось на штурм.
Тюремный двор забросали гранатами со слезоточивым газом... В это время над городом появился новый антициклон, и ветер переменился. Газ мутным облаком прошёл сквозь регулярных военных – они повалились в кашле. А бывшие заключённые ринулись навстречу свободе и независимости и рассосались по екатеринодарским улицам. Где впоследствии были изловлены поодиночке... Дальше всех сумел добраться испуганный Шконкин: его задержала пограничная собака на иранской границе, пока остальной наряд делил гашиш с азербайджанскими контрабандистами...
Только Скрыбочкин никуда не торопился. С помощью гранаты он снял дверь в сортире, где второй месяц провожал себя в последний путь полковник Случкус. Скрыбочкин поднял его на руки и, выйдя за ворота, дождался спецназовских подкреплений.
-Хотели, гады, полковнмика из собой унесть,-пояснил он.—Заложником, наверное.
-Спасибо. От души,-приложил руку к бронежилету спецназовский комбат.—Фамилия-то твоя как будет?
-Зачем?
-Чтобы к награде представить.
- Та ну его на хрен, не за награды ж работаю, - ответил Скрыбочкин.
И неторопливым шагом двинулся на свободу…