Скиллер : Моя медовая Вивиан

Мне показалось?.. или я пошёл ко дну?.. тяжело об этом говорить, но я попался: меня схватили, потащили и запрятали к себе за пазуху. Мне говорили: не слушай их - они лгут, не прекращая лить свою елейную желчь. Я хочу понять: как же так получилось, что я позволил-таки уговорить себя жениться?..
Мне давно не пятнадцать: мне трудно запудрить мозги. Мне давно не пятнадцать: я распрощался с мечтой о «большой и дружной семье» лет за пять до этой яркой даты. Лет десять было мне: мой отец умудрился встретить деревенскую деваху, с которой решился нажить любимую пухленькую дочку. Мне стало понятно: с появлением этого розового тёплого куска мяса отец помашет ручкой и уплывёт от меня в сырую призрачную даль.
Мне давно не двадцать: с мечтой привести к себе на твёрдую койку досок-моделей всего белого (ну и чёрного, естественно, хотя я больше всего любил красноокую индианочку из своей коллекции) света пришлось распрощаться. Мои фрейдистские страсти так и остались не потушенными, мои пузырьки с гадючьим ядом так и не встретили самую лучшую сучку на этой поляне. Да, на поляне; на которой прыгают беззаботные мальчики и озабоченные девочки. Да, на поляне; на которой лежит примятая травка и светит жёлтое солнышко.
Говорю проще: я не встретил Девушку-идеал своей мечты, но, тем не менее, завтра женюсь на самой отъявленной стерве, которую когда-либо встречал.

Имя ей - Вивиан. Имя тебе, моя невеста - Вивиан. Я бы не спешил говорить, что люблю её больше жизни - больше жизни любит она меня. Я бы не сказал, что она красавица - ей глубоко за тридцать, чёрные волосы пролегают уже под тяжестью цветов на шляпке, большие еврейские глаза уже оттеняются каким-то нездоровым блеском. Вивиан, я тебе говорил не курить этот дрянной табак, что лежит у тебя на туалетном столике.
Меня хотят женить на этой полоумной даме: она единственная, кто научился управлять мной после давно усопшей матери. Да, она полоумна: иногда, когда мы вместе пытаемся завтракать, она впадает в какое-то истеричное состояние. Её раздражает цвет фруктов в настольной вазе: сначала она отбрасывает зелёный виноград, после второй сигареты ей не нравятся и сливы, которые принёс я ей вечером. Ей не нравится вкус пищи: иногда она по три дня отказывается кушать. Её подавляет: я надеваю утром перед её трельяжем свой нехороший красный галстух - при этом выгляжу как задушенный кролик, а она, не улыбаясь, глядит в одну точку и вопрошает: «Зачем ты, мой дорогой, надел его?».
Она у меня умница: когда я не в духе и курю свой чёртов Дромадер, она не трогает меня.
Она пыталась писать стихи, что-то похожее на Рембо, но её в дамском кружке осмеяли, и она отреклась от своего дара.
Я хочу защитить её: всю её россыпь бледных веснушек, родинку на левом предплечье, гладкий стан, маленькое тело её, словно оленёнка пугливого. Ведь я всё-таки женюсь на ней, на этой медовой дурочке.