Бездельник : Скользко

СКОЛЬЗКО

Глава 1.
Утро.
По радио сказали, что похолодает только к утру, но мороз ударил уже с вечера, часам к семи. Мокрый после снега с дождем асфальт прихватило за полчаса. Стало скользко…

…Ее нашла утром дворничиха Раиса… «Райка-сука». Худая, высокая тетка, в желтом, грязном пуховике. Подобрала она эту куртку прошлой весной, перед третьим подъездом. У нее в кармане был еще ключ, но замок, к которому он может подойти, она не нашла. Хотя и искала, шарясь днем, пока все на работе, по квартирам. Вроде и с воспитанием советским, на пионерских примерах, а вороватая была. Все, что плохо лежит… Но трусливая при этом, без меры. И осторожная, как крыса, поэтому и не ловили ни разу.
Раиса Валентиновна, тетя Рая, интеллигентная алкоголичка, бывшая учительница, переехавшая в город из деревни, где после педучилища 22 года тупо читала методички по русскому и литературе для сельских дебилов. За это время и нагуляла несколько абортов от заезжих «специалистов», коих в колхоз присылали раз-два в год – точно. После последнего, аккурат к тридцатилетию, врачи в районе сказали, что рожать уже больше не сможет никогда.
Со школы ушла. К пенсии спилась совсем. Стать в 55 ягодкой, как и десятку назад, впрочем, не получилось.
Пробомжевав, после переезда, месяца с три, поступила в ЖЭК на полставки. Всю обещали к концу года. Не много, но ведь «платють», как говаривала еще Райкина мать. Зато, хоть и казенная, а какая никакая крыша над головой.
Что сказать, повезло...

…Было начало пятого. Еще темно. С бодуна не спалось, а лучше уж отбатрачить побыстрей, да, пропустив по 150 чего найдется, на боковую, отойти от не проходящего похмелья, хоть чуток. Чтоб потом снова нажраться к вечеру до беспамятства.
Ржавый и мятый мусорный бак не закрывался. Вокруг суетились крысы, уже давно привыкшие к нетвердым шагам дворничихи и не разбегающиеся при ее появлении. Однако сегодня эти серые комки шерсти вели себя странно, осторожно принюхивались, встав на задние лапки, тревожно пищали и бегали вокруг бака, не решаясь залезть внутрь. Райка кряхтя подошла, вытащила набросанные сверху коробки и в свете приподъездного фонаря увидела ее.
Кричать не стала. Не страшно все смотрелось. Просто, по-домашнему. Даже скучно. Прятать, видимо, и не старались. Она лежала как-то странно. Точнее стояла. Скинутая головой вниз, застряла, вывернув шею, прислонилась спиной в угол, но не упала, а только согнулась пополам, как сломанная кукла. Бросались в глаза только ноги, раскинуты в стороны - одна привалилась к пакетам с объедками, вторая - к ржавой стенке бака. Белели буквой «Л»
« И не посинели чего-то, а должны, вроде, иль темно просто.» – подумала дворничиха.
Так близко чужой труп она видела впервые. Были, правда, помершие мать, бабка в детстве и еще упившийся, и замерзший до смерти, прямо в сугробе у подъезда сосед, но тогда ее, малую, деревенские тетки выгоняли из хаты, когда обмывали, да одевали покойных, так что глазела потом уж, в гробу. Там красиво все было, чинно. А потом в жизни других видеть не сложилось, тоже вот случай.

Лица этой было почти не видно. Шея выгнулась так, как будто сломалась, а ко лбу прилепились засаленный обрывок газеты и рыбья чешуя. Да и все оно было измазано грязью, будто пробовали умыть, но не под краном, а в талой луже.
Райка вздохнула, выматерилась привычно, и пошла в подсобку рядом с дворницкой, где пьяный с вечера спал Михалыч. Собутыльник, сожитель и задушевный собеседник сельского педагога…и почти коллега. Лет 10 назад Семен писал в местной газете. Образованный!
Забытый в перепое шмурдяк, точнее лекарственная настойка из соседнего ларька, названия которого, хоть и пили постоянно ни она ни Митрич не знали, так и стоял за топчаном. Женщина вынула бутылку, глянула на темную этикетку с каким-то цветком и цифрами, вздохнув замахнула, « Ну там, это…», отрыгнув тягучий и приторный воздух, глотнула еще. Села на ящик с ветощью. Громко пукнула, глянула на спящего, не слыхал ли (уж сколько жили, а стеснялась до сих пор). Помахала перед носом грязной суконной варежкой, разгоняя вонь. А все равно.
«Да, бля…, а и ну нах…».
Нашла стакан, протерла шарфом и вылила в него все оставшееся. Получился почти полный…
---
Про находку вспомнили только, когда рассвело. Раиса снова сходила посмотреть. Мертвая девка валялась в куче мусора по-прежнему. «Выходной. С какого ж, блядь, бодуна народ поутру то-ть мусор выбрасывать попрется!» Вверх торчала, из под задравшегося подола, одна попа. Именно попа, а не задница, жопа, или там еще что. Какая-то пресная. Ровная, но совсем не красивая. Простая. Под дешевыми колготками - такие же дешевые белые трусы, с желтым пятном посередине.
«Наверное описалась, когда умирала.»- подумала Райка. «Юбка красивая. Дорогая, небось». Вид мертвого тела не напрягал.
«Молодая совсем… Семен, глянь!» Валентиновна окликнула, оглянувшись на шум, своего хахаля, который выполз на двор и сейчас пытался поссать прямо на стену возле подъезда. Бомжару штормило, от холода, с похмелья и от всего вместе. Держась за стену и отлив себе на сапоги Сема оглянулся.
«Ан-ш-шла на…»
«Гляди, козел, бля! Бабу убили. Вона!»

Глава 2.
Вечер.
…Договорились встретиться часов в шесть. Ее звали Таня.
«Имя какое-то, тупое, овечье. Ларина, бля.» - еще при знакомстве подумал Туманов. Но девочка вроде была ничего. Простовата, но какая разница. Личико милое, но обычное. Фигурка?… ну просто молодая, от того и стройненькая. Женственного маловато, грудь так себе, с кулачок, попка подростковая еще какая-то. Но и с одного взгляда на эту неразвитость было ясно, лет через 10 – все. Не успеет кого охомутать, так на жизни можно и крест ставить. Вечный неликвид. Но это уже ее проблемы.
Долго с ней никто ничего и не собирался. Разложить на квартире по быстрому (лучше у нее) и пока. Извини, занят, дела, позвоню завтра и вот тогда, и т.д. Хотя и не дура, читала что-то, смотрела. А оно надо, тоска. Хочет казаться постарше. Домашняя до тошноты. Маме позвонить, мишка плюшевый… « я с ним сплю» и смеется.
Вспомнились пара последних. Почти то же самое. Подмени одну другой и различий не больше, чем у двух помидоров. Точно – тоска.

« Ебанное похолодание». Артем скользил по тротуару в своих осенних туфлях. Он уже дважды упал. Больно. Да и подмерзшая розочка слегка помялась от этого. Настроение портилось на глазах, уступая место тянущему раздражению.

«Не да бог, гулять ее приспичит. По такой холодине то…»
Встретились как-то сухо. Чмокнулись. Сначала в щечку, как бы растерявшись, потом коснулись губами, отчего оба напряглись. Искры не промелькнуло. Туманову стало еще муторней. Хотелось побыстрее отделаться и либо выпить, либо просто сесть дома перед телевизором, в тепле и уюте. Таню уже не хотелось.
Все нарочно. Он рад нарочно, она – наоборот, саму аж распирает. Ну, типа, фря на свидании. Дите.
Но вдруг в ней что-то его зацепило, нежность, что ли, наивная, теплость ( не теплота, это повзрослее надо быть). Захотелось улыбнуться ей, обнять, по головке глупенькой погладить. Раздражение стало отпускать.
Мелькнуло – «И чего я на нее заранее забыковал? Нормальная, хорошая». Артем расслабился. Уж и холодно не так, вроде. Хотя, скорее всего, это просто заработал инстинкт от близости доступной самки.

Таня, своим тонким и невзрачным голосом, щебетала беспрестанно. Именно щебетала - быстро, с трепетом глядя в глаза, о глупостях, своем детстве и воспоминаниях (да что она вообще могла вспоминать, в своей–то мышьей жизни!?), своих подругах, (“А-ани такие дуры. Ва-а-ще, блин!”), кино, ТВ, Ничего больше она не знала.
Старалась понравиться.
Гуляли не долго, из-за гололеда нормально идти было просто невозможно, да и, по сути, некуда.
Зашли в подъезд. Погреться. Батарея на третьем этаже горячила ноги. Артем прислонился к ней и прижал к себе Таню. Тепло. И спереди, от полуженщины, полудевочки, и сзади, от радиатора.
“Уже неплохо”.
Приобнял. Особой романтики не хотелось. Выебать ее сегодня явно обламывалось, дома была мать, а убивать вечер на подростковые сопли с хождением под руку и трепом ни о чем, совсем не улыбалось.
Когда он полез ей в трусы и не встретил и тени сопротивления - даже удивился. “ Да там и волос-то нет почти, редкие какие-то, “ Скользнул пальцем внутрь. Таня прикрыла глаза и задышала ртом. Как будто возбудилась. Она–то, в свои пятнадцать, или сколько ей там. Смех, да и только!
“ Вот дура, даже притворяться не умеет”. Артем расстроился.
Стало опять скучно.
Засунул почти сразу, тянуть не хотелось, к тому же подъезд. Интерес к ней Туманов потерял мгновенно. Ну дала и ладно. Пыхтели молча. Мешали и одежда и холод (задница мерзла от сквозняка.). А эта… Старалась, что-то там, постанывала, целовалась старательно, но неумело, короче выкладывала все что знала и чего в кино насмотрелась. Все было будто не по-настоящему. Бытовуха…
---
Росла Таня как все. Обычный ребенок. Не шибко подвижная, но и не домоседка. Звезд с неба не хватала, не умная, но и не дура полная. Серость обычная, с окраины провинциального города Копейска. Или Троицка. Такие в каждой области есть. Куклы, пара подружек в пустом, со сломанными горкой и качелями, дворе.
С горки этой в третьем классе и упала однажды, разбила голову. Не сильно, но что-то повредила, отчего стал косить левый глаз, совсем чуток, когда уставала от уроков, к примеру, или нервничала. И не заметно, вроде, почти, однако в классе смеялись. Таня стала замкнутой, все больше боялась и сторонилась других детей, чаще сидела дома. Мать ругалась, все выгоняла на улицу, иди мол, погуляй лучше с ребятками, что ль. Таня выходила, но больше сидела в стороне, на лавочке. Там мужики вечно в домино резались и выпивали. На нее внимания ноль, а вот ровесники дразнить при них опасались. Так и отсиживалась.
Глаз года через полтора выправился, встал на место, но характер так и остался с той черточкой нелюдимости, которая мешала вырваться из самой себе придуманного одиночества. Став постарше, комплексы Таней были загнаны глубоко внутрь, но легкие отклонения (а у кого их нет) выдавал вечно неуверенный, виноватый, как у бездомной собаки, взгляд.
Ровесники сами на нее не заглядывались, но и Таня героя своего, принца белоконного, среди них не видела. Да и не искала больно, никогда и никого. Не интересовали ее все эти взрослые, как она считала, дела. Себя более или менее взрослой она не считала, даже когда исполнилось 14 и уж год как месячные пошли. Вроде и женщина уже, по природе то, а все малАя.
Подруги, те то давно по чердаками и подвалам с пацанами лазили, отдаваясь им на старых диванах. Домой, пока предки на работе, водили мужчин и постарше. Говорят некоторые и деньги брали, или шмотки. А че, полежала пять минут, или раком загнулась, не раздеваясь, где-нибудь за кустами, и на тебе, сотня, а то и две, как с куста. А Соньке, со старого частного дома возле гаражей, так один «черный», за то, что в жопу дала, вообще «мобильник» пообещал. Правда, так и не подарил, но все-таки. Неделю потом только об этом и разговоров было, пока курили возле детсадовского забора, позади дома. Со знанием дела о минетах, гандонах рассуждали. А Танька и слов то таких толком не знала. Конечно, просыпалось потихоньку в ней что-то, чувствовала, но внимания новым ощущениям особо не уделяла. Жила просто, как придется, в своем кукольно-детском мирке и не напрягалась.

То, что Таня не позвонила, мать почти не взволновало. Отношения портились с каждым днем. А после появления какого-то Артема и вообще перестала замечать что-либо, кроме телефона, возле которого часами ждала его редких звонков.

Глава 3.
День.
…У Елены Семеновны не было ни мужа, ни вообще мужика. Уже много лет. Изредка она сама залезала себе между ног, но вычитанного в журналах оргазма не получала никогда. Сама себя стыдилась и пугалась, да и трогать как-то противно было. Не так воспитали. Терла до боли, засовывала, ждала – но ничего. Так и отвыкла постепенно. Ходила на службу. Скучала там же.
Дома ... Телек, чуток портвешка, поначалу. Года два спустя, к ночи выпивала и до флакона, бывало, да и в лавку успевала пару раз сходить, поплачет потом , себя жалеючи, и спать. Утром, не смотря на все чаще и глубже ощутимый похмельный тремор - на работу. Подруг не было.
Отец появлялся раз в месяц. Не очень, но всегда, пьяный. Обиженный, какой-то, не старый, вроде, но помят изрядно, сам себя то клял-ругал, то холил и лелеял вечно. Просил на выпивку (говорил, что на такси, мол срочно ехать надо, дела. А какие у него дела то могут быть? В фуфайке то замызганой?)
Елена его не то чтобы не любила, но как-то ровно к нему. Как и не родной вовсе. Не нянчил в детстве, виделись редко … вспомнить то и нечего. Говорит живет где-то в городе, в дворницкой, с бомжихой верно, какой-нибудь, да и сам уже из тех же…
Мать не помнили, ни она, ни, видимо, он. Да и ладно, тоже была не из приличных.
Однажды во время одного из редких визитов, напились вместе так, что начал ее лапать. Не понимал уже, что дочь. Так просто, бабу почувствовал. Сама то тоже не сразу сообразила, чья рука в трусах. Но вовремя очнулась. До греха, слава те Господи, не дошло.

Глава 4.
Утро.
…Зачем Семен затащил ее в дворницкую, объяснить бы не смог. Спьяну и сам не понимал. Инстинкт, кулацкая жилка, “все в дом”, сработали.
Мертвая смерзлась и позу не меняла. Так и лежала в середине подсобки. Руки перед собой, голова набок, ноги прямые, вся согнута,
Через час труп начал таять. Но раз был еще с ночи, то есть почти свежий – не пах.
Райка, допившая портвешку из заначки и успевшая с него задремать, вспомнила ночную находку не сразу. Сема сидел в углу и то ли с перепою, то ли с опохмелу, вменяемым не был. Тупо смотрел перед собой, мычал. Блевать не блевал, но сплевывал обильно и часто. Не контачило, как обычно с бодуна, значит видно, не отошел еще и хмель по радостным мозгам дворника гулял спокойно.
На старой электроплитке стояло ведро, где уже, судя по пару, кипела вода. Пахло плохо.
«Э! Че за говно кипятишь!»
Семен не услышал. Уснул. Райка встала , оглянула бомжатник, в который они превратили приличную некогда дворницкую , и увидела найденную утром в мусорном баке, мертвую.
Между задранной юбкой и спущенным исподним на смерзшейся, бледно-голубого цвета попе было грязное пятно.
«Обосралась, бля ,еще, что ли.» спросоня не могла разобрать дворничиха.

…Но Райку не тревожили ни труп, ни похмелье, ни вообще ничего. Жизнь проходила по ее меркам ровно, больно била редко, по почкам киром, по голове миром, по, и … ну и нормально…
Но запах отключиться обратно в забытье не давал. Тетка села, топчан не скрипел, но под жирком заметно просел. Глянула на ведро. Обычно с ним мыли подъезды. Но иногда, ополоснув, и готовили. На всех. Всех бывало редко.
Рядом сидел, скукожившись в пьяном сне, последний ее мужчина. Раскаленная почти до красна плита бликовала на его одноцветное лицо. Низкий лоб с красноватым треугольным шрамом, как утюгом приложили, морщины, реденькие седые волосы слиплись от вечно-похмельного пота. Невысокий, мускулистый, говорил, что в молодости был гимнастом. Комсомолец. Был. Вороватый и хитрый, он не смог достичь положения, хотя и сидел на золотой, по тем временам, жиле экспедитора на мясокомбинате. Но водка перевесила все и взяла свое.
Можно, конечно, списать все на то, что, мол, отца расстреляли в 35-м, найдя в сарае украденный Семеном у пьяного красноармейца пистолет и приписав бате за это шпионаж, кулачество… короче весь расклад. То, что самый младший его брательник, годовалый Петька, помер, испугавшись быка, заглянувшего в окно их подвала, где после ареста отца ютилась вся семья. Девять человек всего было, говорят, но двое умерли еще в младенчестве. Он и не помнил их. Да и почти вообще ничего из голодного и тусклого детства. Только замотанную, вечно злую мать, за гроши служившую прачкой в управдомской семье с верхнего этажа.
…Перед смертью, много лет позже, Семен не сможет вспомнить ее имя…

…От вялого пинка в бок Семен проснулся. Повел округ мутным оком.
« Че бля , эт на, ..!» Попытался замахнутся на кого-то слабой рукой, но от этого потерял равновесие и упал с ящика, точнее деревянная тара под ним просто сложилась . Зато проснулся. Пыхтя сел прямо на холодный пол, рыгнул перегаром, огляделся. Увидел ведро с кипящим уже внутри варевом.
« Че варишь, Райка?»
« Я?!! Это ж ты тут чет мутишь. Скрал что, или опять рыбьи головы с помойки насобирал? Воняет во как. Не буду я это твое говно жрать. Потравишь всех, бля.»
Пьяный бомж сел. Ухмыльнулся. На удивление, в сощуренных глазах мелькнул смысл. И злость.
«Опять, козел, драться полезет» . - мелькнуло у Райки.
Семен напротив, осклабился во весь свой щербатый рот и призывно махнул.
«Айда, супец хавать будем, токмо картошки нема. Бульон один»
Сквозь бурлящую муть в ведре и правда угадывался большой кусок разварившегося мяса. С одной стороны нетолстый слой жира ли, сала и загнувшиеся в кипятке края не срезанной кожи с не опаленной щетиной. Там же плавали и ошметки набранных Михалычем по помойкам овощей.

Глава 5.
Утро.

Туманов, поеживаясь стоял перед окном, ошалело глядя в холод улицы. В глазах грязно-белой рябью, как в экране испорченного телевизора, отражался снег, вперемежку с холодным дождем. Погода была чем-то схожа с его состоянием. Колени ласковым теплом согревала сквозь джинсы раскаленная батарея. Не смотря на то, что весна уже почти началась топили нещадно, как бы наверстывая упущенное за зиму. Было одновременно тепло, уютно, но вместе с тем тоскливо и грустно. Беспробудное пьянство в последние несколько дней, от чего они все слились в один угарный вечер, давало себя знать расшатанными нервами и расстройством желудка. Но, против обыкновения, бросить пить не хотелось и потребность чего-нибудь алкогольного приходила в следующее мгновение, после пробуждения. «Наверное, я спиваюсь» – вяло подумал Туманов, «Вот ведь, блин».
Мутно и неопределенно, с большим трудом, Артем попытался вспомнить вчерашний вечер. В воспаленном мозге, медленно наслаиваясь друг на друга, всплывали отдельные картины. Все вместе он вспомнить не мог. Слюнявые поцелуи малознакомых женщин, резкий запах рыбы от пальцев, побывавших не известно в чьих трусах. «И че они так пахнут!». Туманов брезгливо поднес пальцы к носу. «Ф-Ф-у!»
На ходу застегивая брюки и пытаясь заправить в них мятую рубашку, Егор побрел в ванную. И где они вчера напились, тщетно пытался вспомнить он вчерашний день. С отвращением вспомнилось муторное пыхтение над чужим, разморенным водкой, не очень то и красивым женским телом. Обычный, в таких случаях пьяный лепет, который, впрочем, она и не слушала. Хрипы и стоны и незнакомые, закатившиеся глаза, которые, от всего выпитого, у самого Туманова, смешно из двух сливались в один. Казалось, что перед ним бесформенное одноглазое существо. «Амебу-циклопа» он не ебал еще никогда. Вспомнилось то недоумение, с которым он смотрел на все это вчера, пытаясь сообразить, что он вообще делает с этим одноглазым животным. Не прекращая, при этом, ритмичной работы тазом и всем телом. От этого утром оставались натертые жесткими простынями, или ковром на полу, красные, горящие при прикосновении, ссадины на коленях и ноющая боль в паху. К тому же спьяну он редко когда вспоминал надевать гандон, что спокойствия тоже не добавляло.
Вспоминать было скучно.
Автоматически прибавил еще одну сомнительную победу к списку таких же, как вчерашняя и совершенно не нужных ему, блядей. Он не мог, спустя пару месяцев, даже вспомнить их имена. Да и в процессе не всегда их знал. И тем не менее он все еще аккуратно вносил все эти тела в воображаемый реестр. За точность последнего он уже не ручался.

Войдя в ванную Артем заткнул пробкой сточное отверстие и пустил мощным напором струю горячей воды. Разделся и лег в холодную и пустую еще чугунную лохань, подставив под воду кончики пальцев на ногах. Спину обожгло холодным металлом, что немного взбодрило с похмелья. Одному ему понятное блаженство, доставляла постепенно прибывающая горячая вода, медленно заполняющая пространство вокруг него, Туманов как бы погружался в тепло, тонул в нем, плавно и расслабленно.
Полуприкрыв веки и разлепив рот, он представил свое молодое стройное тело, несуразно развалившееся в лоне отечественной сантехники. Розовые пятна на коленях, темный, усталый член между худых ног. Безвольно валяющиеся руки, на которых, под тонкой кожей, прорисовывались, не большие, но сильные мускулы. Сердце стучало , как бешенное .Водка и половые напряги напоминали все настойчивей. Но, не смотря на это, Артем практически засыпал, убаюканный громким журчанием падающей на него воды.
Полчаса спустя, на кухне Туманов поставил на плиту чайник и, лениво откусив жухлое яблоко, растерянно сел на край стола. Что делать дальше он не знал и находился в каком-то тормозном ступоре. День только начинался, но уже снова нестерпимо хотелось спать. Похмелье давило и вязко обволакивало и без того ничего не соображающую голову.
Заглянув в холодильник Туманов неожиданно обнаружил недопитые по какой-то случайности полбутылки шампанского. Вчерашние воспоминания и запах спиртного неприятно отозвались судорожными спазмами желудка и тупой головной болью. Немного помедлив, он достал холодную бутылку и пошел в комнату за бокалом. Пить из горла не хотелось, да и шампанское при этом пенилось во рту. Страсть к похмельному аристократизму была непобедима. Последовательно налив и выпив два раза (на большее вина не хватило) Туманов слегка повеселел и романтичное расположение духа, слегка подмоченное журчанием в животе, вернулось к нему.
В этот момент пронзительный телефонный звонок больно резанул по воспаленной психике Артема. Желания с кем-либо разговаривать не было. Не так уж и много было в бутылке шампанского, чтобы окончательно вернуть его к жизни. Приход в себя только начинался. Помедлив немного и убедившись, что на том конце провода слишком настойчивы, Туманов снял трубку.
«М-м-н-да» - невнятно пробурчал молодой мужчина…
…Все в то утро было бы хорошо, если только не постоянное чувство неопределенной вины, иногда переходящей просто в отчаяние. Оно находило на него всегда после обильных возлияний. Какое-то смутно раскаяние в неясных самому грехах. Хотелось непременно перед кем-то извиниться. Но перед кем и за что, уловить или вспомнить не удавалось. Это повторялось все чаще и чаще. Хотя Туманов уже успел к этому привыкнуть.

… «Кого?» - переспросил Артем. – «Какую Таню?»
На том конце провода женский голос торопливо что-то объяснял. Туманов начал соображать. И это же мгновение дыхание его задохнулось от ужаса вспомненного и холодный пот буквально окатил спину. В мозгу промелькнуло слабой надеждой: «Не я! Не я!!!»
Собравшись, отвечал на вопросы. Да гуляли, проводил. Нет, не знаю. Нет, ничего не говорила. Потом. Нет, тоже не звонила. Да. Увижу, обязательно передам. До свидания.
Медленно положил трубку. Сглотнул, но во внезапно пересохшем горле не было ни капли слюны. Похмелье слетело мгновенно. Прошелся по коридору. Зашел в кухню, но тут же вернулся в комнату. Снова обратно. Взъерошил волосы и подумал, что надо как-то собраться. Сделал несколько глубоких вдохов. Резко выдохнул.
«Бля!» - выругался в никуда и сел в кресло. Ноги предательски задергалась, выдавая нервозность. Все еще не верилось.

То, что Таня подскользнулась у подъезда, он заметил краем глаза, уже поворачивая за угол. Упала довольно нелепо, на спину и немного набок. Мысль, что надо бы вернуться, мелькнула. Но, представив, что придется сейчас помогать, утешать и просто разговаривать потом еще лишних пол часа, Артем быстро отогнал ее. Замешкавшись, уже за поворотом, Туманов еще раз взглянул на щербатый старым кирпичом угол дома, за которым ничего не было уже видно, поежился, потоптавшись на месте, и скользя по накатанному снегу поспешил вперед…

Глава 7. День, метро.

Туманов быстро вошел, ударив по стеклянным лопастям дверей, в густой запах и марево московской подземки… Первое – именно запах. Мгновенно узнаваемый и собирающий в комок, вяжущий, как клей

… Приезжая в столицу в детстве , оно было для маленького Темы одним из аттракционов, но только сначала. Эскалатор, вагоны, объявления остановок. Всегда тепло, уютно, как дома. Светло. Светло по-домашнему, желтыми лампами вагонных панелей и как в старых квартирах непрактичные и потертые, уже коричневые, дерматиновые обивки сидений.
А стук колес… и тут никогда никуда нельзя торопиться. Раз ты уже в панцире грязно-зеленой жести вагонной гусеницы. То ни быстрее, ни медленнее ты никуда не доедешь, расслабься. Вот он, промежуток безвременного оцепенения. Бесполезно все. Ты уже утонул, а спасут только через четыре станции, там жизнь на гудящий сквозняком и дегтем шпал, тоннелей и переходов на пересадку и снова. Анабиоз, быстрая заморозка до следующего.
Входишь, мгновение - гость, двумя позже – хозяин и полноправный владелец. Нет, еще есть старушки – это они полноправные владелицы, шахини и ведьмы любого вагона. Все места - их! Они падают на сидения. Кряхтящие гнилым кисломолочным запахом выдох-вздох, и все, замерли, если одни. Знающие и пережившие что-то свое, отличное.
Туманов их не переносил. Не то чтобы раздражался, терпел , как неизбежное зло, досаду, но ни сочувствия, ни уважения не испытывал.
Действительно же он ненавидел только утреннее метро. Такое «шестиутреннее» Не так, чтоб радикально, но уверенно и последовательно в своей неприязни. Он отвратительно чувствовал себя частью именно их. Массы, застоявшейся, как в бочке с силосом. Как будто Окраина ,пока хозяева не видят, съезжается, в Центр. Туловища. Серо-бледные, опухшие и нелепо накрашенные лица. Прически ни одной. Прикрытые, или уже затекшие усталым жиром старости в 45, глаза. Гниение изо рта. Последним шансом и самообманом плохие книги в руках. Дешевая, тоже плохая одежда. Недорогой перегар.
Они как будто едут умирать. Им незачем думать о себе. Их уже почти нет. Тухлое мясо, которое, при умелом продавце, еще можно сбыть под уцененный товар, или отдать на фарш.
Красивые иногда, еще реже породистые самки. Тупые, глянцевые, как бутылки пива...
… Но сейчас Артему было не до места, куда он попал, не до окружения, которое, казалось, смотрела на него со всех сторон, и даже снизу, улыбаясь щербатым оскалом плохих зубов.
Растерянность, близкая к панике, ощущение полной пустоты в голове и внутри всего себя. Туманов запрыгнул в уже зашипевший закрытием дверей, вагон. Проходить не стал и уткнулся в захватанное стекло с надписью «Не прислоняться». На панели над створками, и самом стекле было наклеено с десяток разноцветных листочков бумаги. Предлагающих левую регистрацию, помощь по дому и ремонту компьютеров. Прочитав все их машинально по несколько раз, набрал полные легкие спертого, вагонного воздуха, пропитанного мазутом тоннелей. Задержал его на мгновение внутри себя. Медленно выдохнул и немного успокоился. Было необходимо отвлечься. Переключить внимание. Не важно на что или кого. Он огляделся вокруг себя. За стоящим наблюдать было не удобно. Лица, закрытые углами локтей, их руки будто голосовали, но не открытой ладонью, а скрюченными гнездами вцепившихся в металлические поручни пальцев. Эти гладкие трубки всегда были на столько жирными и липкими, после тысяч потных ладоней, что Туманов старался всегда не касаться их, держаться за те места, где они соприкасались с матовыми, чуть шершавыми креплениями. На тех недавнее присутствие человеческих конечностей было не так заметно и ощутимо. Артем перевел взгляд вниз, на ряд сидящих вдоль темного, мелькающего песочной пестротой окна. Шесть человек. На продавленный диван, с выпирающими из-под дерматина пружинами, больше не умещалось. Разнокалиберный початок туловищ, ватная, никчемная и бесполезная обойма, не имеющая ничего общего с ладным, стальным блеском, спокойствием и, одновременно, угрозой настоящей, боевой ее сестры.

….Пройдя с десяток метров Артем снова остановился. Постоял. Выругался и развернувшись снова пошел к щербатому углу. Таня лежала там же, где и в последнее мгновение перед поворотом ее уловил краем глаза Туманов.
«Блядь!!!» - теперь уже точно предчувствуя неладное, он скорым шагом поспешил к подруге.
Ее лицо было спокойно, глаза прикрыты и из-под век немного виднелись полузакатившиеся белки. Бледная. Неестественность позы говорила о том, что Таня либо без сознания, либо…
Мертва! Нет, нет, конечно, без сознания. Туманов стал стрясти ее за плечи. Тихонько звать, почти шепотом чтоб никто случайно не услышал, и не увидел его рядом с ней. Попытался поднять Танино тело и хотя бы посадить. В этот момент голова девушки неестественно откинулась назад и в горле что то хрустнуло. Голова, будто потеряв основу, стержень, безвольно заболталась. В этот же момент взгляд Туманова остановился на облезлой железной конструкции, вбитой в асфальт рядом со скамейкой. Две небольшие трубы соединенные припаянным к ним сверху уголком. Об него счищали с обуви комья налипшей грязи. Только сейчас Артем понял, что поднял Таню именно с него. Рукой пощупал шею возле затылка. Крови не было, но на ощупь она была какой-то странной, слишком податливой...
Оцепенение прошло мгновенно. Оглянувшись по сторонам, Артем встал на одно колено, подхватил Таню поперек тела и рывком встал. Несколько метров до ближайших мусорных баков волоком, еще один резкий рывок и тело рухнуло внутрь железной коробки…..