Samit : Семь шагов в направлении заката. Часть Первая

…я очень не люблю рыться в мусорных ящиках.. скажу более, я этого почти никогда не делал, хотя и повидал за свою жизнь немало помоек.… но в это утро, какая-то сила понесла меня в сторону мусорных баков, просто подхватила и поставила… перед баками и перед фактом… ну, как ноги свернули, руки сами заработали, так иногда случается…именно так, дорогой читатель, именно так, на глазах у oxyeвших таксистов, молодой человек всё еще не первой молодости со слегка свернувшимся от любопытства носом, залезает в мусорный бак, и выуживает оттуда засаленную тетрадку с прилипшими к обложке картофельными очистками… вот он… дневник… ну, или, скорее, записки, воспоминания и соображения иностранного студента, изучавшего гражданское право в Бакинском Государственном Университете по программе международного обмена в рамках соросовского проекта «Открытая Азия». А может, Сорос тут совсем ни при чем, а при чём тут была только Азия… Страны автора дневника, как суверенного государственного образования не существует на карте мира вот уже около пяти лет, и возвращаться на разоренную войной, коррупцией, некомпетентностью, элементарной глупостью и недальновидностью родину (точнее, в то, что от неё осталось) автор дневника не имеет ни малейшего желания, так, во всяком случае, следует из написанного им и прочитанного мною… А начиналось всё… впрочем, об этом чуть позже… отступления здесь мои, тебе, дорогой читатель, к этому не привыкать. Да и не отступления это вовсе… а чистой воды сновидения навеянные.. что видел во сне, то и в текст вставил, уж не обессудь, дорогой, что рукопись гостя собственными простынями со следами поллюции переложил…

…любое сходство с окружающей нас действительностью прошу считать обыкновенным совпадением, без какого-либо злого умысла или намерения очернить наши победы и достижения, включая мосты, буровые платформы, олимпийские комплексы и подземные переходы, благодаря которым наша страна по праву занимает почетное место в семье цивилизованных народов…

Находящийся в состоянии перманентного восторга по поводу всего происходящего, и тебе, дорогой читатель, того же желающий

Самит Алиев

Шаг Первый, Подготовительный

…в центральном парке Шарафабада, городка, что среди гор да лесов притаился, на высоком постаменте стоял памятник. Целый МИГ-15, самый что ни на есть настоящий, без дураков, только вот приборную доску из кабины вынули, да вооружение сняли, на всякий случай, наверное... …был это памятник летчику, что в Корее погиб, где-то возле Вонсана, лет эдак в двадцать семь-двадцать восемь.… При чём тут Шарафабад, спрашиваете… Да при том, что летчик родом из этих мест был, а за каким таким бесом он в Корею поперся, про то даже не заикайтесь, потому как служивых не спрашивают. Не в Вонсан, так в Кандагар, не в Кандагар, так на Муров, а если чаши сии, по причине малолетства или непригодности к строевой службе, тебя, читатель дорогой, миновали, так не горюй, не сокрушайся, на твой век хватит, и стаканов граненых, и стаканчиков пластиковых, а фляжек солдатских – то в особенности. Не тебе, так сыновьям твоим, или младшим братьям что-нибудь да обязательно выпадет… и стоял себе памятник, серебром алюминиевым, слегка от времени помутневшим, сияя матово, вроде бы не мешал никому, кушать не просил, и расходов особых не требовал. А детишки, что вокруг игрались, нет-нет на небо и засматривались, летчиками стать дерзновенно мечтая… Жители райцентра считали памятник достопримечательностью, ничего против него не имели, и даже гордились перед соседями… Какими соседями? А из соседнего городка, что до установки памятника райцентром числился. Совпадение или нет, но как самолет установили, так сразу и Шарафабад в статусе повысили, после чего соседский полу-город-четверть-деревню в одну ночь ему же административно и переподчинили…Судьба, наверное, но если рассудить здраво, то наказание Божье (что по сути, одним и тем же является), потому как городок тот препротивными гражданами населен был… еще с правления Человека, Курившего Трубку, повадились на всю округу анонимки да доносы строчить, почему и лозунг «Даешь повсеместную грамотность» всей душой раньше соседей восприяли…… понимали, ой понимали силу написанного и слова записанного… топором не вырубить, а как поступит написанное туда, куда писáлось, тут-то топору оному полная свобода и наступит… руби – не хочу, изводи под корень, и ничего не бойся, дело твоё словом письменным подкреплено… много в то время деревьев под топором полегло, кого на месте рубили, кого в степи далекие, за море отправляли… и как пришел Топор в лес темный, в лес кудрявый, началось среди деревьев великое смятение… одни, ветки подняв, к Богу взывали, другие от корней своих бегством отказаться, готовы были, третьи шелестели испуганно: «железззо, жжелеззо», только один старый вяз, на суматоху взирая, листьями прошуршал: «Лезвие у него железное, да рукоятка из наших… а потому бойтесь его больше пожара летнего, опасайтесь пуще оползня весеннего… повадки наши наизусть зная, всех сдаст и порубит, когда время придет, когда срокá выйдут, да когда надо будет»….

….мне снилось, что я женюсь на армянке. Что за музыка играла на заднем фоне, я так и не понял, но то, что, противно визжащая зурна* не имеет национальной принадлежности, во всяком случае, для усталого уха, стало ясно с первых же нот. Кормить меня не кормили, невесте тоже ничего не досталось, как только я пытался протянуть руку с тарелке с жареной курицей, зломордые дяди с обеих сторон, одетые в черкески с газырями, раскрашенными в цвета национальных флагов (азербайджанского и армянского, соответственно), отодвигали её, тарелку то есть, на противоположный угол стола, бормоча сквозь зубы «не положено», «совсем зажрался» и «поговори мне тут». Гости тем временем угрюмо танцевали, недобро поглядывая в мою сторону. Когда я пришел домой, меня оттеснили от холодильника, и поломали любимый стакан. Кот прыснул в форточку, невеста горько рыдала на кухне, а неприятности тем временем, отвратительно оскалясь, обступали со всех сторон. Сначала меня била теща, обзывая «турецкой мордой», это было не очень больно, но довольно обидно, потом в подъезде, куда я вышел перекурить, подумать да отдышаться, меня подкараулили свои, и выбили два, или нет, три зуба, а чуть позже, начальник ЖЭК-а номер восемь Наримановского района города Баку принял решение меня расстрелять. Для этой цели он выделил сразу трех неправдоподобно толстых даже для Баку дворничих, как две капли воды напоминавших армянскую тещу. Я, конечно же, немного разволновался, и очень даже может быть, что и обкакался бы, как вдруг зазвонил будильник. Ну, слава Аллаху, сам живой, штаны чистые, и простыням никакого урону, я и так выбрил голову налысо, я врос в станцию метро 28-м Мая, я стал похож на Первую Республику, меня понесли продавать на невольничий рынок куда-то в Европы, но по дороге, благодаря разгильдяйству охранявших и собственной неаккуратности, я вывалился из грузовика, и так и остался в азиях… судьба-планида, земля предков настоящая, а вот земля потомков предполагаемая, потому что в одном месте корни пустишь, а крону раскинуть может быть, в совершенно других землях придется… Азия-с….

Шаг Второй

…глава исполнительной власти Шарафабада был дяденькой жуликоватым… кругленький такой, короткопалый (если старикам верить, так то первейшая примета, которая ворюгу с головой выдает), глазенки навыкате, если начальство из столицы приезжает, так оные глазенки, его, начальство, то есть, жрут подобострастно, да еще больше из глазниц вылезают-выкатываются. Перед людьми попроще гроза во взгляде, да достоинство из зрачков ручейком выливается, ручки длинные, чуть ли не до колен свисающие, и манжеты сорочки, вследствие длиннолапия, вопреки всем стандартам элегантности, нипочем на два пальца из-под рукавов пиджака вылезать не хотят…душевно хапая, никогда с начальством из столицы делиться не забывал, отстегивал как полагается, не утаивал, понимал, что не у него одного жена-дети-любовница и куча нереализованных желаний, реализовать которые можно если не с помощью больших, так с подмогой очень больших денег… так его и прозвали – «Кенгуру Сафар», за привычку полезную всё на себя лапами загребать.. карьеру он сделал быструю, даже головокружительную, в некотором роде, и по лестнице так высоко запрыгнул, что многие втайне завидовали, а которые про трамплин знали, так долго рожи сморщив, втихую отплевывались….. Подложил сестру родную под начальство высокое, тут-то и пошел ему фарт косяком широким, из сержанта полиции, у дверей стоявшего, сперва в начальники отдела при одном министерстве, потом в замначальники управления махнул, а когда его непосредственный начальник, на чье место Сафар метил, то ли еще больше денег наверх предложил, то ли, по слухам, большое начальство на закрытом гонаглыге* – а ля вечеринке для избранных со своей женой познакомил, то Сафара при таком раскладе из министерства напрочь уволили, в кормление же, верность в людях превыше всех остальных добродетелей ставя, целый район в провинции дали. Не министерство, конечно, но всё равно, слава Богу, жить можно. Веселись, мужичина! – когда-то, по несколько другому поводу сказал Салтыков-Щедрин, да благословит Аллах его светлую память… не любил Сафар людей, ой как не любил, во всяком соперника или завистника видя, да и люди ему сторицей платили, в особенности же старый Хусейн, что всякий раз Сафара завидев, сплевывал на землю, и бормотал: «вот как кони передохнут, собакам всегда раздолье наступает». В округе молодых с каждым годом все меньше и меньше оставалось, все на заработки отправлялись, кто на Закрытый Юг, кто куда посевернее, вот и куражился Сафар над стариками да женщинами… только женщины и старики они ж тоже разные бывают, и от них всякое случиться может (ставим ударение на «них») потому и не рисковал он особо в одиночку шляться, всюду появлялся в сопровождении двух зверовидных обормотов. О них, об обормотах этих, сказ особый. Кулаки с дыньку небольшую, дуги надбровные как косяки дверные над переносицей нависают, черепушки наголо обриты, и у каждого на затылке по три складки минимум. С ними предпочитали не связываться, потому что разговор у них был короткий, а точнее, никакого разговора толком и не было, брали раба Божия за ухо, и со всей дури об стенку стукали. Которые падали, кровью облившись, которые сознание теряли, а один даже умер. Старенький был, немощный, вот замешкался в дверном проходе, и самому Сафару, получается, дорогу преградил… вот и ахнули затылком об угол… да какая там полиция, если Кенгуру-Сафар её, полиции, то есть, начальнику, первый собутыльник? Их обоих, и его и начальника полиции, обычно в столицу для отчетов зовут, одновременно причем, и там, в большом белом здании, в большом просторном кабинете всякими нехорошими словами от души ругают, оплеухи отвешивают, а один раз даже на колени поставили, в прямом смысле этого слова… так и стояли оба, головы опустив, перед огромным дубовым столом. На минуту глаз поднять не смели, пока начальник из больших суп кушали, пирожным заедая. А ведь ничто так дружбу и братство не скрепляет, как унижение совместное… а вы заладили тут про права человека.. так говорили взрослые, тихо говорили, шепотом, по углам да на кухне, в чайханах приглушенно, а я был маленьким мальчиком, и в разговоры людей постарше не встревал, негоже потому что… не по обычаю… а вокруг и без моих разговоров многое пошлó обычаям вопреки, да и вообще наперекосяк… старших чтить перестали, а самих старших, кто был бы достоин почтения, почти не осталось.. разрушая кладбища, строили на них дома новые да дороги ровные, пути на костях, ложа на черепах, желтое на красном, тени под глазами, а подглазия тенистые – кремом ночным даже днем для маскировки усталости вымазаны… в столице все еще пышнее да пугающее было.. роскошное сочетание, скажу я вам, роскошное.. но верили, тихо верили в лучшее, не раз и не два, мол, как трава сорная после пожара степного поднимались, даст Бог, и в этот раз так же будет, не попустит Бог окончательно семени пропасть, может поднимемся, а может и нет, какое уж тут семя, если корни оторваны…


Дорогие мои... дорогие... хор-рошие

С. Есенин «Пугачев»

....это как смотреть на циферблат часов, а точнее, на его отражение в луже воды... только циферблат обязательно должен быть круглым, со стрелками. А если долго в неё всматриваться, в лужу, то есть, а потом прикоснуться к ней кончиками пальцев, может создаться иллюзия прикосновения ко времени... побежит рябь по циферблату, а если это происходит возле вокзала, то ощущения зарябившего времени и звук отправляющегося состава наложившись друг на друга, ...а меня за лапы не хватайте, бесполезно это, у меня вообще другая система летоисчисления... какая какая.. двухнедельная... полулунный календарь, как не без остроумия его называет наш помбур... полулунный... полулуние... полупопие... половинка серединка.... всё просто, проще простого, села чайка на водную гладь – быть шторму, низко над водой кружит – тоже что-то означает, а что именно – вот убейте, не помню.. зато сон мне прям перед штормом знатный приснился, такой сон, такой сон, что дай Боже каждому… сад вижу заброшенный, огни синеватые вокруг, и пар от деревьев поднимается, посередине же сада – дом разрушенный до трех четвертей, что давным-давно и гостями позабыт, и хозяевами.. сидят в доме том Мушфиг* да Есенин, к стенке осыпавшейся прислонившись, сидят рядышком, молча, не разговаривая, просто каждый о чем-то своем думает, да ручку покусывая, мысли на клочки бумаги записывает.. кудрявые оба, один пшенично, другой чернично, только и разницы, что глаза у одного синие-синие, а у другого черные-черные… ой как похожи оба, ой как похожи… и то ли в саванах оба, то ли в рубахах смирительных… бесшовные такие, длинные рубахи-саваны… только у Мушфига в подтеках алых, а у Есенина – в каплях длинных, мазанных, грязно-серых… сидят молча, а в мою сторону и не смотрят даже.. да как забормочут вдруг оба, одновременно, перебивая да звуки сталкивая, нанизывая, один на другой наслаивая, да меня, спящего, с толку намеренно сбивая: «я собираю yene пробки o bag душу свою olaydi затыкать*»… наперегонки запричитали, руками взмахивая. Потом меня заметили, но не подозвали, и сами ближе не подошли, а так, на расстоянии держась, спросили, кто мол, и откуда.. потом Есенин, на пятна на рубахе указывая, говорит, вроде бы и не мне даже: «Это горечь со слюной смешанные, сукровица да жидкость трупная. И не убивал меня никто, я сам тогда в номере повесился, потому что жить незачем стало. Просто незачем.. так иногда бывает… Лучше уже не написал бы, да и исступление какое-то нашло, иссушило меня, истерзало». Мушфиг же, не перебивая, всё внимательно выслушал, покачал головой сочувственно, и своё гнуть начал: « А меня расстреляли, на самом деле расстреляли, всё по-честному, как в учебнике.. меня еще раз убьют, еще целых два раза впереди, так что в первый раз – всё только началом было. Ты приходи посмотреть, как меня в третий раз убивать будут, только во второй раз ходить не смей, незачем, а то и сам попадешь, третьего дождись, третий раз он поинтереснее первого и покрасочнее второго будет»… договорил – и исчезли оба… и дом исчез, и сад пропал, одна дымка осталась, что от деревьев ввысь поднималась… вот и поговорили, называется… просыпаться пора, собираться… вы еще во сны мои приходите, уважаемые, я вас, дорогие мои, всегда рад видеть…

Шаг Третий

……а в столице, в самой столице проходил строевой смотр президентской гвардии, где солдатики (каждый в чине не ниже капитана), саблями мудреные экзерциции выделывали. В то утро президент пожелал поглядеть, на что, собственно, способна рота почетного караула. Ну, та самая, что высоких гостей в аэропорту встречает, старший самому-самому рапортует, все нарядные такие, в форме, стилизованной под национальную одежду, с газырями да аксельбантами, ухххх. Щурился президент на солнышко, служивые хлеб отрабатывали, а свита и охрана, почтительно головы наклонив, выражение лица президента тщательно копировали, улыбнется он, и все вокруг улыбками расцветают, хоть сейчас на плакат о счастливом детстве фотографируй, нахмурится – и все сразу же чернее гуталина становятся, ай-яй-яй, мол, непорядок и измена кругом, немедленно переделать, найти виновных, строжайше наказать и экстрактно доложить. «Что это?» - вдруг спросил президент, ни к кому конкретно не обращаясь. Свита всполошилась, генералы переглянулись, советники втянули головы в плечи, патриарх, шейх, раввин и местный лама, не сговариваясь, подняли взоры вверх, проявляя трогательное единодушие в вопросе местонахождения Владыки Небесного, а министры вперли взор в сторону, куда смотрел президент. Невзирая на приложенные старания, никто так ничего и не понял. «Что это?» - снова спросил президент, слегка повышая голос. «Это.. эээ… ммм..» - начал было один из советников, нет, не самый смелый, просто, в надежде быть замеченным, ближе всех к владыке земному, местного, так сказать, значения, приблизился. Выделился? Вот теперь и расхлебывай. А что объяснять-то, если никто вокруг понятия не имеет, о чем президент спрашивает? «Что у них за клеймо на саблях? Что за знак? Почему птица? Там заказывали?» - процедил президент сквозь отличные керамические зубы, не скрывая злости и оглядывая стоящую позади него толпу, что состояла из низкорослых, толстопузых и перепуганных дяденек. Казалось, страх сделал их еще более низкорослыми и приземистыми, откуда только они повылазили, один другого краше да благообразнее.. по возвращении со смотра выяснилось, что по недосмотру, когда сабли для караула заказывали, не оговорили вопрос о символике, нанесенной, чтоб не птица-беркут, значиться, с четырьмя головами, как у метрополии бывшей, у Ингерманландии (там и заказывали, кстати, ну, Бог миловал, что не в Драконокоммуннии, дракон-то, он подлиннее будет, да позаметнее, хвост длинный, потому что), а что-нибудь в духе независимой республики, лучше всего, конечно же, чтобы вообще никаких рисунков, на всякий случай, например, если нефть закончится… весь комплект изъяли, и раздали министрам на дом, чтобы самолично птицу, на все стороны света взирающую, затерли-удалили, а место «сухой зеленкой» отшлифовали… «Чтоб блестело, как новенькое!» - приказал президент и всем тряпочки суконные роздал. «Сухую зеленку у министра финансов получите» - добавил и всю ораву вон из дворца выставил. Наутро двух министров обвинили в попытке государственного переворота, и посадили в железные клетки. За недостаточное усердие в деле стирания и шлифовки, наверное. Все прочие, вместе с духовными главами (все четыре главы, ууу, какой кошмар) первым делом от репрессированных открестились, даже те, что в родстве с ними состояли, да еще и наябедничали, мол, этот вот, лысый, у меня суконку спер, как только мы от вас, ваше президентское величество, вышли, а помоложе который – весь вечер звонил, от дела отвлекал, приказание ваше саботируя…

…в эту ночь мне приснился мультик, виденный в детстве.. плоские изображения зверюшек, профиля (ударение на «я») мордашек чуть скошены, а формы угловаты.. будто ребенок шаловливо мелом карябал…. даже названия мульта не помню, в общем, то ли польский, то ли венгерский, восточноевропейский соцреализм, перенесенный на землю Африки, что борется за свое освобождение.. шлялся там по африканским деревням сиамский котик (лапки и мордашка черные, тельце бежевенькое, а вот пузика не видел, потому, как сказано же – изображение плόще некуда. И котик тот, в ходе странствий своих злодействовал, короче, бессовестно, то старую зебру обманет, то молодого жирафа обжулит, врачом-целителем или мудрым учителем притворившись. Безобразничал, короче, по всему экватору, а злодейства свои сопровождал пением сладкоехидным. Вот ни капельки не вру, слов, правда, всех не помню, зато припев в память с самого детства врезался: «Мяуна-доола, мяуно-дооло, мяуна-доола, мяуно-дооло». И дошел бы он таким манером, до самого Кейптауна, если б на трудолюбивого ослика не нарвался бы. Ободрал, короче, ишачина африканская кота азиатского, да так здόрово,что кошак вовек жульничать закаявшись, не только выжуленное зверюшкам вернул, но и на благо общественное, вместе с осликом, жирафом, зеброй и прочими африканскими экзόтами на поле с маниокой, винЫ (множественное число, успокойтесь) с грехами искупая, добровольно ишачить записался… гнул спину и хвост выгибал как все, петь не переставая, всё тянул своё «мяуна-доола, мяуно-дооло», изредка хитро так в сторону зрителя глазом блядским поглядывая… названия, повторюсь, не помню, но вот «мяуна-доола, мяуно-дооло» в память врезалось.. навсегда врезалось.. согласитесь, красивое ведь, очень красивое сочетание звуков… переливистое, как имя женское, что из снов не выходит, да в покое не оставляет…