Спиди-гонщик : Связь времён

"...Движение на дорогах затруднено, весь центр города никуда не едет, очень жаль, но в каждом несчастье есть долька счастья, хахаха, зато у вас есть возможность спокойно послушать хорошую музыку...". Света раздражённо шлёпнула по джойстику магнитолы и та, издав напоследок прощальное "умц" изо всех 12 фирменных динамиков, разочарованно всосала переднюю панель куда-то внутрь себя. Диджейская болтовня окончательно вывела её из себя. Она приподнялась на сиденье, скрипнула кожа. Из зеркала заднего вида на неё смотрела молодая женщина, несколько уставшая, но в целом вполне миловидная и стильная. Света удовлетворённо откинулась обратно на спинку, взяла сигарету и закурила, чуть приоткрыв окно машины.
Весь день прошёл в беготне. Встреча в офисе, визит в фитнесс-клуб, еженедельный поход в инвестиционный фонд, некстати проявившийся именно сегодня старый деловой партнёр... Плотный график жизни современной деловой женщины.
Света привыкла думать о себе как об успешной бизнес-леди и всячески старалась поддерживать в окружающих (а прежде всего и в себе самой) это мнение. Она курила, успокаивалась и постепенно её раздражение уступило место сонливости.
Впереди, насколько хватало глаз, тянулись ряды красных стоп-сигналов. Падающий на лобовое стекло мелкий дождь дробил тревожные огни на маленькие рубиновые капельки. Дворники регулярно смахивали сверкающие огоньки и всё начиналось сначала. Света рассеянно потушила тонкую сигарету в пепельнице, убедилась, что поток машин никуда трогаться не собирается, уронила голову на подголовник, плотно скрестила руки на груди и закрыла глаза.

Настя Голенищева возвращалась с бала у Сусековых. Давние соседи Голенищевых, переехав в эти места из столицы много лет назад, сохранили привычку периодически устраивать сборы светского общества. Дворовые разносили по соседним усадьбам церемонные приглашения, которые витиевато подписывала сама старуха Сусекова, бывшая камер-фрейлина при дворе Его Императорского Величества, и в назначенный час приглашённые съезжались в видавших виды экипажах к выбеленным адриатическим колоннам парадного входа. Их встречали те же дворовые, переодетые в ливреи, которые неумело следуя предписаниям хозяйки, провожали гостей в зал. Балы были однообразны и могли бы показаться скучными, если бы это не было фактически единственным значимым событием в округе.
Настя была бойкой девушкой, она росла вместе со старшим братом и полностью разделяла его игры и забавы. Она могла пробежать полверсты и почти не запыхаться, спрыгнуть с крыши в сугроб - в общем, матушка её неоднократно журила за поведение, недостойное дамы. Вполне естественно, что к своим 17 годам Настя не превратилась в строгую девицу на выданье, а осталась бойкой и остроумной девчушкой. На балах у Сусековых она была одной из самых популярных дам, и кавалеры выстраивались в очереди для того, чтобы сделать с ней круг вальса.
Настя сама правила двуколкой и её сердце пело от счастья: сегодня на балу был заезжий офицер, благородный, с умными карими глазами и еле заметной сединой в аккуратных усах. Она проговорила с ним целый час и он пообещал на днях заехать к ним в имение! Настя не могла сдержать улыбки, щёки её горели и холодный вечерний воздух не мог их охладить. Она чувстовала, как доселе неведомые силы подхватывают её и заставляют быстрее и быстрее погонять запряжённую в двуколку кобылу.
Колесо подскочило на большом камне и Настя, с трудом удержав равновесие, чуть не вылетела из двуколки, пребольно ударившись плечом. Экипаж остановился, неловко скособочившись. Настя осторожно спустилась на землю и увидела, что от удара из оси колеса выскочила чека. Само колесо валялось чуть поодаль. Настя поморщилась от боли в плече,прикинула расстояние до дома и поняла, что по сгущающейся темноте она обязательно заблудится.
Настя подошла к колесу. Оно было грязное и тяжёлое, а на ней было новое дорогое платье... Настя подумала, что если она выпачкает, или чего доброго порвёт платье, то матушка её непременно выругает, запрёт под замок и не видать тогда ей офицера, как своих ушей. Успокоившись и немного поразмыслив, Настя решила, что время сейчас позднее и помощи ждать неоткуда, но с другой стороны - она достаточно сильна, для того, чтобы попытаться поставить колесо на место. К тому же, платье пачкать, конечно, жалко, но ведь вокруг никого нет и никто не её увидит. Она решительно дёрнула шнурки корсета и уже через несколько минут босая простоволосая девушка в одном исподнем с некоторой натугой катила колесо к экипажу.
Кобыла невозмутимо переступала с ноги на ногу и жевала губами. Настя прислонила колесо к экипажу и, отдыхая, думала, как же это она теперь будет поднимать двуколку, чтобы одеть его на ось.
В этот момент ближние кусты зашевелились, из них вылез кто-то и хриплым пропитым голосом сказал:

- Ох, красавица, а подашь ли денежку бедному калеке...

Настя остолбенела, а бесформенная тень, распространяя сильный запах гниющей плоти и грязи подковыляла ближе.

- Ох, красавица... а чтой-то ты тут делаешь одна, да в такую пору, да в исподнем, а?

По смене тона с просящего на вкрадчиво-приторный Настя почти мгновенно поняла, что надо бежать и уже было сорвалась с места, но в этот момент сзади на неё навалился ещё кто-то, вонючий и сопящий, она почувствовала, как заскорузлые пальцы хватают её за нежное тело... она закричала в испуге.

- Кричи-не кричи, а будешь наша вся, молодая-мяконькая..., - похотливо прохрипел первый калека, а второй одобрительно замычал и на всякий случай зажал Насте рот вонючей ладонью.

Дальнейшее Настя почти не помнила. Она то забывалась, то приходила в себя, но только для того, чтобы в очередной раз ощутить боль, удары по лицу и телу, резь в паху, мокрую грязь под спиной и ужасное чувство беззащитности и беспомощности, которое, впрочем, довольно быстро сменялось безразличием. Она слышала гнусный хриплый смех, на неё наваливалось то дурно пахнущее тело полегче, то не менее дурно пахнущее тело потяжелее, ей казалось, что на неё льют горячую воду, царапают грудь, тискают и треплют, как тряпичный узел. Настя даже не заметила, когда всё закончилось. В её голове крутилось сиплое дыхание, круговерть теней, и посреди этого огненными буквами выплывали слова: "бедному калеке"... "бедному калеке"... "подашь ли денежку"... "красавица"... "подашь ли денежку"...

Ранним утром её нашли их дворовые, высланные обеспокоенной матушкой навстречу. Она лежала на боку, голова безвольно свешивалась на плечо, всё её тело было в уже засохшей корке, крови, синяках и царапинах, а серые глаза смотрели куда-то вдаль и никак не хотели видеть суетящихся людей.

Калек-поругателей нашли на тот же день к обеду. Их затравили собаками, а трупы оставили гнить там же, где их настигла свора, на опушке леса. Настя всего этого не видела, потому что сидела дома и сухими глазами неподвижно смотрела в раскрытую книгу. Она вообще ничего не хотела и не могла видеть. Ей казалось, что жизнь её закончена и сейчас она влачит существование где-то в преддверии ада.

Однако, уже на следующий день, прослышав о беде, к Голенищевым приехал тот самый офицер. Настя очень не хотела выходить к нему, но он настаивал и умолял... она вышла, потупив глаза, увидела его обеспокоенное волевое лицо, не выдержала и разрыдалась у него в объятиях.

Офицер оказался полковником С-вым, который был в отпуску у старого армейского приятеля. Полковник целую неделю провёл, не отходя от Насти, всячески развлекал её рассказами о дальних странах, опасных походах и придворных интригах. Он был холост, честен, не богат, но и не беден и, как говорилось выше, хорош собой, а Настя, несмотря на пережитое, молода и красива, и совершенно неудивительно, что через пару недель проишествие было благополучно забыто, серость перенесённых страданий сошла с Настиного лица и сменилась на вновь обретённый задорный румянец, а ещё через месяц счастливые новобрачные уже весело катили в столицу, к набережным и высоким каменным домам, прочь от провинциальной глуши, скуки и тёмных просёлочных дорог.

Свете послышался стук. Она открыла глаза, моргнула и краем глаза заметила тёмно-серый силуэт за приоткрытым окном. Тень ещё раз постучала по стеклу грязными пальцами и прохрипела в щель:

- Ох, красавица, а подашь ли денежку бедному калеке...

Света открыла было рот, чтобы произнести очевидные слова отказа, как вдруг почувствовала, как из ниоткуда, из тёмной глубины, поднимается тяжёлый, липкий, ничем не объяснимый страх, который смягчает мышцы и заставляет безвольно опускаться руки, который властно влечёт в животное чувство безысходного кошмара. Света провалилась во всасывающий холод и мочевой пузырь расслабился помимо её воли. На сиденье текла горячая влага, пропитывающая дорогую одежду, попрошайка уже куда-то испарился в испуге, а Света кричала, кричала страшно, как будто её убивают. Она кричала, и не могла остановиться и в её глазах был дикий ужас.