Петя Шнякин : ПЕРВАЯ ПОПЫТКА.

Я несмело прошёл в столовую. Попал как раз к обеду. Только присел на табуретку, вдруг появляется лысый амбал, желваки на щеках ходуном ходят:
- Ты что на моё место сел?
Я поднялся и чуть отпрянул назад, шага на два от незнакомца.
- Я тебя спрашиваю, блять, ты что моё место занял?
- Да откуда я знал, что оно твоё? Я первый день здесь.
А сам от него отхожу, оглядываюсь, куда бы свалить. Да как отсюда свалишь!
Верзила начал бегать за мной вокруг стола. После двух кругов погони, он неожиданно рухнул на пол, его стало жутко колбасить, руки и ноги ходили ходуном, изо рта шла белая пена... Падучая.
- И часто у него так? – спросил я парнишку, наблюдавшего рядом со мной за происходящим.
- Бывает иногда, он, говорят, убил кого-то, может, врут...

Во, бля, попал! Зачем мне всё это нужно? Неужели самому нельзя бросить пить? Ещё не отошедший от похмелья, с противным сердцебиением в груди и липким потом на лице я не дождался еды и ушёл в палату. Прилёг на койку и начал вспоминать.
***
- Петь, нужно что-то делать, замучил ты пьянкой своей. Двадцать пять лет, а дурак дураком. У тебя же ребёнок, жена. С работы могут выгнать. Лечиться тебе надо, сынок, - упрашивал меня отец, с тоской поглядывая на моё опухшее от трёхдневного запоя лицо.
- Да как мне в больницу ложиться? Бумага сразу на работу придёт. На учёт поставят. Ружьё отберут.
- Да я Коле, в Рязань написал письмо, он же хирург, ответил – никто не узнает. Только нужно отпуск на месяц взять. И к нему поедешь. Брат всё-таки двоюродный. Николай всё устроит.
***

На ужин Лысый не пришёл. Жрачка оказалась отвратительной, я не мог даже представить себе, что такое едят. Я поклевал хлеба и выпил чаю, чёрного от добавленной в него соды и опять побрёл в палату. Она была огромной. Коек на шестьдесят, четыре из которых находились посередине. На них постоянно мучались привязанные ремнями и полотенцами больные, славившие «белугу». Они стонали, кричали, иногда просили их освободить. И так всю ночь. Чтобы забыться сном, я выпил таблетку нембутала.
- Это чего у тебя? – спросил сосед слева, худощавый небритый мужик лет сорока.
- Снотворное... Чтобы уснуть.
- Ты мне пару колёс не дашь?
- Бери.
- Во, благодарю! У тебя, их много ещё?
- Найдётся. И димедрола три упаковки. Я когда сюда поступал, с братом был, он врач. Потихоньку лекарства в робу заныкал.
- Меня Орлов зовут, Володька. До лета хочу тут перебиться. Антабус не пью, выплёвываю. Эх, до тепла продержаться бы. А ты откуда?
- Из Москвы, лечиться устроили, а поесть в столовую сходил, чуть не убили.
- Кто?
- Да лысый один, эпилептик.
- Не боись, я с ним завтра поговорю. И вообще, если что, скажи Орлов твой кореш, никто не тронет.

***

Так проходило время. Я исправно пил антабус и кормил Володьку на ночь колёсами. Помощь его мне не потребовалась. Я не лез ни в какие дела, просто на трудотерапии тупо сколачивал деревянные ящики под водочную тару.
А у моих коллег по столярному делу имелось одно развлечение - женский цех по пошиву брезентовых рукавиц. Он находился рядом. Через толстый прозрачный плексиглас, установленный на каменной стене, можно было наблюдать, как бабы сидели за швейными машинками и строчили на них незатейливые изделия. Широкое окно и стену разделяла маленькая щель. В неё ребята кричали:
- Надька, покажи пизду! Покурить дадим! – и пропихивали сигарету в щелку. Надька отходила от своего «зингера», приближалась к окну, нагло смотрела сквозь плексиглас и неспешно приподымала полы халата, потом быстро задирала его выше пояса и снова опускала вниз. Затем хватала сигарету.
- Нееее, так не пойдёт, медленней давай!

***

Через десять дней вызвал к себе в кабинет лечащий врач.
- Ну что, Петя, лекарства ты принимаешь исправно, трудишься хорошо. Могу тебя завтра на выходные домой отпустить. Ты ведь недалеко отсюда живёшь? Пешком дойти можно, - говорил он, изучая мой левый адрес.
- Ой, спасибо!
- Только в воскресенье в восемь вечера, как штык, назад возвращайся.
- Да какие разговоры!
В субботу домой меня отпустили в дурдомовской одежде – лёгкий фуфан, тёмно-синяя роба и брюки. Ну и кирзачи, конечно. Правда, всё новое, с иголочки. Денег, понятно, не дали. Добрался до железнодорожной станции на троллейбусе. Тогда, в 1975 году ещё не было прямой электрички Рязань-Москва. До Коломны ходили четыре старых вагона, с простыми, не автоматическими дверями. Ждать пришлось долго, жрать охота, помираю, а в кармане ни копейки. Пока ехали, я две бутылки пустых нашёл, а на конечной остановке «Голутвин» в тамбуре первого вагона ещё две прихватил. Только с подножки спрыгнул, а тут проводница начала орать:

- Что же ты, гад, посуду мою воруешь? Пьянь! Уголовник чёртов! Милиция!
Я бегом от неё, а место незнакомое. Но винный магазин минут через пять отыскал, бутылки, правда, только по десять копеек сдать удалось, хоть и по двенадцать тогда они стоили.
Потихоньку пришёл к вокзалу, электричка до Москвы через полчаса. Хорошо! Да ещё пирожками с повидлом торгуют. Пять копеек штука. Мне восемь пирожков в газету завернули, масляные такие и сладкие.
Что не говори, а на свободе весело! Хоть и трудности порой бывают.
В электричке меня сонного, поймали контролёры, но отпустили, когда сказал, что в Рязани из психбольницы сбежал и домой пробираюсь с пересадками. Мир не без добрых людей.
Да, а в дурдом я вернулся.