Шизоff : Смерть Ивана Ильича - 2

Иван Ильич прожил обычную малоинтересную жизнь.
Родился, как все. Рос так же, не выделяясь.
Пошёл в среднюю школу. Закончил десять классов, по окончанию не поступил.
Пошёл в техникум, но не доучился – пришло время служить в войсках.
Пошёл и отслужил. Вернулся, не подумав женился, поучаствовал в репродуктивном процессе, быстро соскучился от забот и развёлся.
Пошёл работать на завод. Стал пить водку, не платить алименты, прогуливать и лодырничать. Его, как это ни странно, уволили, и он уехал на север за длинным рублём. На севере он пил водку, не платил алиментов и жил с какой-то тихой женщиной. Прогуливать и лодырничать на севере было не в пример труднее, и лет через семь он соскучился. Бросил какую-то женщину, надоевшую хуже горькой редьки и умудрившуюся, вдобавок, тихо обрасти ненужными детьми, получил расчёт и вернулся в город трёх революций. Как раз начиналась четвёртая - перестройка.
А дальше было всё как у всех. Ну не совсем, как у всех, но у многих. Деньги у Ивана Ильича были, алиментов с него по революционной запарке уже никто не требовал; мама тихо преставилась, царство ей небесное, старушке. Ильич схоронил маму, обменял с доплатой квартиру, с месяцок попил водки и снова женился. На гражданке еврейской национальности. Как ему удался подобный трюк, он и сам не понял, что, впрочем, довольно обычное в отношениях с богоизбранным народом дело. В течении года его бурно любили всей чернявой семьёй, а жена Соня, оказавшаяся на порядок старше, чем думалось - порой даже откровенно насиловала. Кормили на убой, холили и лелеяли. В душу не лезли. Работать не заставляли. Питие водки вслух не порицали, но так тонко намекали всем семейством, что через пару месяцев водка опротивела ему естественным образом. От душевной скуки Иван Ильич подключился своим длинным северным рублём к семейному бизнесу и стал деловым человеком.
В свои сорок шесть он был ещё хоть куда молодцом и помирать не собирался. Крепко стоял на ногах. Кой-чего поднахватался у продвинутого в перестроечной экономике тестя. Посильную помощь оказали выписанные с севера авторитетные коллеги – специалисты по лёгким деньгам и тяжёлым проблемам. Где-то озарило, где-то повезло. Кому надо – дал, от кого не надо – с божьей помощью отстрелялся. В общем и целом: жизнь удалась. Сеть неприличных ларьков превратилась в приличную аптечную сеть, деньги уверенно и стабильно капали, живот и самоуверенность росли и ширились. У него появился личный шофёр, секретарша из моделей, ещё одна женщина с большой мягкой грудью и ласковым сердцем. А с недавних пор вошла в обиход и худенькая передовая девчушка – вполне бессердечная, но с неким особым талантом. Иван Ильич любил немецкое пиво, русскую баню и учился играть в перспективный гольф.
Однажды, весенним похмельным утром, он сидел в офисе. Наедине с полупустой головой и таким же стаканом. В окна било весёлое майское солнце, беззаботное и легкомысленное. Иван Ильич совершил пару деловых звонков, один личный, отхлебнул французского коньячку, сделал губами задумчивое «Пуф-ф-ф», прикрыл глаза, чтобы собраться с мыслями, и …
… тихо умер.

С разного рода мистическими вывертами помирают исключительно женщины. Их сразу несёт в светящийся тоннель. На том конце безвременно ушедших дам встречают стильные светоносные юноши, известные в прошлом международные святые, а порою - галантно расточает комплименты САМ. Из пронизанного нетварным сиянием облака он с искренним сожалением просит их вернуться назад. Густым и волнующим голосом.
У мужиков всё иначе. Только торкнуло изнутри тупым в сердце, полоснуло сварочной вспышкой по закрытым глазам, да мазнуло по ноздрям тошнотворным пахучим морозцем. И – привет! Открылись глаза, а вся атмосфера сгустимшись и будто пылью припорошена: клубится в лучах солнца какая-то смутная радиация, а само солнце – плоское и не греет.
«Чего это я? – с непонятной тоской подумал вслух Иван Ильич, - Давление, сука, балует? Магнитная… как её, сволочь такую,… буря?». Голос прозвучал странно: будто в заброшенной бане жалобно мяучет кто. Тихо так, и испуганно. Он скривился, невнятной рукой взялся было за стакан, но схватить не удалось – пальцы безвольно пошарили по гранёному боку и оттопырились в сторону в неясном отвращении. Исключительным усилием воли Иван Ильич заставил погрузить в янтарную жидкость указательный перст, поболтал, сам над собой удивляясь – что он делает-то, а?! – и поднёс к обмершему в гадком предчувствии носу….
Запаха не было. Он лизнул. Ещё раз лизнул, ещё…. Не было не только вкуса, но, вроде как, и самого пальца не ощущалось.
То, что на этот раз высказал Иван Ильич, было грубо, конкретно, и в целом верно. Как–то раз подобной репликой он раз и навсегда расставил акценты во взаимоотношениях с ближневосточной роднёй. Заткнулись сразу все: и плешивый сионист, и его фальшивого возраста бесплодная дочь со своей толстогубой мамочкой. Заткнулись, и отбыли на историческую родину – во как сильно было сказано! А вот сейчас – будто козлёночек блеет в колодце…. Тьфу!
Вот положеньице-то: сидишь колом в серой измороси, пищишь, как крот, и даже выпить толком не можешь, а они там все груши околачивают! Жанночка, секретутка; Феденька, охранник тупорылый; Ноиль, татарин хитрый, водила…. Лясы точат со скуки, кофий пьют, и хоть бы одна тварь заглянула к кормильцу: как он тут?! Пойти посмотреть самому, да отчего-то встать опасливо – а ну как помрёшь ненароком?!
-- Уже, уже! – раздался приветливый, не по делу жизнерадостный голос, и прямо из окна по упругому солнечному лучу вышел некий слабо очерченный индивид, нервно стряхивая с плеч то ли клочья липкого тумана, то ли перхоть, – Отмучился, красавец! Теперь хоть головой в окно – ехало-болело! Два раза не расстреливают ни на каком свете – законодательство, как ни крути, да-с!
-- Ты-ы …. Ты кто такой?! – просипел совсем уж пресмыкающимся голосом Иван Ильич, дико таращась навстречу явлению, - Кто пустил, я спра….
-- Служебный дух из Бригады Этапирования в МВО. Конвоир, то-бишь, и проводник, – посетитель шаркнул ножкой, слегка уплотнился, отсалютовал, и стал похож на стандартного привокзального Ленина из детства: мелкого бодрячка, щедро залитого помертвевшей серебрянкой, – Вергилий твой, и Харон. Два в одном, как вы тут нынче шутить изволите, господа новые русские острословы, да-с!
-- Ка-ак-ак…? – слабо квакнул-икнул-подавился Иван Ильич.
-- Иван Сусанин – дефис – Лаврентий Берия! Так понятнее?! – несколько раздражился призрак, уплотняясь на глазах, - Слышал о таких персонажах, господин хороший?! Или вы тут совсем отупели в своём миллениуме? Чего непонятного-то?!
-- Ка-а-кой ДЭВИС….? Непонятно…. – позеленел от посмертного стыда Ильич.
-- Дефис! Господи! И это самая читающая страна в мире!
Иван Ильич от смущения проступил несвоевременными пятнами тления и издал звук, перешедший в запах гнилого силоса.
-- Ну, будет, будет, голубчик….- подобрел тронутый его покаянной реакцией житель загробного мира, - В конце-концов лично вы не так уж и виноваты. Общество потребления, глобализация, поп-культура, реклама прокладок – это кого хочешь доведёт. Спустишься к вам, думаешь по старой памяти: вот россиянин, даже великоросс! С достоевщинкой, стало быть…. Слеза ребёнка, чувства добрые лирой пробудить там, воздвигнуть нерукотворное…. Подойдёшь сзади, по плечу похлопаешь, обернётся – Свят,Свят,Свят! Вылитый Джордж Буш – не мычит, не телится. Хам и тупица, только фамилия русская…. Ладно, это всё лирика: что тебя, родной, по существу интересует?
-- МВО. Это что такое?
-- Аббревиатура. «Места Весьма Отдалённые», значит. Народ бывалый от «не столь отдалённых» предлагает не зарекаться, ну а от наших заповедных – и думать нечего. Родина сказала – надо!…. Как там дальше? Припоминаете?
-- Комсомол ответил: «Есть!» – на автопилоте продолжил усопший.
-- Именно так! Труба зовёт! Будь готов! Ну! Как завещал великий Ленин?!
-- Всегда готов. – вздохнул покойник, окончательно выходя из себя, уже порядком окоченевшего. С криво приоткрытым ртом и закатившемся в дальний угол к потолку левым глазом. – А там как… ну, рай там, ад… Жить можно, или совсем вилы? По каким понятиям у вас там толкуют-то?
-- Эх, как заговорил, а?! – восхищённо хлопнул себя по ляжкам обтянутый жёстким проволочным контуром, пузырящийся энергиями дух, и даже затрещал гамма-излучением, - Нет, вы, русские – это нечто с чем-то! Что водка, что пулемёт – лишь бы с ног валило! Прелесть какая! Смирение, блатной жаргон, тонкость чувств и беззаветная способность отдаться чему угодно неведомому! Россия – щедрая душа, поистине так! Я вот намедни из Дании одного этапировал, так это смех и грех: нюни распустил, обгадился, и всё про Гаагский суд, а?! А до этого – штатник один. Прикинь: иммигрант, нелегал из Эквадора, а всё туда же – грин-карту мне в нос суёт и о правах талдычит! Мачо! Латинос, трущобное дитя, чучмек из банановой республики – а всё туда же! «Я есть гражданин Соединённые Штатов оф Американ». Вот дурак-то! Лучше бы помалкивал - у нас из тех мест не жалуют….
-- А за что меня…ну, я на тему, что вроде: раз – и в дамки? Неожиданно как-то….
-- Не знаю, дорогой мой земной человек, не ведаю. Тут у нас такой режим секретности, что вам, неразумным детям космического века и не снилось. Ты вот, например, этим прибором пользуешься? – дух ткнул искрящим пальцем в сторону ноубука, отчего тот мгновенно зашёлся в безумии: на мониторе со страшной скоростью начали меняться неведомые символы, чудные диаграммы, рисунки и графики.
-- П-пользуюсь. – подтвердил против воли заинтересованный компьютерным буйством пользователь.
-- А в начинке разумеешь? Азбуку программирования, например? Основы?
-- Да на кой ляд мне основы?! У меня свой…
-- Вот именно! Сам ты не разберёшься, коли чего засбоит, так?
-- Так.
-- А вот в том, что я сейчас туда походя заправил – и он, хакер твой, без стакана не разберётся. Обещаю, зуб даю!
-- Ну и что?
-- А вот кто в меня это самое запихнул и зачем – даже я не разберусь. Понял? Что ты, что я – мы даже не программы. Даже не символы. Ну… в общем так: здесь, в арифмометре твоём доисторическом, в основе лежит двоичная система исчисления – единицы и нули, совокупность их комбинаций. Усёк?
Иван Ильич кивнул тускло мерцающей в облаке озона фантомной головой. Странно, но в отличии от нехорошей после вчерашнего мёртвой головы, новая голова была на редкость сообразительной и восприимчивой. Он и впрямь понимал. Более того – кое-что из мечущайся на мониторе китайской грамоты казалось ему странно знакомым, разумным и понятным.
-- Так вот мы с тобой – как единица и ноль. Засечки на одном из миллиардов жёстких дисков миллионов компьютеров в триллионе сетей. Понял?
-- А кто есть кто? Я – ноль? Или ты?
-- Ты - единица, - признал дух после лёгкого замешательства, - А я чистейшей воды ноль.
-- Почему?
Тут дух как-то поблёк, проступил вымученным разрядом и признался:
-- Чёрт его знает – почему. Впрочем, и чёрт не знает…. Знал бы, так вы уже давно бы всей голубой планетой в туманный минус вышли с плотностью ниже вакуума. Моё дело, видишь ли, тебя проводить к нему, а уж что ОН лично тебе скажет, об этом мне только гадать, да и то без толку… не дано нашему брату, рылом не вышли!
Дух печально выдохнул облачко озона и частично растворился эфирным телом в инфракрасной области спектра – особенно щёки и уши зашлись, как у маленького.
-- Кто - он? – осторожно спросил Иван Ильич.
-- Кто-кто! Главный пользователь и программист – вот кто! Любит ОН вас за что-то…. И ценит выше, чем нас, вот в чём петрушка!
-- А вас?
-- Нас ценит…. Но уж и гоняет – будь здоров! Не забалуешь.
-- Такое это дело – царёва служба.
-- Да уж! Как один твой пращур предположил: «Нет правды на земле, но правды…». Слышал?
Иван Ильич покачал головой – эта речёвка как-то вывалилась из памяти.
-- Да и слава богу, что не слышал! – облегчённо простил ему забывчивость дух, - Зарапортовался я что-то…. Ну что, полетели? Дохнём полной грудью гелия? А то в вашей атмосфере от влажности пробки рвёт…. Или ты традиционалист?
-- Чего?!
-- Попрощаться с землёй-матушкой, поглядеть на рыдающую на крышке гроба безутешную вдову, детей малых? Скупую мужскую слезу в глазах верных друзей? Сдержанную скорбь соратников? Не желаешь? Только сразу предупреждаю: никаких сорока дней. Даже трёх не дам. Ваши вояки столько вышек понатыкали, что весь эфирный тракт – сплошная пробка. Если ты ещё в порыве умиления порастратишься в смысле ненужных энергетических всплесков - то мы на неделю зависнем в нижних слоях, а это такой отстойник, что…. В общем – не советую. Там потеряться можно на раз, а если сталкеры перехватят, то в такие кущи уведут, что ГУЛАГ раем покажется….
-- Сталкеры?!
-- Ну, антинолики… Черти, чтоб понятнее было! Или вы уже и в чертей не верите? – обеспокоился дух.
-- Верю, верю, - успокоил его Иван Ильич, - Этих даже у нас хватает. Менты, депутаты, чиновники…. Наверху тоже черти полосатые, в думе…. А ваши ещё хуже?
-- Страшнее, - заверил собеседник, но тут же поправился:
-- На вид.
-- То-то, что на вид! Да ладно, ну их всех в …!
-- И это правильно! Приятно дело иметь с умным бывшим человеком…. Так может двинемся? А то ведь пока найдут, пока оприходуют, распотрошат, сообщат, закопают…. Тоска зелёная, если по совести! Да и чего хорошего увидишь? Сплошное враньё, как правило: если кто и заплачет, то кредитор, а остальным – только головная боль, разве что поминки…. Скажи честно – тебя кто-нибудь любит? Женщина, дети? Соображай! Время – вещь относительная, как и деньги, но без него никуда! В вашем мире, разумеется. За Сириусом уже совсем другая канитель, но это долго объяснять – сам убедишься. Нам бы только чёрной дырой успеть протолкнуться, пока она сверхновой не накрылась, а то придётся такого крюка по Млечному….
-- Всё, завязывай! – оборвал Иван астрофизика, - Скоро рванём, не гомозись. Давай быстренько, на рысях…. Во-первых к Нюшке, мелкой моей, на Энергетиков 15, дробь два, квартира….
-- Это не суть важно: пространственные координаты в планетарных пределах ….
-- Во-вторых на сына хочу посмотреть, того что у первой моей. Ну и остальных тоже… взглянуть разик.
-- Жену законную не желаете полюбопытствовать?
-- В гробу я её видел, переться туда в Хайфу! Только время терять….
-- Зачем лететь? Кварки жечь только, фотоны опять же… Кино посмотрим, да и…?
-- Какое кино?
-- Voila! – сущность дунула в монитор, с экрана схлынула какая-то агрессивная кривая, цифры свернулись в крепкий узел, а затем прыснули во все стороны разноцветным винегретом, из которого стремительно начала складываться картинка. – Сейчас настроим на внутренний радиус…сей момент… и…
Иван Ильич впился глазами в монитор. На экране чётко прорезались знакомые ноги в ажурную сеточку. Вверх по ажуру ползла чья-то неположенная рука. Камера услужливо ушла назад, и его взору предстала упоительная сцена: в его собственной приёмной, его собственную секретаршу Жанну тискал, завалив на стол, его собственный водитель!
-- Та-а-ак! Всё путём, настройка нормальная….- дух удовлетворённо засопел в затылок, - Можно путешествовать – есть контакт!
-- Есть, есть, - тяжёлым, неземным уже, галактическим тембром подтвердил Иван Ильич, наблюдая за деловитыми и слаженными движениями персонала, - Есть на ж…е шерсть - мелкая, но своя! Звуку прибавь!
-- Да нужно вам… - заныл оператор, - Давайте уж сразу по адресам!
-- Слушай ты, ноль без палочки! Делай, что говорят, а то ты у меня вообще весь остаток вечности проживёшь по законам земного притяжения! – Иван Ильич обозлился и быстро пустил в оборот недавнюю информацию, бездумно слитую ему пришельцем, - Я на приёме ЕМУ такого шепну, что ты у меня….
-- Понял, понял! Что вы сердитесь? Вольному воля, я же ничего… - звук и впрямь появился, и пока в уши покойника вползал неожиданный яд, ангел буркнул в сторону:
-- Точно прописано: «Сыны века сего в своём роде хитрее сынов света». Этим богоносцам палец в рот не клади. У, гиперборейцы проклятые! Скифы!
Впрочем, он быстро взял себя в руки и присоединился к просмотру.

Это был фильм ужасов. Искариотчина и Морозовщина. Плоть и кровь, гнев и ярость. Первородный грех с изгнанием в Апокалипсис.
Его презирали, ненавидели, кляли все подряд. Его обкрадывали, изменяли и продавали. Ему желали одного только зла и строили козни.
Он увидел, как его двадцатишестилетний сынок, пробитый алкаш с дебильной старческой мордой бьёт свою мать. За вечно отсутствующего Ивана Ильича, ставшего причиной появления на свет ещё одного, несчастного от рождения, паталогически болезненного недоумка.
Второй, северный сынуля, парился на нарах. Он лишь два года назад перешёл порог совершеннолетия, но уже шёл по второй ходке, а статья его была некрасивой, злой статьёй. Недополученное в детстве добро он компенсировал отвратительным злом по отношению к тем же детям. Дочка была младше на шесть лет, и, слава богу, была просто придорожной шлюхой. С дочкой обошлось. А чем ещё теперь кормиться на диком севере? Хоть так…. Жаль, конечно, что мать их рано удавилась.
Он увидел семейный совет: тёща с женой доказывали осторожному тестю, что дешевле заказать наглого гоя, чем договариваться. Тесть всё больше и больше соглашался с их доводами. Заказать человека в России можно даже посредством телефонного звонка от стены плача. И концов не сыскать….
Они были не одиноки в своих фантазиях. Пригретая из жалости Нюшка, бессердечный, склонный к сладким извращениям, зверёк подбивала своего убитого насмерть кислотой братца на …. Жутко вспоминать их стратегический план.
Ноиль, похотливая скотина, сливал добытую через озабоченную дуру Жанну информацию. И своим, казанским, и дагам, и тамбовским…. Всем подряд, за малую долю. Охранник, двухметровый сибирский придурок, ничего особенно не замышлял – нечем, но был в курсе и молчал, сука, молчал!
Даже ФСБэшник, которому он, Иван Ильич, исправно платил дань, и тот что-то мутил и копал под него втихомолку….
Он сидел, оглушённый, опустошённый и опущеный. Недоумевающий, страдающий, не способный даже на гнев. Отвращение, отвращение, отвращение….
-- Что ж это такое, брат, а? – повернулся он к равнодушному духу, - Почему со мной так?
-- Везде так, - пожал тот плечами, - Даже хуже бывает, глядите!
И щёлкнул пальцами.
Посреди тротуара умирал старик с ветеранской медалью на лацкане. Толпа брезгливо обтекала героя, лишь один молодой человек задержался, наклонился, резким движением сорвал с неприметного в своей бедности тела отличительный знак за воинскую доблесть, и присоединился к спутнице, на ходу показывая ей добытый трофей. Мародёры всегда удачливее героев – вон как ласково она ему улыбается! Молодые, современные, продвинутые….
«Ну что мы опять капризничаем?». Молодое улыбчивое лицо приветливо заглядывало в потемневшие от невыносимой боли глаза. Рак разъедал крепкого ещё мужика изнутри. Он уже обезножел, искривился в пароксизме боли, вывернулся всеми суставами. Он уже раскрошил зубы и пенился кровью навстречу лощённой онкологической морде в надежде на укол. «Вам, батенька надо в клинику, а так – не могу же я вам прописать наркотические средства? Я могу порекомендовать вам очень приличный стационар. Есть у вас возможность платить….?». Он написал на салфетке сумму. Показал серой от усталости женщине – жене, матери? Не разберёшь их, старичьё. «Это в месяц? – Одними губами. – В день, голубушка, в день!». Она захлопнула за ним дверь, и тогда завыли оба одновременно: она, тихо, в тёмной прихожей; он, во весь спасательский голос, в душной от боли комнате. Когда-то он спустился в подвал под реактором, а теперь не мог добраться даже до приглащающе распахнутого окна….
Молодая сильная женщина развернулась, и ударила маленькую и седенькую. Кулаком и в лицо. Маленькая всхлипнула, и тихо попробовала доказать, что она всё-таки мать. Молодая бурно и громогласно засомневалась, а потом ударила ещё два раза. Слабее, чем в первый раз, но тоже….
Жена ударила мужа ножом….
Муж долго бил её, дуру такую толстую, ногой в бок. Потом покопался в сумке, шкафу, серванте. Не нашёл, и взялся за детей. Дочка, пяти лет, просто плакала, а парнишка вырвался из пьяных рук и крикнул: «Ещё раз тронешь – убью!». Тот покачался, высказался было, но махнул рукой и ушёл – стало скучно….
Старухе гантелей в подъезде по голове. Нужна шестнадцатилетнему человеку доза? Нужна. Даже необходима….
Вдруг экран дёрнулся, сполз в сторону, и в такт энергическим вспышкам прорезался некий синтетический голос:
-- Это что за демонстрация? По какому поводу фестивалим?
Дух вытянулся чётко, по-военному, доложил обстановку: последний экскурс в личную историю, прощание славянки, мытарства на добровольных, так сказать, началах….
Багровая клякса на дисплее мигнула, наливаясь лиловой с прозеленью синевой, а вполне человеческий доселе звук перешёл в какой-то нервический, зубодробильный диапазон, сходный больше с вибрацией. Дух на глазах менял форму, плотность и цвет, не забывая почтительно склоняться навстречу зашедшейся в неистовом космическом гневе кляксе. Внезапно вой прекратился, будто обрезало, и монитор погас.
Иван Ильич тупо и тоскливо смотрел на трансформации. Ему было так тяжко и муторно, что он был на всё готов и уже ничему не удивлялся. Лететь к Сириусу? Да хоть в петлю Ориона! После таких-то мультиков….
-- Простите меня, - нежно и ласково, даже смущённо прозвучал вполне оформившийся во что-то приличное дух, - Иван Ильич! По досадной ошибке я подверг вас тяжёлому испытанию… это в общем и не моя вина… сбой, неполадка….редко, но бывает в наше непростое, судьбоносное, даже переломное, можно так выразиться, время….
-- А…? Что?! – встрепенулся метафизический Иван, - Летим? Пора?
-- В том и дело, что… - дух явно испытывал неудобство, но вдруг как-то подобрался и отчеканил:
-- Произошла ошибка в произвольном выборе объекта. Полёт отменяется. Наша компания приносит вам официальные извинения. Ваше время, потерянные энергетические ресурсы и моральный ущерб будут полностью компенсированы путём вневременных взаимозачётов. А теперь – позвольте откланяться, не поминайте лихом. Живите, наслаждайтесь. Даст бог – и ещё встретимся!
Произнеся всю эту ахинею, дух начал стремительное развоплощение. Он таял , теряя контрастность, объём и приобретая свойства банального солнечного света, в котором и растворялся прямо на глазах.
-- Стой! Стой! Не оставляй меня здесь, нет! – закричал Иван Ильич, но занемевшая челюсть не слушалась. – Я не могу здесь, я не хочу с ними тут…! Спасите, возьмите меня с собой, не оставляйте меня, слышите! Да стой же, гад! Стой! Мне то что делать?!
-- Бодрствуйте и молитесь, Иван Ильич! Выздоравливайте! До встречи, до связи, до скорого свидания! А теперь, простите, тороплюсь, лечу….
-- КУДА?! КУДА?!- плюясь возвращающимся к жизни ртом голосил вслед Иван Ильич, - КУДА?!!!
-- За охранником вашим… Феденькой… так, значит, карта… легла-а-а…
Слабо звучащий голосок растворился в пучке майского солнца без остатка. Веки на теле ожившего Ивана Ильича горестно и безнадёжно упали, но тут же отверзлись, и в такт им дрогнули пальца на руках, да и самого тряхнуло всем полным телом.
-- Спал я, что ли? – пробормотал он обычным вполне своим голосом, поднося к носу стакан.
Пахло дарами далёкой французской провинции. Он макнул язык – щиплет! Выпил. Посидел, прислушиваясь к телу. Вставило! Легонько, но облизало извилины. Искоса поглядел на монитор. Плавают обычные рыбки, а на часах…. Сколько же было на часах, когда он… скажем – заснул? Не вспомнить, но кажется так и было – начало третьего…. Жанну, стерву, позвать? Может слышала чего? Хотя! Жанна там с Ноилем свинячила по- тихому, и если сейчас осторожненько к двери подойти и в щёлочку….
Он уже начал осторожно вставать, когда в распахнутую дверь, без стука, ворвался преступный тандем. Первой - идущая пятнами Жанна, а следом и предательский татарин с озабоченным лицом:
-- Иван Ильич! Федя!
-- Что… Федя? – тяжело осел он в покинутое было кресло.
-- Умер!
-- Ка-ак? – сглотнул он, ощущая внезапно овладевшую всеми членами вялость.
-- Пирожком подавился. Внизу, в «Макдональдсе». Мы с Ноилем его отправили, то есть … ну, я его попросила, чтоб он сходил…
-- Понял, понял, вы с Ноилем….
Он внимательно поглядел обоим в глаза. По очереди и пристально. Её голубые забегали, а его – чуть в сторону, чуть-чуть…. Ага, голубчики! Ладно, ладно…. Но тогда, получается, это был…
-- Давно он… пирожком убился?
-- Да вот только что, минуту назад! Он звонил, спрашивал, чего нам взять и жевал, как всегда, и вдруг подавился… он в трубку хрипел, и… пищал, будто мышь, а ведь такой кабан был…
Жанна заплакала. Пищал! Как мышь! Двухметровый лось на семь пудов! Ага!
-- Ноиль! Встретишь тут из милиции, если что…. Объясните им что да как. А я пошёл. Мне пора.
-- А как же машина?
-- Нет, я пешочком, пешочком…. Как, знаешь, паломник…. По божьим местам, ножками, с палочкой…

Это были последние слова Ивана Ильича. Он вышел из кабинета тяжёлой неуверенной походкой, сопровождаемый подозрительными и недоумевающими взглядами, спустился по лестнице, вышел на улицу. Консьержка рассказывала, что он с минуту глядел широко раскрытыми глазами на солнце и улыбался. А затем перекрестился, шагнул и через мгновение слился с толпой.
Больше Ивана Ильича никто из родных и знакомых не видел.