lenine est merde : Дедушка умер

С трудом разлепив веки, я увидел, что отец, ничуть не меньше меня любивший в выходные полежать на диване до обеда, стоит в коридоре, одетый в свой парадный костюм "буржуа-вольнодумец". и явно собирается куда-то уходить.
- Ты далеко? - пробормотал я
- Дед умер - сказал отец, засунул в карман пиджака какие-то бумаги, и ушел.
Я завалился спать дальше. Интонация, с которой было сообщено известие о смерти деда, ясно давала понять, что ломанья рук и горестного плача по поводу случившегося у нас в семье не будет. Сам папа ушел из дома в возрасте 16 лет, его доконала привычка деда (его отца) звать его со двора, чтобы он выключил радио, стоящее в двух метрах от дедушкиного кресла. С тех пор между отцом и его родителями установились довольно отстраненные отношения: денег он им давал, но выдержать их общество больше 15-ти минут ему было не по силам. Мама же моя просто считала их придурками, так что особо скорбеть никто не собирался.
Что это была за семья, хорошо видно из такой истории. Как-то зимним вечером мне позвонил брат, который тогда жил у них, и дипломатично попросил помочь ему отнести на помойку старый телевизор. Телевизоров в их квартире было штук пять, из них один периодически даже что-то показывал, все они помнили Хрущева, Брежнева и перестройку, и несомненно обладали некоей антикварной ценностью. Классический Плюшкин, дедушка тащил домой все, что плохо лежало, полагая, что главное - украсть, а уж как украденное использовать в хозяйстве - второй вопрос. Никогда не забуду, как на мое семилетие он вручил мне клетчатое пальто, найденное утром возле мусоропровода.
Брат встретил меня у подъезда, сказал, что торопиться некуда и достал из кармана свежезабитый косяк. Через двадцать минут, нахохотавшись и накашлявшись, мы поднялись в квартиру, разулись и только подошли к телевизору, как из соседней комнаты, подобно торпеде, вылетел дедушка в одних трусах, упал задницей на телевизор и принялся громко орать, требуя, чтобы мы, сволочи, отошли от телевизора, не прикасались к нему своими грязными лапами и вообще свалили отсюда. Из кухни прибежала бабушка и стала лепетать что-то нечленораздельное, уговаривая деда успокоиться и выбросить сей пыльный памятник расцвету НТР. Увещевания ее пропали всуе, и неизвестно, чем бы все кончилось, если б внезапно с работы не вернулась тетя и не сообщила, что завтра хоронят какого-то директора общежития и старый телевизор вполне можно отнести на похороны и спихнуть его там кому-нибудь. Весть подействовала положительно, все сразу успокоились, а нам бабушка с лучезарнейшей улыбкой сказала, что в наших услугах никто не нуждается.
Размышляя о том, сколько телевизоров притащат на похороны дедушки, я одел на себя первое, что попалось под руку, и пошел проститься со стариком.

Когда я прибыл, дедушка лежал в лиловом гробу, а вокруг сидели его многочисленные сестры и поочередно всхлипывали. В начале ХХ века контрацептивы не были распространены, тем паче в русских деревнях. Многодетная деревенская семья была нормой.
- Все! Вот и не будет дед вас мучить! - сквозь слезы сказала бабушка.
Во время Великой Отечественной Войны дед служил в Литве, в войсках НКВД и занимался борьбой с печально знаменитыми "лесными братьями", что отложило на его психику опеределенный отпечаток, усиливающийся с годами. Общаться с ним было действительно очень сложно, эти агрессивные потоки сознания, сводящиеся так или иначе к тезису о том, что все вокруг мрази и хотят его свести в могилу, мог вынести далеко не каждый.
Меня никто не просил ни о какой помощи, но я очень хотел чем-нибудь помочь. Послонявшись по хате и поговорив с родственниками, я не нашел, к чему можно приложить свои усилия и очень обрадовался, когда узнал, что их сумасшедшую собаку, кидающуюся на всех чужих, нужно отвезти на дачу, дабы она не мешала принимать гостей. Правда, сказали, что собаку повезет брат, но я быстро набился к нему в помощники.
Всю дорогу брат молчал. Казалось, он был не рад моему присутствию. Мы переночевали на даче и поехали обратно.
Трамвайный путь, связывающий наше садоводство с городом, проходит мимо хорошо в те времена известной в городе аптеки N8. Популярность ее зиждилась на очень лояльном и терпимом отношении к своим основным клиентам - наркоманам. Рецепты на трамал и солутан заполнялись в присутствии тамошних фармацевтов и в строгом соотвествии с их указаниями. Так что когда трамвай остановился возле нее и брат внезапно быстро пошел к выходу, увлекая меня и собаку за собой, я не особо удивился. Присев на остановке, он быстро заполнил бланк, выписав сам себе коробку трамала, отдал мне поводок и пошел в аптеку. Вернулся он через пять минут и протянул мне мои 10 капсул. Я решил не ударять в грязь лицом, по приезду в город зашел к своему дилеру и купил у него пакет травы. Похороны обещали стать очень увлекательными и веселыми.

Квартира заполнялась народом, большая часть из которых не имела к деду никакого отношения - это были подчиненные отца и сослуживцы тетки. Сама тетка в голос плакала, отец ее утешал. Мы же с братом разбрелись по углам, сели и зависли. Порой где-то на заднем плане сознания проскальзывала мысль о том, что будет, если нас попалят, но мне было слишком лениво вестись на нее - я был удолбан в хлам.
Подошло время выноса гроба. Мы с братом, как по команде, встали, вцепились каждый в свой угол деревянного ящика с пожелтевшим дедушкой и элегантно расталкивая скопившихся в подъезде скорбящих и просто зевак, понесли гроб в машину. Оркестра никто не заказывал, и все прошло без задержек и проволочек: мы погрузили гроб и сели на свои места. Водителем оказался какой-то бывший майор вооруженных сил. Весь путь до кладбища я доказывал ему, что армию нужно упразднить, как социальный институт, он смотрел на меня непонимающими очами и очень хотел дать мне в морду.
Могила была уже вырыта. Гроб опустили вниз, а мне вручили лопату, чтобы я первый бросил горсть земли. То ли лопата была такой тяжелой, то ли я был совсем никакой, но в общем, я выронил ее из рук, поскользнулся на краю могилы и чуть не уебался на крышку гроба. Меня спешно подхватили, втащили обратно и отдали лопату брату. Через пять минут он устал, и мы пошли навестить могилу его лучшего друга, похороненного на этом же кладбище.
Друг покончил жизнь самоубийством. Кстати, вешался он тоже под трамалом. Мы нашли могилу, насыпали ему травы, покурили сами и вернулись к процессии, которая уже почти закончилась. Все собирались ехать на поминки.

Поминки организовали в типичной советской столовой, принадлежащей сельхозинституту, в котором дедушка трудился последние 20 лет своей жизни. Сновали толстые поварихи с злобными лицами. Люди усаживались за стол, я терял остатки дееспособности. В голове крутилась странная фраза: "мертвый дедушка мертвому дедушке глаз не выклюет".
Во мне никогда не было пафоса по отношению к смерти. Ну, умер человек. Что дальше? Все умрут. Дед долго болел и мы с ним намаялись.
Идея поминок тоже казалась мне дикой. Смерть во мне, в отличие от любителей традиций, не вызывает никакого аппетита, но на поминках есть буквально заставляют. Я уже готовился хлебать столовский суп с лапшой, когда мне в руки впихнули поднос и сказали, что мы с братом назначаемся официальными официантами на этих поминках.
- Молодой человек, а когда нам покушать принесут? - ехидно прошамкал какой-то большой дедушкин друг, изголодавшийся за все время.
Было очень жарко и душно. Спотыкаясь и зависая на ходу, я поплелся к раздаче.