Арлекин : ...и один пеший

[ЧЕТЫРЕ ВСАДНИКА АПОКАЛИПСИСА] И ОДИН ПЕШИЙ

Деревья с иссушенной корой впились в почву, пытаясь высосать из неё последние соки. Тело Земли, пыльное, аморфное, не сопротивлялось жадным наездам своего волосяного покрова.
Мам, купи конфету.
Имей совесть, у тебя от них уже карманы отвисают!
Девочка с образованиями хомячьих щёчек на месте карманов держала маму за руку. Было сухо и по-летнему пусто. Довольная девочка резво топала по тугой пыльной земле, долой из круглосуточного садика.
"Боже, боже, где это видано? Четыре четыреста? Палка колбасы. До пенсии - двенадцать дней, опять придётся идти вечером за бутылками", устало вздыхая, думала Виктория Семёновна. Её тапочки были стоптаны и смотрелись, как пыльные портянки. Она подошла к Виталику и спросила, можно ли забрать бутылку, подумав: "Раньше начну - раньше закончу".
Он успешно сдал выпускные школьные экзамены и уже поступил в университет. Сидя на лавочке и медленно отпивая пиво, он лечился после вчерашнего. С момента, когда обнародовали результаты вступительных испытаний, вчерашнее не отпускало его ни на один день.
На Викторию Семёновну он даже не поднял глаз, уже привыкший к этому древнейшему, после проституции, ремеслу вокруг и повсюду.
Он заглянул в бутылку - тонкая плёнка пива на дне была покрыта маленькими пузырьками. Он протянул бутылку женщине, разглядывая её старую обувь.
Тепло беззаботности обволакивало его тело. "Как хорошо, думал он, по-кошачьи щурясь на солнце. Хорошо не учить, не суетиться, быть свежепоступившим".
Мам, ну купи, а? послышалось где-то в глубине сквера.
Он посидел ещё минут двадцать, потом встал и побрёл по асфальтовой дорожке без какой-то определённой цели. "Скверная прогулка", подумал он и усмехнулся. Листва деревьев почти полностью закрывала чистое небо, создавая всеобщую тень. К ногам Виталика подлетел, несомый ветром, фантик от дешёвой карамельки.
Прикрытый тенью ракиты, на одной из скамеек полулежал Сохатый. Заниматься шантажом для него было не в новинку, он досконально знал всю технику подобных махинаций человеческими пороками и почти не беспокоился, уверенный в очередном успехе, даже не смотря на то, что Михаил задерживался. Он обязательно придёт, Сохатый был в этом уверен. История в этот раз была до скуки расхожей - супружеская измена. Сохатый обладал очень для Михаила некстати качественными и чёткими фотоснимками, детально удостоверяющими факт обмана, так что выбирать неудачливому жеребцу не приходилось. Сохатый наслаждался тёплым воздухом, мягким, как пуховое одеяло и предавался солнечным мечтаниям. В ожидании Михаила ему хотелось уединения, поэтому, когда с ним заговорила эта старуха, покой в его мелочной душонке быстро сменился раздражением.
Виталик поставил ногу на лавочку и подтянул сползший со ступни носок. Сквозь густой кустарник он увидел другую скамейку, с тридцатилетним мужиком на ней, и пожилую женщину с маленькой девочкой в одной руке и полиэтиленовым пакетом, который издавал стеклянные звуки - в другой.
Девочка тянула женщину куда-то в сторону, а сама Виктория Семёновна, потупившись, мямлила что-то явно недружелюбно настроенному мужику.
Сохатый встал, достал кошелёк, извлёк из него банкноту. Виктория Семёновна не поднимала глаз. Сохатый поднёс купюру к губам и смачно в неё плюнул. Потом он демонстративно-аккуратно сложил бумажку пополам и разжал пальцы, отдавая её потокам воздуха. Та медленно спланировала к ногам девочки.
Малышка нагнулась, чтобы подобрать её и рассыпалась пеплом. С Сохатым произошло то же самое.
Виталик свалил увиденное на суммарный эффект от пива и жары. Он присел на скамейку, чтобы собраться с мыслями и мгновенно истлел, едва прижав пятую точку к крашеным доскам.
Виктория Семёновна видела их, обожжённых и мёртвых. Она провела рукой по композиции из двух кучек праха, и они моментально испарились. Их жёлтый пепел, мелкий, как пыль, устилал песчаную гладь и, уже на поверхности рукотворной пустыни, гонимый ветром, становился её частью.
Скелет Виталика, сидящий на скамейке, сухой и как будто древний, шелохнулся вслед движению воздуха и стал медленно рассыпаться.
Жанна Валерьевна, дипломированный и молодой юрист, шла на работу сквозь знойное утро, по привычке - через сквер. Её мозг был занят усиленной работой по поиску путей для исправления деликатного положения, сложившегося с её начальником, Вадимом Ивановичем, правой рукой которого она являлась уже несколько месяцев.
Сложность проблемы состояла в том, что со вчерашнего вечера, Жанна стала его правой рукой во всех отношениях. Бесспорно, он ей нравился, но ранний трах мог запросто перечеркнуть всю возможность серьёзных отношений.
Жанна шла, погружённая в свои раздумья, не замечая мелкого песка, туманом висящего вокруг и скрипящего под ногами. Она вошла в тень аллеи.
Виктория Семёновна медленно перебирала ногами в бредовой полудрёме, под палящим солнцем рождающейся пустыни, по щиколотку утопая в песчаной зыби.
Жанна неслась вперёд, занятая своими мыслями и не видела пожилую женщину, медленно бредущую ей навстречу. Молодая юристка заметила пенсионерку в самый последний момент, когда та оказалась прямо перед её носом. Жанна попыталась разминуться с этой, видимо, с утра налившейся алкоголичкой, но всё же задела её плечом. И рассыпалась, так и не уладив свою личную жизнь.
Виктория Семёновна не обратила на произошедшее никакого внимания. Восприимчивость её тела снизилась до нуля, нервные окончания отмерли. Она вышла из сквера. За её спиной с ужасающей скоростью погибали деревья.
Ей навстречу вышел упитанный дядька с бородкой Хемингуэя. Он очень ею дорожил, ведь, говоря начистоту, его удостоили членства в клубе только благодаря этой самой бороде. На табличке над дверью так и было написано: "Клуб двойников Эрнеста Хемингуэя". В его барсетке, кроме всего прочего, лежала внушающая уважение к её хозяину толстая пачка денег, завёрнутая на всякий случай - он сам не знал, какой - в газету. Сумма была поистине крупная, и Михаил не жаждал с ней расставаться, но он был готов заплатить, лишь бы только его жена не увидела фотографий, копии которых он получил вчера по почте.
Виктория Семёновна повела рукой, и он растаял. В её мозге не возникло ни малейшей мысли, он отказался воспринимать окружающее. Она подняла глаза и не увидела ничего, кроме песка, устилающего всё вокруг.
Город вымирал. Жара испепеляла всё сущее. Ржавые каркасы автомобилей с иногда попадавшимися в них полуразложившимися телами лежали скелетами динозавров, припорошенные мелким пустынным песком. Они вырисовывались сквозь жёлтую мглу и тут же исчезали под взмахом её руки.
Вся в пыли, Виктория Семёновна застыла на месте с лопнувшей от жара бутылкой в руке. Перед её глазами возник образ Виталика, тазобедренной костью вросшего в древесину облупленной скамейки, утонувшей в песчаных волнах, перед тем, как сам он обратился в горчичную пыль.
Неожиданной атакой её голову полностью захватил один образ, от которого она не могла избавиться, как не пыталась. Она изо всех сил зажмуривалась, била себя ладонями по иссохшим, загрубевшим щекам, кричала, сипло срываясь на свист и шипение, но образ не уходил.
Её дочь, которая теребит её пожилую ладонь и клянчит конфетку.
Она мучительно старалась отгородиться в памяти от того, что было дальше. Она не хотела этого вспоминать. Пока у неё получалось.
Чтобы перенаправить поток мыслей в иное русло, она подумала: "Интересно, а моя кровь уже загустела?".
Она отвела лопнувшую, зазубренную по краям бутылку в сторону, и с размаху всадила её себе в бедро.
Кровь из раны не хлынула, а потекла, лениво разделяясь на ручейки.
"Возможно, подумала она, я просто не поразила артерию".
Вокруг её правой ступни натекала вязкая бордовая лужица, которая медленно уходила в песок. Справа что-то блеснуло на солнце. Внимание Виктории Семёновны, привлечённое этим интригующим бликом, обратилось к небольшому песчаному заносу невдалеке. Она подошла ближе, в надежде, что это - пустая бутылка, но это была лишь её часть, наполовину разложившийся стеклянный труп. Дул постоянный ветер, отчего внутри бутылочного осколка весело прыгало несколько десятков песчинок.
Её дочь, которая теребит её пожилую ладонь и клянчит конфетку.
Виктория Семёновна издала вопль, исполненный страдания и, схватив свои седые пряди обеими руками, сильно дёрнула их в стороны. По её вискам потекли густые тёплые струйки...

...Дюны двигались под потоками воздуха. Песок, отделяющийся от жёлтых холмов, летел по воздуху, повторяя траектории ветряных завихрений.
Её ноги погружались в песок по лодыжку, но она продолжала идти. Раскалённый белый шар атаковал её непокрытую голову, а отдельные песчинки с силой врезались в её обнажённое тело, пытаясь пробить его насквозь.
Она шла медленно, прикрыв глаза ладонью, борясь с мягкой зыбучей поверхностью.
Теперь её выбор пал на высокую дюну впереди и слева. Она вперилась в неё взглядом и шла, прихрамывая на правую ногу.
Каждый такой раз, когда она выбирала для себя новый ориентир, она ожидала, поднявшись на него, увидеть впереди конец, но всегда под ней расстилалась лаконичная жёлтая пустыня, сокрушительная в своём однообразии.
Внезапный порыв ветра заставил её остановиться. Туча мельчайших дробинок ударила в её тело, и большая их часть осталась внутри.
Раскалённый песок жарил её тело, её ступни пузырились от ожогов.
Она подняла тусклые бесцветные глаза к почти такому же белому, как солнце, небу.
Даже под закрытыми веками, её зрачки сузились до размеров жирной точки, прячась от всепроникающего света за радужной оболочкой.
Она шла через пустыню. Шла, ведомая кем-то сверху, туда, где ещё сохранилась какая-нибудь жизнь.