Кысь : МИОПИЯ МАТКИ, КАРИЕС ШЕЙКИ (окончание)

По мою душу собрались все светилы нашего местечкового небосвода. Психиатров аж две персоналии – вежливая старушка Римма Васильевна и начмед, при всяком удобном случае козыряющий «боевым опытом» - пару раз выезжал в Ханкалу, сидел на базе под охраной. Ниибический опыт, ага. Я остро сожальнул, что в паноптикуме не хватает третьего нашего спеца – «психиатра на приёме». Он похож на постаревшего, местами поплешивевшего Шурика – и очочки такие же, и выраженье на лице. Доктор тихонько сидит в кабинете, в положенное время расстилает на столе газетку, кипятильничком согревает супчик в мисочке. Сильно пожилая медсестричка почищает варённые вкрутую яйца, раскладывает их в эмалированном лоточке из-под мединструментов и заваривает в какой-то полоскательнице чай с мелиссой. Импонирует мне «психиатр на приёме» даже не тем, что он в любую секунду готов прервать трапезу – мне взгляд его нравится, человеческий, а не профессионально-добрый, как у начмеда. «Вы ведь не наш пациент, правда?» - робко интересуется «на приёме», когда я, раз в год по предписанию, жизнерадостно вваливаюсь в ареал его обитания. Я люблю его за постоянство первого (зачастую и последнего) вопроса. Подозреваю, что пациентов он побаивается – видать, в студенчестве на практике с ним чёта непотребное сотворили психи проклятые. Но доктор, даже наживши солидную плешь и печальный жизненный опыт, продолжает верить людям. Достаточно лишь подтвердить, что ты не его пациент – и в карте появится запись «Здоров. Годен». И вот его-то, доверчивого, трепетного любителя домашнего супчика, крутых яиц и мелиссового чая, на консилиум не взяли.

- Травмы головы отрицаете? – вкрадчиво поинтересовался начмед, сверля меня обаятельным взором исстрадавшейся на диете анаконды.
- Отрицаю! – Гордо отпарировал я.
- А вот тут у вас (достаётся самый первый акт ВВК, при поступлении на службу который, но уже - с некоторыми недавними дополнениями) контузии указаны. – Это уже невропатологиня, мстительно. Сговорились, сцуко. Но совецкие офицеры не сдаюцца!
- А меня про контузии никто и не спрашивал.
- Да.. Действительно… - Псих и невро - хором, озадаченно.. И опять же, дуплетом - Контузии были?
- Были. - А хуле отрицать, когда написано...

Надо было видеть, как обрадовались и людоедски встрепенулись белые халаты… Перекрёстный допрос первой степени – штука убойная. Особенно если ты в этой епархии пассажир транзитный. Но и у нас кое-какой опыт допросов имеется. Да ещё консультацию ниибацо невролога доктора Щикотилллы я выучил наизусть. Я презрительно отрицал обмороки, провалы в памяти, утомляемость, профузную потливость, отёки, головокружения, парезы и параличи, миопию матки (на всякий случай), сыпал аллюзиями, ссылался на авторитет первого меда, даже телефоном Щикотилллы угрожал – всё равно заставили раздецца до труселей и пустили по рукам. Это, блять, начмед придумал, чую – его рук дело. Иезуит змееобразный. Поди тут, посопротивляйся – голый против толпы профессионально ряженых…

В начале первого марлезонского круга я с ним посрался, с «боевым» нашим начмедом, признаю. Но ведь я его не раздевал до трусов на потеху публике! Я его пальцем не тронул – не говоря уж о том, чтобы молотками хуярить. Да, я сказал, что не нужно иметь медицинского образования, чтобы так издеваться над собственными сотрудниками – достаточно просто родиться садистом. Я даже «ку» субординации отвесил – один на один ему это сказал, не позоря перед подчинёнными.. Похоже, с садистом я в «яблочко» перекатом, да…

Они светили мне в очи фонариками, щипали, хуярили по почкам, вынали печень, писали на коже неприличные иероглифы, требовали таращить зенки, скалить пасть, дразницца языком… Я улыбался – и уходил в глухое отрицалово. «Жить надо так, чтобы тебе доказывали» - вот что было моим спасательным кругом. И как же ж старательно они пытались доказать мне, что ихь бин обморок ходячий, наглая спинномозговая сухотка, не желающая признавать приговора! Я гордо рдел своими красными пожарными трусами, после очередной порции пыток издевался фразой, спижженной из креоса ангионевролога: «Патологической симптоматики не обнаруживаю?» - и отфутболивался к следующему инквизитору. Курить хотелось зверски – но старый снайпер умеет терпеть!

Хирург не стал измываться – порядочный мужик, я всегда это ощущал. Кстати, лет десять наш госпитальный комплекс был под моим кураторством – приходилось устраивать тотальный шмон дважды в год, как закон того требовал. Все прятали кипятильники (хотя все ими пользовались) – только не хирург. С завидным постоянством обнаруживая на тумбочке инвалидный агрегат, забинтованный синей изолентой, я укоризненно сопел. Хирург покаянно вздыхал… И, единственный, позволял себе курить в кабинете. У меня не подымалась рука выписать ему штраф – за честность. Как-то на день медика я пришел к доктору с флакошкой коньчку и новым кипятильником. Поздравить. Коньяк мы приговорили совместно, а вот кипятильник доктор не приговорил. «Знаешь, Кысь, я к нему привык, к инвалиду». Ну, хуле тут не понять?.. Я тоже к своему командировочному кипятильнику привык. Да. Так вот, хирург сказал:

- Я своё заключение уже написал – по третьей категории годен.
- А позвоночник? – тут же встряла нервная патологиня.
- А что – позвоночник? – флегматично отозвался хирург. – Видал я позвоночники и похреновее, сами знаете, у кого… Ну-ка, Кысь, подпрыгни. – Я от неожиданности действительно подпрыгнул. – Видите, коллеги, спина в трусы не ссыпалась. Пусть служит. - И я продвинулся в сторону уролога (по совместительству андролога и чуточку, на четверть ставки, проктолога) – он замыкал инквизиционную цепочку.

- Так больно? – заботливо поинтересовался универсал, чувствительно въебав по левой почке.
- Нет, очень приятно, - промурлыкал я. Тон мой ему чем-то не понравился или чего ещё не приглянулось (клянусь, я в его кабинете всего один раз был, на медкомисси в прошлом году, «Здоров. Годен» получил без проблем), но по правой почке он влупил со всей дури.
- А так? – с надеждой спросил – Больно?

Если честно – было больно. Но больше зло разбирало. И я решил – хорош с меня полупассивной обороны, пора, блять, дать достойный отпор.

- Да, мне больно. Больно мне за такую вашу негуманность к старому, больному, дважды контуженному человеку. Я не стану интересоваться ответно, больно ли вам – я щас пойду и начну писять в баночки. И на анализ сдавать каждую порцию. И если што – у меня вон сколько свидетелей, что вы злонамеренно использовали моё доверие. – Доктор сделался несчастен. Все охуели. В неловкой тишине отчётливо фыркнул хирург. Бабуля Римма Васильевна бормотнула примирительно «ну, с чувством юмора у него всегда был порядок». Я принялся развивать успех своей милой провокации. – Доктор, я пошутил. Знаете, вот по вашей части, по филейной, у меня есть жалобы – у меня травма правого полужопия, глубокая такая вмятина. Я беспокоюсь, не повлияет ли она на функциональные… э-э-э… ну, вдруг, хромать начну?
- Кончайте балаган, Кысь, - недовольно пробурчал начальник ВВК. – Одевайтесь.

Я поплёлся за ширмочку. Было странно – я ведь про полужопие правду сказал. Хирург свидетель, что я в жопу раненный. Я у него на больничном сидел лет 15 тому назад. Мы мебельную фабрику тушили, рванула ёмкость с мебельным лаком, нас раскидало метров на семь. Мне тогда обидней всех не повезло: кто руку сломал, кто ибало рассадил – короче, у всех боевые шрамы. А меня приложило о створку фабричных ворот, жопой прямо о сварной засовище. Месяц без малого на ногу встать не мог, прихрамывал ещё с полгода. Вмятина на память осталась – такой отметиной не погордишься. Зато я с тех пор нехуёво жопой погоду чую. Чистая правда.

Я успел надеть носки, футболку и, подпрыгивая на одной ноге, натягивал штаны, когда консилиум отмочил очередной перл.
- Вернёмся к заключению ангионевролога, которое не проясняет, что же мы имеем (они, блять, имеют!!!) в данном случае: оклюзия или аплазия? – пиздец, приехали! здрассьте, девочки! (с) По четвертому кругу, что ли начнём?
- А может, контузия? - предполагает вдруг кардиологиня. И, пока все тихо ползут со стульев, тетенька вставляет очередные 7 копеек в тотальную бредятину. - У вас была контузия в левую шейную область? – Догадываетесь, что я ответил?

В общем, выперли меня из кабинета, чёта-там потёрли (начальник ВВК буйствовал на тему "не в курсе, так хоть не позорились бы" - я подслушивал, да. А кто бы не подслушивал?), пригласили поновой. Я хмуро предупредил, что больше раздеваться, скалить пасть, мурлыкать и пущать искры не буду. Мне докладывают: мол, оглашаецца приговор. Ограниченно годен к службе в вооруженных силах, не годен по категории 1 (это - пожарные и ОМОН). Я только робко пытаюсь обрадовацца, что спишут меня тихо по 58-з (это приличное выходное пособие) - тут же пресекают: но на основании письма от руководства (номер, дата, подпись), с учетом того, что без меня "пиздец и всё пропало", признаюсь годным в должности без ограничений в выполнении служебных обязанностей. В том числе, по выездам в командировки и руководству тушением сложных и затяжных пожаров. Генерал, сука, соломки подложил. Там, где она уже и нахуй не нужна. Два месяца просуществовать в роли подопытной мартышки, чтобы выслушать в финале: «Не противопоказано инспектировать и руководить. Тушить - запрещено. Ждите 20 минут, в кабинете N13 заберёте постановление суда»...

Пошел, покурил... (Это, кстати, запрещено). Вертаюсь. Девочка, автор новых терминов в медицине, подает выписку: "Пойдите печать поставьте". Читаю вердикт по диагнозам: "Подозрение на окпллазию вследствие контузии". Я понял: вот он где обитает, пиздец-то.
Закинул перл в кабинет начальника ОВВК и трусливо сбежал...

Только тушку в свой кабинет заношу - звонит начальник управления кадров.
- Ты прошел, блять, комиссию? - Полковник не хам, просто сильно волнуется - сроки висят, приказ из-за меня не подписывается, разволнуешься тут.
- Прошел, блять!
- И где, блять, выписка?
- В пизде, блять, с миопией матки и кариесом шейки! - Я тоже волнуюсь, сами понимаете, из-за меня ведь начальник управления, целый полковник, может песдов выхватить.
- Что у тебя в шее нашли?! Да на твою, блять, шею хомут хороший впору! (Полковник у нас из крестьян, образы у него такие вот, бытовые, народные). Блять, это лечат или тебя комиссуют?!
- Меня направят в виварий Военно-Медицинской Академии, с целью изучения феномена..
- Блять! Когда направят?! До первого марта или после?! (Читай – будет готов приказ до первого марта, или полковника будут иметь со всеми мыслимыми извращениями?)
- А х/з. Совещаются. Тебя, наверно, известят.
- Блять! Самому звонить надо, а то будут, блять, тянуть... - и швыряет трубку. С чувством юмора у него так же железобетонно, как и у генерала. Он ведь позвонит…

Телефон был занят намертво. Консультация насчёт отправки в виварий ВМА пребывала в самом разгаре. Я торпедой ломанулся в левое крыло конторы, где располагается кадровое царство. Жопы кадровых девочек располагались в офисных креслах, сами девочки икали под столами. Я опоздал.

Кадровик, здоровенный серверный хламина, в своих «лекторских» очочках невероятно смахивающий на мультовского Крота-бухгалтера, был пунцов и угрожающе спокоен. Весело стрекотал принтер, икали под столами девочки.

- Саш, извини, а, - покаянно проблеял я. – Заибали, ну, ты знаешь ведь, как они умеют… Ну пошутил с вынесенного мозга-то. Ты только не обижайся.
- Я тоже шутник, ну ты знаешь ведь, как я умею, - передразнил он меня. Очень похоже передразнил. Собрал с принтера пачку отпечатанных листов, зыркнул на меня поверх уёбищных стёклышек и торжественно отчеканил: - Пиздец тебе, Кысь!
- Саш, да принесу я эту выписку, через час принесу. Годен в должности…
- Гооооден в доооолжностиии?! – издевательски пропел Александр свет Николаевич, добрый молодец и истинный полковник. – Ииии дооолжности твоей, Кысь, пиздец!

На титульном листе гордо реял опущенный бройлер над министерским осьминогом, ниже жирно и черно красовалось «Приказ по личному составу №___». Четвёртым в списке числился я: «Освободить от должности заместителя начальника.... с 01.03.2008 года».