мусор под шкапом : Прокурор начинает сердиться. Часть 1. Глава 2.

ГЛАВА 2

Поскольку прокуратура находилась довольно далеко от Финляндского вокзала, а значит и от метро, я решил установить, сколько времени мне добираться пешком. Особых надежд на транспорт у меня не было, а опаздывать на работу не хотелось ни в коем случае, особенно в первый день. Рано утром в субботу я приехал на площадь Ленина и, не очень торопясь, пошел к новому месту работу. Пока я добирался до Кондратьевского, меня не обогнал ни один вид транспорта из трех возможных. Это обстоятельство убедило меня в правильности принятого решения, и я, с еще большим энтузиазмом, весело преодолевая сопротивление холодного апрельского ветра, зашагал по безлюдным улицам Калининградского района. До прокуратуры я добрался через 40 минут и, поздоровавшись с заржавелым амбарным замком на обшарпанных дверях, повернул обратно.
Все выходные прошли в предвкушении начала рабочего дня. Ни о какой учебе в Университете я естественно не думал, рассчитывая посещать только итоговые лекции и решающие семинары. Вообще учеба меня волновала мало, так как успевал я по всем предметам хорошо, учиться любил, быстро все схватывая и не стараясь истязать свое серое вещество вещами, которые в будущем не пригодятся.
В понедельник, ровно в 8 часов 30 минут я стоял у закрытых дверей здания прокуратуры. Однако, ни в 9 часов, ни даже в 9-30 замок никто не открыл, и я в полном недоумении курсировал по Кондратьевскому проспекту в ожидании кого-либо из своих будущих коллег. Без пятнадцати десять к пивным ларькам, располагающимся на перекрестке Кондратьевского и Ватутина, подъехала довольно потрепанная, некогда бежевого цвета, прокурорская волга. Лукин тяжело вылез из машины и не спеша перешел Кондратьевский.
- Ты чего так рано? - удивился он, и зачем-то оглянувшись по сторонам.
- Я к девяти хотел подъехать, а тут никого нет, - начал оправдываться я.
- Зачем к девяти? У нас раньше пол десятого никто не появляется, - усмехнулся прокурор, доставая ключи и с трудом открывая амбарный замок.
Вместе с прокурором мы поднялись по темной лестнице на третий этаж, где он, с трудом попадая из-за темноты в щель навесного замка на металлической дверце-решетке, открыл запор и впустил меня в здание районной прокуратуры, освещавшееся только дежурной лампочкой. Сигнализация, как и положено не работала.
Лукин включил свет в коридоре и мы прошли в его кабинет. Только тогда я обратил внимание на огромный сейф, стоящий в нише около входной двери. Проследив за моим взглядом, Лукин усмехнулся:
- Впечатляет? Это настоящий насыпной сейф. Теперь таких не делают, слишком тяжелые. А я ведь даже и не знаю, что в нем! Да-да, не удивляйся. Он достался мне от прежнего прокурора, когда мы еще размещались на Арсенальной набережной в администрации района. Вот тогда-то ключи от него и потерялись. А потом мы переехали сюда и сейф перевезли, да только открыть его никто не смог, потому и бросили так.
- А вдруг так что-то важное? - предположил я.
- Может и так, да только теперь-то что... Столько времени прошло... Но дел там нет. Это точно, мы по описи проверяли... Да хрен с ним! Пусть стоит, не жалко. Зато смотрится хорошо.
- Тимофей Юрьевич, Вы дайте мне дело какое-нибудь порасследовать, - загорелся я.
- Да обожди ты с делами. Нарасследуешься еще, будешь бегать жаловаться, что завалили. На-ка вот, возьми для ознакомления. Посмотри, что там можно будет сделать, - и с этими словами Лукин протянул мне замусоленное уголовное дело, подшитое в серую папку. На деле значился пятизначный номер и дата возбуждения 10.04.82 г..
Воспользовавшись ключами, полученными от Лукина, я открыл дверь и расположился в 15-ом кабинете, представлявшем из себя комнатку размерами 1,5 на 3 метра, имевшую из мебели письменный стол, два шатких стула и металлический ящик, заменяющий сейф. Кабинет был убогий, сильно прокуренный и неуютный, навевающий меланхолическую тоску о бездарно прожитых годах.
Но в те дни я не обращал никакого внимания на нищету и запущенность обстановки. В моих руках было ДЕЛО! Настоящее уголовное дело, реальные уголовно-процессуальные документы, за которыми стояли человеческие страсти и судьбы.
Я с головой погрузился в изучение событий 1982 года, читая и делая выписки фактов, которые вызывали мое особое любопытство.
Примерно через полтора часа я удовлетворенно откинулся на спинку стула и уставился в окно. Прочитанное поразило меня, вызвав своеобразный информационный шок. За эти полтора часа рухнули почти все стереотипы, которые были в моих взглядах на работу следователя. Я ждал чего угодно, но только не этого...
Взяв дело, я вышел из кабинета и направился к прокурору. Коридоры прокуратуры были также пусты, хотя иногда из-за отдельных дверей слышались голоса и смех. Работа кипела.
В приемной сидела секретарь прокурора - пожилая женщина, которая внимательно посмотрела на меня и сразу поняла:
- А-а! Вы, наверное, новый следователь? Маркин Володя? Да?
- Да, это я. Здравствуйте! А Тимофей Юрьевич на месте?
- На месте, на месте, куда же он денется, - бойко ответили она. А меня зовут Алевтина Ивановна, я секретарь Лукина. Я тут давно работаю.
- Очень приятно. Я бы хотел Тимофей Юрьевичу доложить, он мне тут дело на ознакомление дал...
- Дело? Это? Откуда он это старье выкопал? Ну, иди, иди, если надо доложить...
Прокурор сидел за огромным некогда полированным столом и, сложив перед собой руки, задумчиво смотрел в окно. Стол был девственно чист, только в одном углу были сложены какие-то книги и справочники.
- Тимофей Юрьевич? Можно? - я робко мялся в дверях.
- А, Володя, заходи, заходи! Ну что, изучил дело?
- Да. Я вот тут некоторые соображения написал. Что сделать надо...
- Ты давай-ка, введи меня в курс, а то я подзабыл чуток, в чем там суть. Дело-то давно было...
- В общем ситуация следующая, - начал я, - Второго апреля 1982 года Иванов, Сергеев и Гринько пили на квартире Иванова. Почему-то Иванов упал на пол и, ударившись головой о стол, потерял сознание. Сергеев и Гринько вызвали "скорую помощь", та отвезла Иванова в 3-ю городскую больницу, где установили, что он уже умер. На место происшествия пришел участковый, получил объяснения с Сергеева и Гринько, написал справку о том, что в квартире порядок не нарушен, хотя, как я понимаю, должен был провести осмотр места происшествия. Следователь прокуратуры тогда в квартиру не выезжал. Видимо ему никто и не сообщал. Посчитали, что обычный несчастный случай. После чего материал передали в прокуратуру для принятия решения. А 10-го апреля помощник прокурора, у которой лежал этот материал, получил акт вскрытия трупа Иванова, а там указана причина смерти: "асфиксия от удавления петлей". Сразу возбудили дело по статье 103-ей , дело передали следователю Петракову. Тот вызвал к себе Сергеева и Гринько, допросил их как свидетелей. Те говорят: “Да вместе с Ивановым пили, потом он куда-то решил пойти, может в туалет, зацепился ногой за стол и упал на пол. Падая, ударился головой о стол. Мы его не убивали, да и незачем нам это делать, ведь мы его товарищи”. Тогда следователь назначает судебно-медицинскую экспертизу по трупу Иванова, ставит вопрос: “Какова причини смерти и время ее наступления”, выясняет, что умер Иванов от механической асфиксии, то есть от удушения петлей, 02.04.82 года. От петли на шее Иванова осталась красная странгуляционная борозда , характерная при удушениях петлей. Следователь опять вызывает к себе Сергеева и Гринько, а те говорят: “Да была у Иванова красная полоса на шее, мы первого апреля втроем с ним в баню ходили, видели у него на шее красную полосу, спросили, не хотел ли он повеситься, он отшутился, что, мол, хотел, да не получилось”. Следователь отпустил домой свидетелей, после чего дело бросил в сейф и через два месяца дело приостановил по основаниям пункта 3 статьи 195 УПК РСФСР, за неустановлением лица, совершившего преступление. После этого в 1990-ом году дело передали на проверку в городскую прокуратуру, там постановление о приостановлении следствия отменили и вернули дело на дополнительное расследование обратно. Поручили следователю Милину, который, выполняя указания городской прокуратуры, написал поручение в уголовный розыск провести обход соседей для установления лиц, которые что-либо слышали или видели 02.04.82 года. Пришел ответ на одном листе, что очевидцев преступления найти не представилось возможным и одно объяснение какой-то бабки 1912-го года рождения о том, что в квартире, где ранее жил Иванов, постоянно раньше собирались хулиганы и алкоголики, пьянствовали, дрались, а не так давно, говорят, даже кого-то убили по пьянке. Милин видимо был более толковым следователем, потому что, подумав, он назначил дополнительную судебно-медицинскую экспертизу по трупу Иванова, на которую поставил вопросы: каков был механизм образования странгуляционной борозды, каким предметом она была причинена, и сколько времени прошло с момента образования этой борозды до момента смерти Иванова. А кроме того, задал вопрос: мог ли Иванов после образования странгуляционной борозды совершать целенаправленные самостоятельные действия (в том числе мыться в бане). Заключение эксперта было весьма лаконично: “Механизмом образования было действие эластичного незамкнутого предмета, возможно тканевой петли, в направлении движения спереди назад, когда потерпевший находился спиной к нападавшему, возможно лежал лицом вниз на полу; странгуляционная борозда возникла непосредственно от действия удушающей петли, вызвавшей смерть Иванова, с момента образования борозды Иванов был уже мертв, и никаких действий совершать не мог”. Сразу после получения такого заключения Милин наивно отправил повестки Сергееву и Гринько, но те, понятное дело, не явились. Тогда Милин написал постановление на привод, на что получил справку от участкового инспектора о том, что им лично были осуществлены неоднократные выходы в указанные адреса, однако на длительные звонки и стучание в дверь ему никто не открыл, а соседи, отказавшиеся представиться, сообщили, что хозяева указанных квартир дома появляются редко, ведут аморальный, антиобщественный образ жизни, пьянствуют и прочее. После этой справки дело было вновь благополучно приостановлено по тому же пункту третьему статьи 195-ой, что и ранее.
- Да, поганое дело...- протянул Лукин. - Ну и как твое мнение?
- Да какое мнение?! Этот Петраков загробил дело в самом начале, ему откровенно дали бредовые показания, что Иванов со странгуляционной бороздой в бане мылся, а он и поверил, даже проверять ничего не стал. Да и Милин тоже хорош! Надо было объявить Сергеева и Гринько в розыск, тогда бы их возможно еще и нашли, а сейчас...- я махнул рукой.
Видя мое возмущение, прокурор удовлетворенно улыбнулся:
- А напиши-ка отдельное поручение в уголовный розыск, пусть их сейчас поищут.
- Думаете стоит. Будет ли результат через столько-то лет?
- А вдруг? Чем черт не шутит!
Вернувшись в кабинет, я сел за абсолютно разбитую пишущую машинку "Любань" и напечатал по данному мне Лукиным образцу отдельное поручение начальнику уголовного розыска Калининградского РУВД на установление местожительства Сергеева и Гринько и их задержание. Отправив поручение через Антонину Ивановну, я с чувством выполненного долга вернулся в мрачный кабинет, внезапно почувствовав себя важным человеком, только что сделавшим очень нужное дело, от которого, несомненно, будет толк.

Примерно через пол года после этого случаю, как-то беседую за жизнь с начальником «убойного отдела» Калининградского РУВД Андреем Коноводовым, я получил от него вопрос, "помню ли я, каким было мое первое отдельное поручение". С трудом соображая, о чем идет речь, я отрицательно замотал головой, а он поведал мне грустную историю о молодом и самоуверенном следователе прокуратуры.
- Когда я получил твое поручение на установление Сергеева и Гринько я думал, что произошла какая-то опечатка, так как был указан пятизначный номер дела, а, сколько я работаю, номера всегда были шестизначные. Поразил меня и год преступления 1982-ой. Я полез по архивам и нашел - таки ОПД на этот номер. Действительно, в 1982-ом году номера были пятизначные, тогда и преступлений было меньше, да и вообще... Ну вот, нашел я, значит, это ОПД и думаю, как бы написать тебе покультурнее о том, что в 1992 году истекли 10 лет , так что если мы и найдем этих уродов, то для суда дело будет все равно негодным. Я написал тебе справку-отписку о том, что установить их не представилось возможным. А сам подумал, ты уж извини, ну и мудак этот Маркин, элементарного не знает.
- Я тогда действительно об этом и не думал, совсем плохой был, - отшутился я, вспомнив о том, что написание отдельного поручения является следственным действием, а значит, прежде чем составить такую бумагу, я должен был после письменной резолюции Лукина принять дело к своему производству, возобновить расследование, оформив соответствующее постановление, ходатайствовать перед прокурором об установлении срока следствия по делу, который он должен был бы мне дать, а по истечению этого срока принять решение по делу, то есть опять приостановить его, если никого не найдут. В противном случае, меня могли бы обвинить в том, что я провожу следственные действия не возобновив следствие, да и вообще не приняв решение по делу, что являлось грубым нарушением УПК и подлежало дисциплинарному наказанию. А резолюцию о необходимости принятия дела к производству Лукин мог наложить и задним числом, так что виноватым в итоге остался бы только я.
Вот такая проверка была мне устроена начальником в первый же день моей работы в прокуратуре. Он сразу же посадил меня "на крючок", а я даже и не заметил, как заглотил эту наживку.

Но об этом я стал задумываться только спустя годы, а пока я рвался в бой, на борьбу с преступностью, к делам, которые только и ждали, чтобы попасть ко мне в руки.
И ждать мне предстояло не долго...