Роман Казарян : Бабье лето

Вторая половина, не по октябрю, солнечного дня.
Живописный уголок Москвы, о котором еще Достоевский писал в своих «Бесах».
Шурша опавшей разноцветной листвой, неспешно прогуливался старик, слегка опираясь на трость в виде змеи – подарок сына на юбилей, вырезанную из цельного куска самшита.
Впрочем, преклонные годы угадывались в старике только по подарку времени – глубоких морщинах. В остальном же он разительно выделялся: гордая осанка, аккуратная стрижка, по-военному наглухо застегнутый кожаный плащ.
Он шел так, будто кроме него никого не было в этом парке. Тусклые глаза, колючим взглядом, смотрели прямо перед собой…

- Привет, Коль, - послышался робкий, очень знакомый, голос.
- Чего тебе, Шумская, - через плечо бросил Коля, намертво прилипнув к объективу фотоаппарата.
- А сфотографируй меня…
Парень шумно и недовольно вздохнул, оторвался от фотоаппарата и обернулся навстречу знакомому голосу.
Перед ним стояла хрупкая девушка в коричневом болоньевом плаще и, в тон плащу, аккуратных недорогих туфельках. Она стояла спиной к солнцу, и яркие лучи, уже собиравшегося на отдых солнца, обволакивали ее стройную фигуру и играли в длинных иссиня-черных волосах. Голову венчал огромных размеров венок разноцветных кленовых листьев. Двумя руками, перед собой, она держала школьный портфель.
Колины брови удивленно поднялись, рот приоткрылся, фотоаппарат выскользнул из Колиных рук, и безвольно повис на ремешке.
Несколько секунд они молча стояли друг перед другом, потом девушка шевельнулась, предательское солнце тут же вырвалось из-за ее спины, ослепив Колю ярким светом «бабьего лета», от чего тот зажмурился и вскинул руку навстречу солнечным лучам.
- Сфотографируешь меня?
- А… Зоя… конечно, - пробормотал Коля.
Они сидели за одной партой уже девять лет.

Старик улыбнулся грустной улыбкой, удивив молодую пару, проходившую мимо.
Улыбка сошла с лица старика, но память продолжала волнами бить в глаза.
Молнией вспыхнула Финская. Ранение, госпиталь. Следом – Отечественная. Ранение, госпиталь и красавица медсестра – латышка с белоснежными волосами и голубыми, как море, глазами. Он отказал ей, но она оказалась настойчивой.

- Как ты здесь оказалась, - удивленно воскликнул Коля, войдя в комнату.
За столом сидела Эльза – медсестра из госпиталя.
- Зой. Это же…
- А я сразу узнала, - сказала Зоя, стоя в дверях и вытирая руки передником, - он Вас именно так и описывал. Я вам так благодарна!
- Я тебя еле нашла. Коль, я приехала позвать тебя с собой. Я тебя очень люблю, Коль.
В комнате воцарилось молчание. Эльза, занервничав, закурила. Николай присоединился. Дымя, как паровоз, и жуя фильтр «Герцеговины», посмотрел на стену, где висела фотография Зои, сделанная в тот день, когда он впервые по-настоящему посмотрел на свою соседку по парте, потом перевел взгляд на саму Зою.
- Я не буду тебя держать, - ровным голосом сказала Зоя, - хочешь, поезжай.
- Так! Вот что, - Коля хлопнул ладонью по столу и затушил папиросу, - что ты встала, - нежнее обычного сказал он ей, - накрывай на стол! У нас гость дорогой!
Глаза Зои вспыхнули, как солнце, ослепившее когда-то Николая на всю оставшуюся жизнь. Она с улыбкой, всплеснув руками, кинулась на кухню.
- Эльза, я очень благодарен тебе за все, что ты сделала, но я никогда не оставлю Зою, - металлическим голосом отчеканил Николай, - ты мой лучший друг. И это все, что я могу дать тебе.
Эльза не осталась на обед. Супруги больше никогда ее не видели и ничего о ней не слышали.

Старик тяжело вздохнул, поднял с земли огненно-красный кленовый лист и продолжил свой путь.
Потом было рождения сына, внука…
Потом… потом Зои не стало.

Николай открыл дверь, разулся, вымыл руки и прошел в комнату. Тяжелее обычного сел в кресло. Тут же на колени прыгнул, свернулся клубком и замурлыкал черный, как сажа, кот Джон.
Зазвонил телефон.
- Пап, привет! Как ты? Самочувствие как?
- Спасибо, потихоньку. Как Людмила? А разведчик мой?
- Все в порядке. Люда с Володькой на тренировке, скоро будут. Заочно тебе привет огромный передают…
- Завтра передадут. Вы ведь приедете?
- Обязательно, пап!
- Ну, тогда давай прощаться, - Николай не любил говорить по телефону. Он уже собирался положить трубку, но голос сына опять донесся до него.
- Пап! Папа!
- Да, сынок.
- Отец, я тебя очень сильно люблю…
- И я вас всех очень люблю, - сказал Николай, погладив кота.
В трубке послышались короткие гудки, и Николай повесил трубку.
Николай глубоко вздохнул и закрыл глаза. Кот встревожено поднял голову, повел ухом и призывно мяукнул. Ткнулся мордой в руку, та безвольно соскользнула.
На Николая смотрела черно-белая фотография Зои в венке-короне из кленовых листьев, отцифрованная сыном.
На фотографии играл луч заходящего солнца.

3,10,2007