мусор под шкапом : Прокурор начинает сердиться. Часть 1. Глава 6.

ГЛАВА 6

После увольнения Стаканова в прокуратуре освободилась вакансия, и Лукин с Антиповым начали подыскивать достойного кандидата. А пока проходили собеседования и переговоры, Антипов занялся ревизией кабинета Владимира Ивановича.
“Глухари” десятилетней давности, какие-то “левые” экспертизы, вытащенные из дела протоколы, и другие, когда-то ценные бумаги, обильно прокуренные и порою засыпанные пеплом стакановских сигарет, составляли безрадостную картину рабочего места “юриста первого класса”. Выгребая “глухие” дела, Антипов щедро передавал их мне для “принятия решений”, по видимому руководствуясь принципом: “тезка тезку лучше поймет”. Без особого энтузиазма я просматривал стакановские дела, какие прекращая по сроку давности, а некоторые откладывая в свой сейф для продолжения “глухарения”. Вещественные доказательства Владимир Иванович осматривать и приобщать к делу не имел привычки, поэтому его кабинет одновременно являлся и складом неизвестного происхождения вещей. Установить их “родословную” теперь стало и моей задачей.
В награду за помощь в разборе стакановских трудов Антипов вручил мне валявшийся в его кабинете с незапамятных времен газовый револьвер, оставшийся от какого-то “бандитского” дела, по которому давным-давно люди получили солидные сроки. “Знаю, ты такие игрушки уважаешь, - сказал мне зам прокурора, - Вот и бери в свою коллекцию”. Тогда я остался очень доволен.
От кабинета Стаканова Антипов постепенно перешел к заброшенной комнате у входа, где год назад располагался Милин, осужденный теперь за растрату 2000 долларов США, изъятых с места происшествия. Деньги он пропивал вместе с сотрудниками тогдашней прокуратуры и оперативниками уголовного розыска, но пострадал единолично, получив два года условно, за что и был глубоко любим Лукиным. Прокурору, впрочем, было свойственно любить пьющих и гулящих сотрудников. Они всегда вызывали в шефе сострадание и какую-то отеческую заботу, которая впрочем очень редко распространялась на остальных “нормальных” работников.
Из милинского кабинета Антипов выгреб десяток папок с материалами по дежурству пяти-шестилетней давности. По нормам закона данные статьи подлежали прекращению по сроку давности, чем я с благословения Антипова и занялся.
Задача осложнялась тем, что материалы не имели следов работы. То есть дело было возбуждено, и больше бумаги не тревожили. Милин даже не принимал дела к своему производству, а просто складывал их на дно сейфа, ожидая, повидимому, наступления того момента, когда преступник будет задержан и работа закипит автоматически. Но негодяев, совершавших развратные действия и избиения сотрудников милиции, никто не искал, и материалы, благополучно отлежавшись, дожили до своего логического конца - истечения срока давности.
Я печатал поручения в уголовный розыск, “проводил допросы” свидетелей, используя данные, взятые из их объяснений, печатал ответы из розыска, о невозможности установить подозреваемых, потом приостанавливал расследование и последним постановлением прекращал дело по истечению срока давности. Естественно все документы исполнялись задним числом и за подписью Милина. Ведь он тогда должен был это делать. Не так ли?
В начале своей титанической работы я заметил Антипову, что мы совершаем должностной подлог, на что заместитель прокурора искренне рассмеялся, заметив, что таких подлогов в его жизни хватит лет на 200 строгого режима, а, кроме того мы не преследовали никаких личных или корыстных целей, а значит, преступления не совершали, да и потом...
- Сам подумай, Володя. Что лучше: по-тихому прекратить эти загубленные дела или раздуть скандал, вынеся дело на городскую. Мне с шефом очень тяжко придется тогда. Недоглядели за негодяем, получится. Ты же не хочешь меня подставить, верно? - и начальник, пристально смотря мне в глаза, хитро улыбнулся одними губами.
Тогда я сделал “правильные” выводы и не стал перечить руководству, продолжая подделывать подписи и “по-тихому” прекращать старые дела. Со временем подлог начал восприниматься как издержки профессии. Некая неприятная, но необходимая обязанность следователя, для предотвращения “выноса сора из избы”, “заглаживании острых углов” и “устранения противоречий”. Подлогом занимались многие работники правоохранительных органов, начиная от рядового оперативного работника и заканчивая прокурором района, вносившего в ежегодный отчет недостоверную информацию. Без этого обойтись было нельзя. Без подлога сотрудники не получали премий, без подлога следователю грозили наказания, без подлога возникали практически неисправимые ошибки...
Что творилось в те времена в милицейском следствии, я не знал, но позже, познакомившись с коллегами - следаками, понял, что прокурорские подлоги - всего лишь “цветочки” для сокрытия процессуальных погрешностей. В милиции же переписывались протоколы для изменения показаний, вставлялись “липовые” документы для усиления обвинения и порою в качестве свидетелей проходили несуществующие в природе люди...
Случались и курьезные ситуации. Мои коллеги рассказали историю, когда молодой районный следак прокуратуры подделал визу Николаевской на 7-ми месячной “отсрочке” и за свои деньги поехал в Москву в Генеральную прокуратуру, где эту “отсрочку” и получил. Подлог вскрылся только при возврате дела из суда на дополнительное расследование. (Все возвраты для “доследа” проходили через городскую.) И когда несчастному при проведении служебного расследования задали закономерный вопрос: “На кой хрен тебе это было надо?!”, он абсолютно честно ответил: “Да по делу еще три дополнительные экспертизы надо было провести, а Николаевская сказала, что больше полугода никогда не даст. А дело-то надо было нормально закончить!”.
Вот так! Человек радел за дело! Шел на преступление ради стопки бумаг! Рисковал своим будущим, а возможно и свободой ради полноценного выполнения работы! Да, такое могло случиться лишь в России...
* * *

Начав и успешно завершив “доведение до ума” безнадежные деле своих предшественников, я заслужил признательность и почти безграничное доверие Лукина и Антипова, которые с тех пор стали относиться ко мне как к своему (соучастнику) человеку, которому можно доверить выполнение самого щекотливого дела. Теперь я был на особом счету. Мог выбирать перспективные дела и практические всегда имел хороший “выход” дел в суд, за что регулярно представлялся к денежным премиям и, самое главное, испытывал лояльное отношение руководства.
В результате, итогом первых шести месяцев работы стали 9 уголовных дел, направленных мною для рассмотрения в районный суд! На моей аттестации, пораженная невиданными успехами, Николаевская предложила комиссии ходатайствовать о досрочном присвоении мне чина “юрист 3-го класса”, что все и поддержали бурными аплодисментами. Однако Генеральная прокуратура лично меня “не имела чести” знать и ограничилась стандартным присвоением “младшего юриста”, с которого я и начал свой подъем по служебной лестнице прокуратуры Санкт-Петербурга...