мусор под шкапом : Прокурор начинает сердиться. Часть 2. Глава 1.

Следователь во время допроса называет задержанного обвиняемым, адвокат делает ему замечание: «Вы ошибаетесь, мой клиент пока еще подозреваемый!» На это следователь встает из-за стола, подходит к окну, и, показывая на спешащих по улице людей, говорит: «Вот они подозреваемые! А Ваш клиент – обвиняемый!»
(из любимых анекдотов следователей)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

Утро пятницы не сулило ничего хорошего. Впереди было три выходных дня, но праздника это не создавало. Мартовский холод пробирался во все щели городского транспорта, пронизывая до костей необдуманно легко одевшихся пассажиров. И все же, каждый понимал, весна не за горами. Хотя говорить сейчас о весеннем тепле было бы просто неприлично. За ночь выпал снег, лежащий сейчас глубоким грязно-серым покрывалом повсюду, где не ступала нога человека. На асфальте ночной снег давно превратился в мерзкую грязь, сквозь которую я и пробирался, проклиная все на свете. Основной моей мыслью было не забрызгать свежеотпаренные брюки, с удовольствием ловящие малейшие капли жидкой массы, в которую превратилось белое покрывало ночных осадков. К моему счастью от метро до работы было не более ста метров, которые при всем старании, я так и не смог преодолеть, оставшись чистым. Благодаря Бога и начальника РЭУ, я вошел в теплый и просторный кабинет, где, не раздеваясь, вынул из ящика шкафа обувную щетку и, вооружившись ею, вышел на лестницу, где стал осторожно и быстро счищать грязевые капли с черной ткани брючин. Работая над своей внешностью, я попутно здоровался с запоздавшими работниками, поспешно поднимающимися мимо меня по лестнице на пятый этаж. Поскольку мой кабинет находился этажом ниже, я с плохо скрываемым злорадством подмечал, что обувь и ноги моих сослуживцев также пострадали от прихода весны.
Минут через десять я был готов к защите законных прав и интересов граждан, поскольку в этом, вот уже более двух лет, и состояла моя прямая обязанность и смысл моей работы. Собственно говоря, как я уже давно понял, цель работы была несколько в другом, но мне было намного приятнее считать, что я стою на страже закона. Преодолев в несколько прыжков два лестничных пролета, я оказался перед кабинетом прокурора Калининградского района Лукина. По прошествии довольно длительного времени работы под его руководством я успел сполна оценить удачу, выпавшую в моей жизни. Помнил я также и народную мудрость о поисках добра...
- Здравствуй, здравствуй, старший следователь по особо сложным и запутанным делам! Как настроение? - приветствие шефа отличалось стабильной оригинальностью и радушием.
- Дела, как погода, Тимофей Юрьевич, - уныло ответил я.
- Ну, я думаю, что смогу улучшить тебе настроение, - прокурор взял со стола десяток скрепленных листов и протянул мне. - Вот материал по дежурству. Убийство. Как ты любишь! - настроение начальника было великолепное.
- С лицом? - сделал я последнюю попытку не упасть духом.
- Вот именно! - лицо шефа расплылось в улыбке, - Сидит голубчик в 17-ом отделе, трезвеет. Тебя ждет. Представляешь, мать убил и хоть бы хны!
- Весна... - грустно вздохнул я.
Случаи убийств детьми своих родителей уже встречались в моей небольшой практике, и поэтому ничего шокирующего в деле для меня не было. Для прокурора, впрочем, тоже, но он каждое дело преподносил, как сенсацию и старался сполна насладиться прелестью этой новизны. Кому-то такое поведение могло показаться кощунственным, но когда через день видишь полуразложившиеся трупы, начинаешь смотреть на жизнь другими глазами.
- Ладно. Что делать - знаешь... Получи номер у Алевтины и работай.
Попрощавшись, я вышел в приемную, где уже сидела за столом немного опоздавшая Алевтина Ивановна - старожил прокуратуры района, повидавшая за свой 30-летний стаж в качестве начальников аж четырех прокуроров.
- Доброе утро, Алевтина Ивановна. Вот дело новое дали. Номерок бы узнать.
- Опять дело? Господи, да сколько же можно, Володя! Какое оно у тебя будет-то?
- Тринадцатым, - вздохнул я. - А что делать? У всех большая нагрузка.
- Ну, это уж слишком!
- Да ладно, я уж привык, - соврал я. - Номерок бы мне...
- Да-да, конечно, - Алевтина открыла толстую канцелярскую книгу, где фиксировалось движение по делу с момента возбуждения. - 787362, твой номер. Какое там КП ?
- А нету, - посмотрев первый лист протокола осмотра места происшествия, ответил я. - Видно забыли поставить...
- Да ничего они не забыли! - вспыхнула Алевтина. - Просто в отдел не заезжали. Осмотрели место и по домам. А то, что человек задержанный ждет - не волнует.
- Очень может быть, - миролюбиво согласился я. - Ну ладно, пошел работать...
Из приемной я направился в канцелярию, где от Ирины узнал, что для меня сегодня почты нет. Поболтав пару минут с приятной девушкой, работавшей за 500 рублей, когда остальные сотрудники получали по две тысячи, я пошел к себе, размышляя, о несправедливости царившей в государственных органах. По нашим "человеколюбивым" законам работники канцелярии прокуратуры не аттестовались, а значит, не имели доплаты за выслугу лет, и их оклад не был связан с размером оклада генерального прокурора, регулярно повышающегося под влиянием инфляции...

Зайдя в родной кабинет, я вновь оценил работу местного РЭУ, обогревающего наше здание. Вернее, здание было не нашим. Прокуратура района занимала в нем только 4-ый и 5-ый этажи, остальные были отданы крупному коммерческому банку, в который постоянно стояли гудящие очереди жаждущих халявной наживы вкладчиков.
Прокуратура в этот дом переехала с Кондратьевского проспекта всего год назад. Новое помещение ждали почти три года и вот, наконец, свершилось. Все признавали, что соседствовать с банком было намного приятнее, чем с загаженной распивочной. Именно по причине такого соседства у нас всегда работала канализация, и исправно топили.

С такими мыслями, я окунулся в материалы нового дела.
Ситуация была до отвращения простой. В двухкомнатной квартире этой ночью обнаружили труп пожилой женщины с черепно-мозговой травмой. Судя по состоянию трупа, он пролежал в помещении 2-3 дня, от чего претерпел все прелести поздних трупных изменений, останавливаться на которых я не стал. В материале имелось два объяснения соседей, из которых следовало, что покойную при жизни звали Веселкиной Лидией Николаевной, жила она одна, хотя вместе с ней был прописан ее сын Николай - тридцатилетний, сильно пьющий тунеядец. Завершал материал рапорт участкового о задержании Веселкина Николая Трофимовича и доставлении его в 17-ый отдел милиции, где он и был оставлен до вытрезвления, так как на момент задержания в квартире матери был мертвецки пьян и преспокойно спал на диване, стоящим в двух метрах от лежащего на полу подгнивающего трупа матери. Поскольку среди бумаг не было ни одной, где свою руку преложил бы дежурный следователь (за исключением корявого протокола осмотра), я согласился с Алевтиной Ивановной, что следователь, быстро осмотрев квартиру, без визита в отдел милиции, вернулся на Литейный, 4, где на втором этаже располагалась микроскопическая каморка, носящая гордое название "комнаты дежурных следователей", в которой мой коллега с чувством выполненного долга упал на продавленный диван, чтобы с доблестью продолжить свое дежурство по городу.
Знающие люди могли бы поправить меня, упрекнув в предвзятом отношении, заметив, что дежурный следователь мог спешить на другое происшествие и из-за этого не имел времени для задержания и допроса Веселкина. Таким защитникам я бы ответил весьма уверенно и даже со знанием дела, что если бы у моего коллеги "висел" новый выезд, то он бы обязательно поехал в 17-ый отдел милиции, где провел бы все возможные следственные действия с подозреваемым, вплоть до того, что свозил бы его на улицу Боровую, для определения степени опьянения. В общем, мой незнакомый "товарищ" сделал бы все, чтобы откреститься от второго выезда. И поступил бы он совершенно правильно, так как всегда на ковре у Николаевской лучше иметь один хороший материал, чем два плохих. Ну, а поскольку и этот материал был не то чтобы очень хорошим, мне оставалось только удивляться такому наплевательскому отношению к работе.
Следственная общественность Петербурга давно ставила вопрос в первом отделе об отмене ежемесячных дежурств по городу, и исключительном праве районных следователей самостоятельно выезжать на преступления своей "земли". Но Николаевская такую возможность «рубила» на корню, прекрасно понимая, что с отменой обязательных дежурств, она потеряет возможность "контролировать" всех следователей города, и хотя бы раз в месяц мотать им нервы, возможно, получая от этого удовольствие. А избежать общения с "тетей Таней" ни мог никто, поэтому самым неудачным дежурством всегда считалась ночь с воскресенья на понедельник, с последующей поездкой в городскую прокуратуру и получением по полной программе за свои и чужие ошибки.
Хотя и идиоту было понятно, с каким желанием следак, предположим Московского района, «отпахав» целый день по своим 10-15-ти делам, после работы едет в ГУВД, где сидит всю ночь в ожидании выезда на гнилой труп в какой-нибудь Красносельский район, где его естественно не заботит раскрытие и, главное, грамотное оформление материалов возбужденного дела.
Вообще, у меня с момента работы в прокуратуре, сразу сложилось впечатление, что многие традиции в ней до сих пор были подчинены коммунно-социалистическим убеждениям и образу мысли о врожденной страсти каждого индивида к бескорыстному труду на благо всего человечества. Кому-то из "мудрого" руководства явно казалось недостаточным ежедневных дежурств следователей по району, когда дежуривший сутки следователь принимал к производству дело, по которому он же и выезжал среди ночи, а значит, был кровно заинтересован в тщательном осмотре и допросе всех свидетелей, немедленно, без отписок и поручений похмельному участковому...

В общем, материал был обычный. Равнодушно-наплевательское отношение другого породить и не могло.
Руководствуясь выработанной привычкой, привитой мне Антиповым еще в первые дни работы, я расчертил чистый лист таблицей, составив список необходимых, а главное, неотложных следственных действий, главным из которых являлось задержание Веселкина в порядке статьи 122 УПК, т.е. на трое суток, как подозреваемого в совершении убийства матери. Что делал Веселкин в 17-ом отделе милиции с трех часов ночи, было совершенно непонятно. Личность его установили сразу, вытрезвляются у нас люди в медицинских вытрезвителях, так что матереубийца мог вполне, на законных основаниях уйти домой, не дожидаясь моего приезда. Но у нас, слава Богу, не Америка, где подобного типа через 3 часа выбросили бы на улицу, поэтому я сделал вполне логичное заключение, что Веселкин был просто поражен радушием сотрудников отделения милиции и решил погостить у них денек-другой.
Следующими в списке я отметил проведение судебно-медицинской экспертизы Веселкину, чтобы он в суде не заявлял, что убил мать, обороняясь от ее смертоносных ударов; обязательно надо было произвести выемку одежды и обуви задержанного, и взять у него срезы ногтевых пластин, для последующего поиска на них крови потерпевшей. Естественно тут же я подготовил постановление о дактилоскопировании, чтобы в суде не возникало вопросов о присутствии Веселкина в день убийства в квартире матери. Ведь постоянно проживал-то он не с матерью, а с женой, да и убийство произошло не в день его задержания.
Узнав в канцелярии морга телефон, я созвонился с судебно-медицинским экспертом Хохляковым, который утром вскрывал убиенную Веселкину, и он сообщил мне, что причиной смерти стала тупая травма головы, то есть убийство. Дело было ясное...

Закончив с оформлением всех необходимых постановлений, я связался по телефону с дежурным 17-го отделения милиции, от которого узнал, то о чем догадывался с самого начала: машина за мной будет только после 14-ти часов, так как у них УАЗик один, да и тот на заявках, а потом еще где-то, и никакой возможности привезти меня раньше у них нет. Выбив у него обещание прислать машину не позднее половины третьего, я повесил трубку и открыл сейф, намереваясь первую половину дня посвятить работе по старым делам.
Конечно, иной взыскательный читатель сделал бы мне замечание, упрекнув в снобизме и лени, на что я бы ответил, что первые полгода работы действительно бросался, очертя голову, в отдаленные отделы милиции, убивая на это по 2-3 часа на просторах нашего огромного 600-тысячного района, с нерегулярно ходящим транспортом и утомительными пробками. Что же до прав Веселкина на неприкосновенность личности и свободу передвижения, то они уже и так были нарушены моим коллегой, который не удосужился даже задержать его как подозреваемого, и лишние 3-4 часа роли уже не играли. Да и, кроме того, как доверительно сообщил мне дежурный, наш «клиент» еще не отоспался и вряд ли был готов к допросу. Звонить же в РУВД я не стал по той же причине приобретенного ранее горького опыта...
Как известно, в милиции машину предоставляет всегда тот дежурный, которому это надо. А для чего дежурному РУВД было давать УАЗик прокурорскому следаку, чтобы везти его через весь район в отдел, где эта машина есть?..

В подобных размышлениях, я довольно успешно проработал полдня, подшив дело, готовое к передаче в суд, назначив десяток экспертиз по разным делам и вызвав четырех свидетелей для допросов на следующую неделю. После этого, съездив с коллегами на обед в заводскую столовую Ленинградского металлического завода, где кормили посредственно, но дешево, я сделал контрольный звонок в 17-ый отдел, дежурный которого, божась, заверил меня, что в 14.30 машина будет...

Полчетвертого я уже садился в раздолбанный УАЗик, предоставленный в комплекте с веселым сержантом. В пути были обычные разговоры об отсутствии денег на ремонт отваливающегося глушителя, и вообще о тяжелой милицейской службе. Меня всегда раздражали подобные жалобы, исходящие от круглолицых и розовощеких сотрудников ОВД. На язык всегда просилась отповедь: "Не нравится - увольняйся!", но я знал, что буду не понят и легко приобрету еще одного врага среди тех, кто и так недолюбливал органы прокуратуры.
На Гражданском проспекте загудела рация и безликий голос, искаженный помехами, настоятельно попросил забрать следователя из 6-го отдела. Мы остановились, и вскоре к машине подошла невысокая девушка в коричневой дубленке. Лица я не разглядел из-за меховой шляпы, глубоко надвинутой на лоб. Безразлично поздоровавшись, она залезла на заднее сидение, и мы продолжили свой путь, подпрыгивая на кочках, становящихся все многочисленнее с приближением 17-го отдела.
- Маркин. Прокуратура района, - удостоверение я уже давно не доставал.
- А-а, заждались, заждались, прокуратура! - дежурный привстал со своего места.
- Кто кого еще заждался... - процедил я сквозь зубы. - Где Веселкин?
- В обезьяннике . Он уже почти трезвый. Жалуется на слабость. Похмелье...
- Опера работали?
- Да. Но они на выезде.
- Где материал?
- А следователь все забрал. У нас ничего нет.
- Так что, следователь заезжал в отдел?! А почему КП нет?
- Действительно, - дежурный тупо уставился на не проштампованный протокол осмотра. - Может он что-то забыл?..
- Понятно, - к раздолбайству я уже давно привык. - Ставьте штамп. Да, еще мне кабинет нужен для допроса.
- Вот с этим сложнее. Опера на "земле", кабинеты закрыли. Что и делать-то не знаю...
- То есть, места для допроса нет?
- Ну, как же нет? Вот в красном уголке... Там столы, скамейки...
Дежурный вышел из-за стойки и, пройдя пару метров по коридору около “обезьянника” открыл облупленную дверь, следы на которой явственно сообщали о неоднократных взломах. Красный уголок был комнатой около шести метров, где с трудом умещались три допотопный школьные парты, а стены почти целиком закрывали посеревшие стенды с наглядной агитацией о правилах сборки-разборки ПМа и форме сотрудников ППСМ .
- Ну, вот и он! - дежурный втолкнул тщедушного мужичка лет 35-ти, весь вид которого взывал к состраданию его мучениям от похмельного синдрома. Пристегнув Веселкина к перекладине сиденья парты, дежурный с чувством выполненного долга гордо удалился.
- Моя фамилия Маркин, я следователь прокуратуры. Сейчас допрошу вас как подозреваемого в убийстве Веселкиной. Вы согласны давать показания?
- Да. Согласен. - голос Веселкина был тихим и безжизненным.
Информация о том, что он убил мать его не тронула. Собственно так обычно и бывает. Я неоднократно замечал, что у сильно пьющих атрофируются некоторые жизненные ценности.
- Ну что ж, хорошо, - я достал бланки протоколов допроса и задержания и начал их заполнять. Составляя протокол задержания по 122-ой статье, я, конечно же, отметил, что временем задержания является 16 часов настоящего дня. За его почти суточное нахождение в отделении я отвечать не собирался. Думаю, что и дежурный тоже. В тот момент я был готов спорить на месячный оклад, что в журнале о задержании Веселкина отметок еще не было.
- Ну, рассказывайте, - подбодрил я Веселкина, закончив записывать его анкетные данные.
- А что рассказывать-то? - он пожал плечами. - Я прописан с матерью, но живу с женой. Неделю назад стал выпивать, жена меня и выгнала, говорит: "Иди к своей мамаше, мне ты не нужен", я конечно и пошел, мать меня впустила, стала ругаться. Когда я пришел, она с дивана телевизор смотрела. Улеглась опять. Говорит: "Принеси воды с кухни". Я взял ковшик, налил воды из-под крана и к ней. Она чем-то опять недовольна... Меня вроде качнуло, я воду на ковер выплеснул. Мать стала меня ругать, привстала с дивана и, хрясть, мне кулаком по щеке... Вот, даже ссадина осталась, - Веселкин потер оцарапанную щеку. - Ну, я, понятное дело, озлился, да и дал ей ковшиком по голове.
- Куда попал?
- Около уха... Да так дал, что ковшик от ручки отломился и куда-то улетел. Мать упала на пол. Я ее не трогал больше.
- Она умерла?
- Не знаю. Я ее не трогал. Но упала она сразу.
- Так, дальше.
- А что дальше? Я на кухню, стал рыться по ящикам, искать водку. А у нее две бутыли самодельного вина по 3 литра в каждой, - Веселкин жадно сглотнул слюну. - Стал их пить...
- И сколько пили?
- Не знаю... Меня участковый разбудил. Я ж, как выпил лег спать, проснулся с похмелья, опять надо... В общем, отдыхал.
- Трое суток отдыхал, между прочим!
- Да ну?! Не может быть.
- Может. А мать твоя в этой же комнате на полу разлагалась!
- Ну, я не знаю... Я же не нарочно.
- Вот что, Веселкин, - я перешел на официальный тон. - Ударили Вы в висок, значит, умысел на убийство у Вас был. Орудие преступления мы нашли. На одежде, - я ткнул пальцем в засаленный рукав его рубашки, - Кровь! Так что все доказано. Поэтому я предлагаю Вам для смягчения наказания написать собственноручно чистосердечное признание. В суде это учтут.
Я подвинул Веселкину чистый лист и ручку.
- Да-а, дела... А что писать? - он заискивающее поднял на меня похмельные глаза.
- Пиши, я продиктую...

Через полчаса, убрав в папку чистосердечное признание на имя прокурора района и протокол допроса Веселкина, я вздохнул полной грудью. Главное дело было сделано. Ведь основная задача следователя состояла в собирании и закреплении доказательств. То есть сведение в единую картину признания и объективных доказательств, всего того, что от обвиняемого не зависело, той же крови на рубашке...
Признание было получено почти без усилий с моей стороны и какого-либо принуждения со стороны работников милиции, чем они частенько грешили. Но на оперативников жаловались очень редко, и до суда эти жалобы обычно не доходили, по причине пассивности тех же обвиняемых, которые весьма логично считали, что раз попались на "горячем", то отношений с ментами портить не стоит. И порою, бывало, что ко мне приводили на допрос действительно избитых людей, которые, честно глядя мне в глаза, заявляли, что упали с лестницы и жалоб ни на кого не имеют. Я всегда был противником насилия, предпочитая строить обвинение на объективных доказательствах, отказаться от которых в суде было намного сложнее, чем от собственных выбитых признаний. И иногда случалось, что, отказавшись он ничем не подкрепленных признаний, подсудимые вместе с адвокатом добивались полного “развала” дела в суде, и случалось на свободу выходили действительно виновные в тягчайших преступлениях лица. Так что "великий" Вышинский был не прав: признание не являлось "царицей доказательств"...

- Мать, говоришь, ударила? - я повернул Веселкина к свету. - Ну-ка покажи щеку... Да, действительно кожа содрана. Сейчас эксперт приедет, осмотрит. А пока, вот постановление на выемку рубашки, распишись здесь.
Оставив задержанного сидеть в красном уголке, я вышел в дежурную часть.
- Звоните дежурному медику. Срочно нужен эксперт для осмотра человека.
- А постановление?
- Будет! Звоните, пока не перехватили.
Заполнив все необходимые документы и бланки, я напряг дежурного на поиск двух понятых для выемки рубашки.
- Да где этих понятых-то взять, - заканючил дежурный. - Поздний вечер уже.
- Решайте что-нибудь. Не писать же мне отдельное поручение..., - я вынул из рукава свой козырь: подобное поручение было обязательным для исполнения и за его игнорирование могли сильно "дать по ушам", особенно по убийству, по которому и так никто не работал.
Через полчаса помощник дежурного притащил двух пьяненьких мужичков, которые тупо выслушали свои права и обязанности, быстро поставили закорючки в отмеченных в протоколе выемки местах и, бросив сочувственный взгляд на пристегнутого наручниками бледного Веселкина, быстро покинули явно хорошо знакомый им отдел милиции.
Еще через полчаса подъехал судебно-медицинский эксперт - Грушкин Георгий Геннадьевич - милейший человек и профессионал высокого класса. В судебной медицине он работал более 30 лет, и мне не раз посчастливилось наблюдать класс его работы на месте происшествия. Порою, он сразу определял причину смерти, что иногда без вскрытия сделать практически невозможно, и я не помнил случая, чтобы он ошибался. Ну, почти не помнил.
Однажды мы выехали с ним на заброшенную стоянку в Московском районе, где около сторожки был обнаружен труп какого-то БОМЖа. Хозяин сторожки очень волновался, рассказывая, что три часа назад этот БОМЖ приполз к нему со стороны шоссе с просьбой о помощи и около часа назад умер. Осмотрев посиневший труп, Георгий Геннадьевич уверенным движением руки ввел ему в задний проход специальный термометр для определения ректальной температуры, которую необходимо знать для установления времени наступления смерти. Через некоторое время, взглянув на показания прибора, эксперт строго посмотрел на испуганного сторожа, и сказал: "А ведь вы врете, милейший. Бомжара - то умер около 8 часов назад!". "Не может этого быть! Я говорю правду!" - еще больше испугался сторож. Вообщем, старика-сторожа забрали в местный отдел милиции, для проверки его причастности к убийству, а через сутки выяснилось, что добрейший Георгий Геннадьевич просто прорвал термометром прямую кишку трупа БОМЖа, который при жизни страдал запущенным геморроем. Поэтому термометр и дал неверные показания о температуре, а значит и о времени смерти. Позже Георгий Геннадьевич возмущался, утверждая, что подобных инцидентов с ним никогда еще не случалось, а в конец обалдевшего сторожа благополучно отпустили с извинениями и благодарностью о быстром вызове милиции. Только, я думаю, с тех пор старик зарекся набирать "02" на телефонном диске. Здоровье дороже.

- Ну-с, молодой человек, в чем дело? Что-то я трупа не вижу, - эксперт был явно не в духе, так как выезд для осмотра задержанного хотя и являлся работой, но КТУ не приносил. А ведь именно от этого пресловутого Коэффициента трудового участия зависело получение судебно-медицинским экспертом надбавки к мизерному окладу. То есть, чем больше трупов за день осмотрел медик, тем больше он получал денег. Система была не просто цинична, она была чудовищна.
- Вот постановление на экспертизу Веселкина. Убил мать. Говорит, что она ударила его кулаком в лицо.
- Разберемся... Где задержанный?
Проводив ворчливого профессионала в ленинскую комнату, я вернулся в дежурную часть, где сел на скамью и начал сортировать отработанные сегодня бумаги.
- Как с машиной домой?
- Отвезем, конечно, только на УАЗике глушитель отвалился. Водитель делает... - дежурный грустно улыбнулся. - Что возбудили?
- 105-ю, первую .
Дежурный начал делать записи в свой журнал, и я был почти уверен, что именно тогда в нем появилась запись о задержании Веселкина. Передо мною был, несомненно, опытный сотрудник...

- Ну, вот и экспертиза, молодой человек...
Умница Грушкин не только осмотрел Веселкина, но и тут же написал свое заключение, на оформление которого закон давал ему целый месяц. Я пробежал глазами два листа убористого рукописного текста, из которого следовало, что у Веселкина обнаружена одна ссадина на правой щеке, которая могла образоваться от воздействия твердого тупого предмета при обстоятельствах, указанных обследуемым, за 2-5 суток до проведения экспертизы, т.е. с 01.03. по 04.03.98 года.
- Устраивает?
- Конечно, конечно! Огромное Вам спасибо! - я был действительно признателен эксперту. Дело только принято мною к производству, а одна экспертиза уже готова.
- Ладно... Будешь должен, - Грушкин коротко пожал мне руку. - Дежурный! Машину до Главка!
- У нас сломана... - началась старая песня.
- Ну, так звоните в Главк! Оттуда будет, - Грушкин бывал добр только со следователями, милицию он недолюбливал.
Через 20 минут я вновь остался один и, воспользовавшись свободным временем, углубился в "анекдоты" любимого Кивинова.
В это время к обшарпанной стойке дежурного устало подошла девушка. Это была та самая следователь, которую мы подобрали у шестого отделения. Но сейчас она уже никуда не торопилась, выглядела сильно измотанной и чем-то раздраженной.
- Вы меня обратно в шестерку отвезете? - почему-то заискивающе спросила она дежурного.
- Вот машину сделают, отвезу, - довольно грубо ответил тот, что для меня было совсем не удивительно.

Работая следователем прокуратуры, я быстро понял, что сотрудники милиции всерьез воспринимали только нас - десяток районных прокурорских следаков, к своим же следователям они относились как к равным и даже порой откровенно их игнорировали, не понимая, почему они должны выполнять указания и отдельные поручения таких же, как они, ментов, которые часто и образования-то юридического не имели, да, и вообще в основном были молодыми ребятами с лейтенантским погонами, сделавшими свою работу в милиции трамплином для дальнейшей адвокатской практики. А как смотрели в милиции на увольнения по собственному желанию, я прекрасно знал. Уходящие воспринимались буквально как предатели, на которых МВД тратило деньги и время, а они (негодяи!) потянулись за "длинным" рублем, предав пресловутое "ментовское братство". Вообще же к следователям ОВД относились не то чтобы плохо, но как-то пренебрежительно. Работник же прокуратуры воспринимался как некий символ государственной организации (маленькой, бедной, но грозной), которая не только имела право диктовать любому менту, что и как делать, но легко могла и посадить.
Все знали, что система вседозволенности и безнаказанности милиции всегда была «золотой мечтой» МВД, и только крохотная (всего 40 тысяч на всю Россию) организация, не имевшая оперативных и технических подразделений, которой являлась прокуратура, была тонким, но прочным щитом, стоящим на пути метновского беспредела. Только прокуратуры боялись все эти многочисленные ОМОНы, ОБЭПы, РУБОПы, УРы и паспортно-визовые службы вместе с ГИБДД, воспринимавшие остальных граждан просто как рабочий материал или источник нелегального дохода, уровень которого в структурах МВД превышал все мыслимые показатели. Прокуратуру уважали и ненавидели одновременно, любой следователь или помощник прокурора за глаза назывался "прокурором" и ему старались не переходить дорогу.
Помню, как в первые полгода работы я чуть было не попал под пресс МВД. В тот день я допоздна работал в 21-ом отделе: задерживал и допрашивал группу подозреваемых в похищении ребенка. Около половины двенадцатого меня привезли в РУВД, где благополучно оставили в дежурной части. Следователь я тогда был еще неопытный и не знал, что до дома меня должен отвезти отдел, где я работал. Спросив у дежурного РУВД, кто повезет меня домой, я получил однозначный ответ, что он не собирается выделять для этой цели машину, которая могла ему понадобиться в любую минуту. Зная, что в распоряжении дежурного во дворе стоят четыре УАЗика, я стал настаивать, и чтобы меня успокоить был приглашен, так называемый, "ответственный от руководства" - старший офицер, в обязанности которого входило руководство работой РУВД в отсутствии начальника и его замов.
- Метро еще работает. Мы можем довезти Вас до метро, - гнул он свою линию. - Машину до дома выделить никак нельзя.
- А если по дороге со мной что-нибудь случиться? А при мне материалы уголовного дела!
- Ну, тогда, я предлагаю вам свой кабинет. У меня стоит отличный диван, на котором Вы можете отлично выспаться, а утром прямо на работу, - раздобрился "ответственный".
- Нет уж, спасибо! Спите на своем диване сами, - мое терпение лопнуло. - В общем, так: или вы везете меня домой или завтра я напишу рапорт прокурору района, что вы поставили мою жизнь в опасность, оставив с материалами уголовного дела на ночной улице, отказавшись мне помочь добраться домой в ночное время !
- Выйдите на пару минут, - "ответственный" покрылся багровыми пятнами.
Стоя за стеклянной дверью дежурной части по артикуляции говоривших я понял их темпераментную беседу, смысл которой сводился к тому, что "не тронь говно, оно и вонять не будет" и что лучше со мной не связываться, себе же дороже. После этого "ответственный" выскочил из “дежурки” и, не попрощавшись, гордо удалился в свой кабинет с диваном, а меня без лишних слов отвезли домой.
После этого я всегда добивался транспорта в ночное время, и никто не мог меня остановить. Тогда-то я твердо усвоил одно правило, по которому, давший МВД палец, терял не только руку, но и уважение, которое десятилетиями формировалось у милиции при помощи страха перед ПРОКУРОРОМ.

Эти мысли вихрем пронеслись в моей голове в течение того времени, которое понадобилось девушке-следователю, чтобы, оправившись от грубости дежурного, набрать номер по телефону.
- Привет, это я... В 17-ом сижу. Ты меня не заберешь?.. Так. Понятно, - трубка упала на рычаг разбитого аппарата и окончательно расстроенная девушка безжизненно опустилась рядом со мною на скамейку.
Глядя в ее наполнившиеся слезами глаза, тонкие руки без обручального кольца и на слегка потертую нелепую норковую шляпу с широкими полями, я будто в зеркале увидел ее жизнь: живет с родителями, мужа и детей нет, в милицию пошла от безвыходности, работу свою терпеть не может, хотя работает много и возможно с поощрениями (как и большинство одиноких), так как человек ответственный и серьезный. Но главное, что я понял: ее послал любовник, на которого она рассчитывала.
- Вы в шестом отделе работаете?
- Да. В шестерке, - она, заметив мое присутствие, посмотрела удивленно.
- Давно?
- Года два... А вы эксперт? (хороший вопрос!)
- Нет. Тоже следователь... В прокуратуре.
- О-о... Прокуратура. Это серьезно, - в ее глазах мелькнула усмешка, и я прочитал ее мысли: "Ну, давай, покажи свое превосходство".
- У Вас сегодня дежурство? - перешел я на другую тему.
- Да. До 9 утра.
- И у меня тоже.
- А здесь что делаете? Наверное, что-нибудь серьезное? - было заметно ее желание заставить меня хвастаться.
- Да так, человека “забивал по сотке”
- Ясно... А я на кражу выезжала, - тема ей явно надоела.
- Меня, кстати, Владимиром зовут.
- А меня, Анжелика.
- Варум? - сморозил я глупость.
- Почему обязательно Варум? - обиделась она. - Есть же целая серия романов про Анжелику...
- Анн и Серж Голон?
- Да. Голон, - контакт был возобновлен, благодаря моим случайным познаниям в женской слезывыжимательной романистике, читать которую мужчинам строго не рекомендуется.
- А дети дома не плачут, что мама ночью работает? - бросил я пробный шар.
- И дети не плачут, и муж ругаться не будет, - в ее выразительных глазах опять мелькнула печаль.
- А вот такой нескромный вопрос можно? Сколько Вам лет?
- Почему же не скромный. Я и не скрываю. Мне 27.
Она была старше меня на четыре года.
- Ну, а почему же так с личной жизнью? - это была уже наглость с моей стороны, но ее, похоже, это не задело.
- Видно человека подходящего еще не встретила... - задумчиво ответила она и, посмотрев на меня оценивающим взглядом, спросила: - А Вам сколько лет?
- 23.
- А-а-а, понятно, - рухнули одной ей известные надежды. Для нее беседа закончилась, но не для меня.
Нить разговора порвалась. Спас дежурный.
- Прокуратура! Машина готова, до дома довезут. Возьмете с собой следователя из шестерки? Ее в отдел забросить...
- Конечно-конечно, - мне стало неловко за хамство дежурного. Анжелика, заметив это, ухмыльнулась.
Мы сели на заднее сидение УАЗика, где в полной мере испытали все прелести езды по городскому бездорожью. Но тряска способствовала моему сближению с Анжеликой, так, что я почти прижал ее к дверце машины. Под дубленкой я ощутил стройное тело молодой женщины. Меня начало охватывать легкое возбуждение.
- Давай сделаем так, - я уже совсем обнаглел. - Обменяемся телефонами и встретимся. Сходим куда-нибудь...
- Когда? - она посмотрела на меня с вызовом.
- Можно завтра, ты свободна?
- Да. А куда пойдем? - она явно хотела отвлечься от своей жизни и, пусть хотя бы на несколько часов, забыть об одиночестве. Погулять с 23-летним мальчиком... Когда еще представится такая возможность?
- Можно в ночной клуб. Приезжай в пять на "Маяковскую".
Потом я продиктовал ей свой телефон, а она сама записала мне в книжку свое имя и домашний номер. Оказалось, что она живет в пригороде, что вряд ли прибавляло оптимизма в ее взгляды на жизнь.
Через пару минут мы остановились у здания шестерки.
- Ты до утра будешь сидеть в отделе?
- А ты что, хочешь составить мне компанию? - в ее глазах играли "чертики".
- Нет... Просто спросил, - я смешался, она явно провоцировала меня.
- Ну, тогда, пока! - и дверь с грохотом захлопнулась, прищемив ккрай моей куртки.