Нови : В моем городе

В моем городе зима. Зима в моем городе продолжается уже несколько лет.

Из окна моей гостиницы виден большой двор с бассейном, а дальше море. Воду из бассейна слили. Они всегда так делают зимой. Опустошенные бассейны, невостребованные гостиницы и заколоченные лавочки, в которых летом продавали замороженный фруктовый сок невозможных в природе расцветок. Безработные клоуны, шатающиеся по улицам с остатками грима на лицах, и вечно-пьяные канатоходцы в поисках случайных заработков в полумертвом порту.

Внутренности бассейна выкрашены, как водится, голубой краской. Без привычного наполнителя краска кажется блеклой. Я вижу подтеки ржавчины и трещины, по углам скопились клочки бумаги и опавшие листья. По дну бассейна вышагивает женщина. Ее длинные черные одежды развеваются на ветру. Женщина ловит мой взгляд и улыбается. Мне не понятна ее радость, но потом мне приходит в голову, что она, должно быть, вообразила, что плывет.

Все жители моего города всё время что-то себе воображают. Они воображают, что старые проржавевшие карусели по-прежнему крутятся под глупую карусельную музыку; давно разбитые цветные лампочки праздничных гирлянд все еще радуют их. Поэтому тут всё совсем не так, как кажется. Даже от еды такое ощущение, будто сначала ее отлили с помощью стандартной формы, а затем специальным шприцом ввели пару кубиков вкуса.

“… переменная облачность…”

“…дополнительные концерты…”

“…и многое другое…”

“…а потом мы с Кроликом решили подкараулить эту девочку. Что она себе воображает? Оттого, что ее папа директор цирка, она думает, что лучше нас. Она всё время такая чистенькая, даже ее гладкая прическа как будто только что вернулась из прачечной… Ну, знаете, возле оперного театра, туда еще эти толстые шлюхи-актрисы сдают свои шелковые платья. Он выдумщик, этот Кролик. У него, знаете, нос постоянно заложен, так он гнусаво так говорит, что мол, изваляем ее в луже немножко и все.

В общем, затащили мы ее на стадион. Там за трибунами, знаете, полно места и с улицы не видно ничего. Она ничего так, даже не сопротивлялась особо. От нее пахло еще сладким чем-то вроде леденцов. Мне сразу вспомнилось, как мы за сестрой Кролика подглядывали. Она, знаете, старше нас на три года, так у нее дружок есть, на заправке работает. Вот они чудили, мы только диву давались. Только у сестры Кролика сиськи большие. Этот с заправки на колени ее поставит, сам сзади пристроится и давай наяривать. Сиськи болтаются смешно так, а у этой, знаете, и не было почти…”

“…кратковременные дожди…”

“…родственникам погибших …“

“…соболезнования…”

В моем городе зима. Поэтому мои губы вечно обветрены, и совсем не хочется выходить на улицу. Но порой мне кажется, что если взять холод моей зимы и смешать с угольным жаром того пустынного типа, что рождается под кожей во время лихорадки, то в сумме, возможно, выйдет совсем неплохая погода. Тогда я крашу свои обветренные губы красной помадой и выхожу из гостиницы.

Это очень просто. Как научиться танцевать. Сначала ты смотришь в пол, считаешь шаги, временами неловко наступая партнеру на ноги. А потом – раз, два, три, долгий взгляд. Ты прикуриваешь, демонстрируя тонкое запястье. Раз, два, три, слегка прикусываешь нижнюю губу, смеясь, показываешь кончик языка. Раз, два, три и пару коктейлей для блеска глаз. Раз, два, три и ты воображаешь, что незнакомец напротив влюблен в тебя, а ты в него. Раз, два, три и он прижимает тебя к стене. Раз, два, три и твои губы, твой язык сливаются с чужими, и ты надеешься, что он знает, что делает. О, да, он знает. Раз, два, три, ты закрываешь глаза, твои ладони на его затылке, а его руки резко задирают твою юбку. Раз, два, три, да, мне нравится немного грубости, немного силы. Его пальцы у тебя во рту, ты слегка прикусываешь их. Раз, два, три и ты сама избавляешься от остатков одежды. Вдох-выдох. Влага и жар. Раз, два, три, сильно и глубоко. Кубинские сигары, гремучие змеи, тоннели, локомотивы и экспериментальные запуски баллистических ракет. О, да.

“…супер!”

“…оставайтесь с нами… “

“…о значительном понижении уровня преступности…”

“… чего придумали. Знаете старика этого? Он вечно у клуба ошивается возле черного входа. Всё ждет, что мусор с кухни выбрасывать станут. Так мы на кухне жратвы набрали всякой. Ну там, булочек вчерашних, бифштексов всяких, пирожных. В большой мешок для мусора покидали, вышли на задний двор, и давай всё это в старика бросать. Он поначалу не просек, что это на него падает такое, а потом только и успевал куски с земли подбирать. Так и жрал всё вперемешку с грязью. Чуть не обосрались со смеху, глядя, как гандон этот на куски бросался. Давится уже, а всё равно еще просит. Старый хрен, оказывается, не дурак пожрать. А малый мой потом осколков стекла…”

“…лучшая страховка… “

“… с оркестром…”

“…напоминает о переходе на зимнее время…”

В моем городе зима, а я живу в гостинице. Я живу в гостинице с пустым бассейном. В городе, похожем на бродячий цирк, который разучился бродить. В городе, населенном арлекинами, чьи колпаки с бубенцами как-то потеряли свою убедительность, став хитом распродаж последнего зимнего сезона.

В моем городе дождь, гроза и ураганный ветер. Молнии режут небо ножами на треугольные куски, чтобы дарить прохожим. Если я когда-нибудь уеду отсюда, то обязательно возьму с собой один кусок небесного пирога, чтобы подарить тебе. Я подарю тебе кусок небесного пирога, приправив его незатейливой смесью нежности моих рук и глаз.

Это будет когда-нибудь потом, когда я вернусь домой. Домой, где нет небольших рекламных пауз, где не бывает небывалых скидок, потому что дома все имеет истинную цену. Домой, где никогда не объявляют о начале военных действий или о повышенной боевой готовности. Домой.

А пока я еду в этом желтом автобусе. В автобусе, полном древних старух. Они болтают и весело смеются, широко открыв рты. Я вижу подгнившие сливы их языков и пожелтевшие от времени зубные протезы в каплях густой старческой слюны. Я вижу высохшие синюшные губы, трясущиеся морщинистые щеки и провисшую кожу под острыми подбородками.

Неожиданно старухи смолкают. Десятки седых голов оборачиваются в мою сторону. Обладательница одной из них, крепко держась за поручни своими птичьими лапками с искривленными артритом пальцами, подходит к моему сиденью. Она пристально и как будто хитро смотрит выцветшими глазками. Сухой, словно обернутой антикварным пергаментом рукой берет меня за подбородок. Рука дрожит, и я чувствую, как острые желтые ногти царапают мою кожу. Старушка открывает рот, губы ее не шевелятся, но я слышу бодрый мужской голос, говорящий:

“… и позитивный взгляд на происходящее. Не позволяйте реальности действовать на ваше настроение. Это всего лишь вопрос точки зрения и привычки видеть стакан наполовину полным. Также полезен аутотренинг и любой удобный вам способ медитации. Старайтесь видеть положительные стороны во всех даже самых, казалось бы, безвыходных ситуациях. И самое главное, не забывайте почаще улыбаться. Смех, как известно, лучшее лекарство. Итак, повторяйте за мной:
Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!”