хочу быть Максимилианом Робеспьером : последний день Содома (оченьмногабукф)

Я вышел из дома когда солнце уже заходило за горизонт. Все вокруг предрешало удачный вечер. Ладонь охотно скользнула в карман и нашла пачку сигарет. Курить не хотелось, но так нужно. Уже пять лет подряд я выхожу из дома в этот день и закуриваю сигарету. Она сейчас первая , хотя уже и вечер. Она сейчас первая, и только это отличает ее от всех других, счет которых я уже скоро забуду и потеряю, от всех других, которые скурю сегодня ночью.
Я спал весь день, чтобы только ни спать всю ночью. Странная привычка ни спать ночь родилась довольно давно. И я верен ей. Брюки отглажены и недавно куплены красная рубашка - свежа, а туфли начищены. Кожа куртки приятно холодит. В голове - пустота. И только редкие мыли, проскальзывая в ней, упираются в забор из сигаретного дыма. То, что я впускаю в себя, навсегда там и остается.
Время от времени у меня звонит телефон. Я отвечаю. Говорю Да. Алло. Привет. Делаю вид что смеюсь или что рад этим неожиданным, но в то же время настолько дежурным звонкам. Я привык к ним. В этот день все как всегда. Хотя это и странно. Странно ни в том смысле, что сегодня должно что-то непременно случится необычное (хотя в принципе так и должно быть), а странно тем как я жду этого дня всю неделю. А ведь я жду! Я перечитываю груду ненужной писанины. Я старюсь быть милым окружающим, которые стали мне уже давно противны. Я делаю никому ненужную работу. Я беспрестанно чищу ботинки и слежу за опрятностью одежды. Я не допускаю в свою голову мыслей о том, что в этот день будет все как обычно, потому что именно сегодня я буду заниматься чем-нибудь безумно интересным и веселым. И вот этот день. И все как всегда.
Сигарета кончается еще до того, как я дойду до остановки и поймаю такси. Рука вновь привычным движением упала в карман и я уже подкуриваю вторую, хотя прекрасно знаю, что ни скурю ее, до остановки остается ни больше ста метров. Но все рано сделаю так. И только для того чтобы стоять на остановке и курить. Кто-то сказал мне, что женщины любят, когда от мужчин пахнет дорогим коньяком и когда они излучают запах табака. А раз так, то им должно нравиться и то, как мы поглощаем эти две противнейшие вещи - табачный дым и дорогой коньяк. А еще я сделаю именно так, чтобы с презрением оглянуться на всех некурящих, которые будут в этот момент на остановке. Они только что выбросили свои сигареты, они обеднели и стали слабы. В то время как я богат. Нет! Я сказочно богат! Я богаче всех их на полсигареты, на десять затяжек, на полминуты своего превосходства.
Такси ни заставит себя ждать, и я назову единственно верный сегодня адрес. И даже если бы он состоял из дюжины слов в придачу к восьмизначной комбинации цифр - номера дома, я произнес бы его без запинки. Я слишком часто там бывал.
Дорога займет пятнадцать минут, и будет стоить двести рублей. Я расплачусь. Закурю и потрачу еще десять, чтобы дойди до серого подъезда с бетонным козырьком и выкрашенной в голубой цвет железной дверью.
- Это ты? - спросит голос из домофона.
- Да.
Домофон пискнет два раза, он всегда так делает, и я буду внутри. Подъезд покажется немного темноватым. Но глаза скоро привыкнут к вязкой его пустоте и я подойду к лифту. Седьмой этаж.
- Ты сегодня раньше.
- Разве? - глаза машинально посмотрят на часы - без пятнадцати семь. - И правда, раньше. Но я еще хотел поговорить.
Коридор. Темные обои и тусклый свет.
- Поговорить? О чем???
- Хм. . . И правда…Но ведь иногда же люди о чем то разговаривают …
- Думаешь нужно?
- Да. Я так уже давно хочу.
Она закроет за мной дверь, и я сниму башмаки. Те нехотя слезут с уже успевших вспотеть носков, и мы пройдем в кухню.
- Хочешь вина?
- Нет, лучше кофе. Без сахара. Можно я закрою? Все равно ведь будем курить…
- Ага…
….Кофе ударит в грудь, а сигареты в мозг. Она напротив и молчит. В халате. Как всегда. Слегка растрепана - только что из душа. Волосы еще влажные и лежат тяжело. Она шатенка. И глаза карие. Мне всегда такие нравились. Ноги, расслабленно прижатые одна к другой, темнеют недавним загаром.
- Солярий. - скажет она.
- Я так и подумал.
- Так о чем ты хотел поговорить?
- О нас. Ты помнишь, когда это началось?
- Нет. А зачем?
- Просто.
тишина.
- А если бы этого не было, нам бы было хуже?
- Не знаю, я уже привыкла.
тишина.
- А тебе нравиться?
тишина.
- Так должно быть. По-другому нельзя.
Тишина.
Мы пойдем в спальню. Там уже будет разобрана кровать и там ни будет ничего необычного. Два стакана шампанского, выпитые залпом. Пепельница на полу. Музыка и пресный поцелуй.
Я сделаю все так, как делал уже давно. Она будет кричать и стонать. Она уже привыкла. Свет из кухни жадно оближет мою спину, а потом ее. Она наконец-то догадается его выключить. Раз.
Две сигареты, зажженные и притушенные через две минуты, будут еще какое-то время тлеть в пепельнице. Снова свет, но уже из окна. Сегодня полнолуние. Теперь это будет немного дольше. А может быть и затянется. Два.
Еще пара сигарет добавляется к уже имевшимся в пепельнице. Я лягу на спину, а она сделает то, что делала много раз. Три.
Часы покажут двадцать минут десятого. Она нальет еще шампанского, я выпью и оденусь.
- Тебе хорошо? - спрошу зачем-то я.
- С тобой всегда хорошо.
- Как ты думаешь, все делают это так же?
- А разве по-другому можно?
- . . .
Через пару минут она проводит меня и закроет дверь. Я увижу ее только через неделю.
Такси уже ждет. Еще пятнадцать минут, и я окажусь у другого подъезда. Я приеду вовремя. Как раз к этому времени там соберутся Все. Нас пятеро, поэтому сейчас там пять такси.
Мы выйдем одновременно, скорее всего, закурим. Хотя может быть и нет.
Черные лица в сером дымке от работающих двигателей ни изображают никакой радости. Мы встретились только из-за того, что мы друзья, а ни по тому что хотим видеть друг друга.
Пойдет дождь и будет немного холодно.
У каждого из нас "дела нормально", и приехали мы из многозначной ухмылки. Они делали точно то же, что и я в последние два часа. Мы не говорим друг с другом.
Подъезд снова серый, а дверь голубая, только краска немного осыпалась.
Квартира на первом этаже.
- Кто-нибудь брал? - спрошу я.
- Да, я. - ответит самый высокий. Он всегда берет.
Мы зайдем в квартиру, в которой постоянно темно: днем из-за зашторенных наглухо какими-то острыми, рваными, но в три слоя тряпками, окон, а ночью - потому что свет лучше ни включать.
- Трава?
- Нет, сегодня "винт".
Я молча приму ответ. Почему-то я и так знал, что сегодня именно "винт". Сигарета сначала подожжена, а потом и сразу затушена.
- Слав, а зачем ? - спрошу я у высокого.
- А?! - непонимающе ответит тот.
- Зачем нам это?
- Ведь так всегда.
- И что?
тишина.
- Ты не хочешь?
- Нет.
тишина.
- Будешь?
- Да.
Разлитый и разбавленный дистиллированной водой состав обожжет вену. Я не провалюсь в темноту и не улечу на небо. Я буду тупо смотреть, как лица моих друзей на несколько секунд изобразят счастье, чтобы снова вернуться в серое, хмурое свое обычное состояние. Молчание продлится недолго. Языки, развязанные ровно на две минуты будут как всегда пороть чушь, а рот смеяться.
- Нам пора. - скажет кто-то из нас.
- Тарелка или Колибриум ?
- А я думал, что мы поедим в Кетай.
- Нет, в Кетае сегодня даун-пати. Все будут под кокой.
- Значит Тарелка.
Через двадцать минут мы стоим возле высокой, глянцевой, яркой и пустой афиши, на которой длинноногая и светловолосая девушка обнимает шимпанзе. Мы выкурим по две сигареты и пройдем к входу. Столик уже заказан.
- Нам водки.
Через три минуты свет тысяч приторных фонарей и лампочек сквозь мои глаза пробьются к мозгу. Потолок полетит, а пол зашевелится как змея. Я упаду на спинку дивана и замру на какое-то время. Все как всегда. В это время мне обычно очень хорошо. В моей голове все становится донельзя ясным и простым. Люди, проходящие мимо, повелением сказочной щуки, настоящее имя которой - опьянение, приобретают свои реальные, истинные лица. Разноцветно одетые и так хорошо выглядящие, они на проверку окажутся пустыми зомби вампирами. Они пьют тепло друг друга, чтобы вдруг совсем ни замерзнуть и ни застыть. Они бьются в танце, изображая движения, чтобы не разучится ходить. Они кричат друг другу что-то на ухо, чтобы не забыть что такое слова. Они спят со случайными знакомыми, чтобы убедить себя, что они свободны.
Но это ни так. Приходя сюда, они теряют все, что имели прежде. И дело даже ни в деньгах, бессмысленно выброшенных на стократнопереоцененые дилерами наркотики. Они теряют здесь рассудок. И это главное.
Но мне сейчас хорошо. До нельзя хорошо. Именно о таком странном, недвижном счастье я и мечтал всю неделю, перебирая все эти бухгалтерские бумаги и отчеты. Мне хорошо, как ни кому из здесь находящихся. Но это состояние продлиться недолго. За ясностью всегда приходят тоска и уныние.
Когда знаешь, что вокруг все совсем ни так, как кажется, тебе становится грустно. Ты чувствуешь себя человеком, которого упрятали в сумасшедший дом, единственным нормальным среди идиотов. Ты кричишь, бьешься, кусаешься и плюешься, только ради одного - чтобы тебя поняли и отпустили. Ты пытаешься донести до всех них, что ты здоров… и на тебя надевают смирительную рубашку, определяя в комнату для буйных.
Я оторвусь от дивана и встану.
Туалет белым полом ударит в глаза, а женский стон в соседней кабинки - в уши. Здесь всегда так. Рвотный рефлекс на какое-то время освободит мой мозг от грузящего его алкоголя, и я пойду обратно.
Вместе с моей откроются дверь кабины, только что разрывавшейся тягостным соитием. Он - в приталенных штанах и обтягивающей футболке, она - в странном, открытом платьице. Дежурная улыбка вдруг проскользнет на их лицах при виде меня, а дежурный поцелуй завершит их случайное знакомство. Они ни скажут пока. Но будут знать, что, скорее всего, никогда ни встретятся.
Официант не успевает менять пепельницы - так быстро они наполняются.
Громкие вопли музыки ни дают слышать друг друга, хотя нам этого и ни надо. Через пару часов мы уже едим к Диме. С нами четыре девушки и одна еще совсем девчонка. Каждая из них говорит, что работает моделью, или, на худой конец, собирается работать.
Сигарета уже ни покинет моего рта до того момента, как я отрублюсь. Но пока все хорошо. Кто-то из нас кричит, или рассказывает анекдот, другие смеются. Я тоже весел.
Лифт шаркнет шахтой, и мы скоро окажемся в светлой прихожей. Свет снова пронзит меня, моя новая подруга - скользнет по бедру.
- Как тебя зовут ?
- Мирабелла. - ответит она.
- Пойдем.
В ванной она станет на колени и сделает то, что должна. После того как мы выйдем, наше места займет следующая пара.
- Будешь курить? - спросит Слава.
- А ты уже забил?
- Да.
Синий дым пробуравит мои извилины, и я стану смеяться, пока мне ни станет снова грустно.
Я сижу на диване, а на моем плече уже заснула Мирабелла.
Кто она и откуда вдруг забуду и, вскочив с дивана, я уже иду на балкон.
Приятный холод тисками раздавит мне виски. Как всегда. Я закурю.
Над городом всходило солнце. Красные лучи отражались в облаках, и свет падал мутный. Веревки на небе - дождь все еще идет. Мне холодно. Я сел на корточки и прислонился с шершавой, покрытой мелкими белыми камешками стене. Мне холодно. Ветер, насквозь пронзивший не застекленный балкон, теребит волосы, и я закрываю глаза. Руки начинает колотить. Мне холодно. Я опускаюсь ниже и уже сижу на мерзлом и мокром полу. Ноги вытянулись сами собой и уперлись в перила балкона. Мне холодно.
Я вспомнил почему-то детство, как играл в футбол с друзьями во дворе. Потом сразу выпускной - танцую с одноклассницей. Черненькая, а глаза - сладкие, первый раз поцеловался. Вспомнить бы только как ее зовут… Институт, я сижу на лекции, а рядом лучший друг - Макс. Он умер от передозировки два года назад. Потом государственные экзамены. Лицо декана, как будто прямо передо мной сидит. Очень начитанный мужик был. И умный. Дела большие делал. Его застрелили в подъезде. Кому-то дорогу перешел. Мой первый рабочий день, а потом череда еще каких-то нескончаемых трудовых…
Мне вспомнилась сестра и племянник: ее тонкие руки и осиная талия, голубые глаза и его пухлые ручонки, тянутся ко мне. А еще я увидел, как однажды собрались пойти в горы. Я тогда кого-то любил. Добрая и красивая была. Вспомнить бы как ее звали…И была тоже осень, только тепло еще. Мы шли целый день, а ночь провели в палатке. Я так счастлив еще никогда не был. А наутро проснулся с температурой. Она меня еще неделю лечила, тоже на работу ни пошла.
Потом стало темно. Я открыл глаза и увидел свои руки. Синие. Сигарета истлела до фильтра и уголек жег кожу. Но боли не было. Веки как-то сами опустились.
Мне стало тепло и уютно. Как только было в детстве, у бабушки в деревне, на беленой побелкой печке, когда засыпал под шерстяным одеялом, а в голове лежала настоящая пуховая подушка.
Я захотел открыть глаза, но не смог.
Последний вдох был самый глубокий. В груди что-то бухнуло, и я больше уже ни чувствовал ударов крови в висках. В груди что-то бухнуло.
Я умер в двадцать семь лет. Это был мой последний день. Последний день Содома.

привет!
...ъ