Mr. Bushlat : Деклассированным элементам

Весна за окном выглядела удивительно грязной. По осклизлой серой улице вяло перемещались полумертвые нечистоплотные прохожие. Закопченные, угрюмые машины, сновали вдоль дороги подобно чудовищным крысам. Низко нависшее небо источало из себя тяжелый трупный дождь. В воздухе пахло землей и мокрым картоном.
С ненавистью, Окороков отвернулся от окна. Моросящий дождь, что вот уже третий день не останавливался ни на секунду, казалось, поселился в его душе, липко обвил сердце, водяным паром забрался в легкие. Окороков ощущал себя утопленником.
«Черти что творится, уеду-ка в Гагры!» - нелепо подумалось ему. Образ неведомого этого городка, название которого всплыло вдруг из глубин подсознания, ассоциировался у него со степом и отчего-то с белыми ночами.
Сумрачно, обвел он взглядом свой кабинет. Предметы, что ранее казались ему изящными, ныне, в призрачном свете, что лился из окна, преобразились. Безвкусием и пылью веяло от дубового стола, глубокого кресла, конторки «под старину». Фотографии на стенах преисполнились пошлости. Лица партнеров, пусть и не любимых, но, несомненно, уважаемых Окороковым людей, глумились со стен.
Чушь, все чушь. Все пустое! Ему сорок девять лет, и дождь живет у него в легких. Что толку от руководящей должности, если сама жизнь его и не жизнь, а бестолковое какое-то копошение в бесконечных хлопотах и надуманных тревогах. Через три месяца, ему стукнет пятьдесят, а еще через некоторое время, он помрет, ведь обязательно же помрет, от сердечного приступа ли, от инсульта,… возможно, от рака простаты… Окороков поежился. И далее лишь пустота. Опустеет ли его кабинет или юркий зам, человек отвратительной совершенно конструкции, тотчас же займет еще не остывшее после него кресло? Что случится с машиной, квартирой? Кто позаботится о теле? К чему все это?
С неудовольствием и какой-то сердечной икотой, воззрился он на горку бумаг на столе. Сами бумаги эти, показались ему не более чем оберточными. В них завернута его скорая агония и смерть. После, развеют его пепел по ветру и скажут на панихиде-мол, жил да был такой, Савелий Окороков, пятидесяти с гаком лет, и не принес он человечеству ни вреда ни пользы, и умер он и сгнил, а сгнив, дал запах и червя и стал землей и от этого миру была превеликая польза.
«Бред какой-то»-обиделся Окороков. «Вовсе я не умру. Или, быть может, умру, но разумеется не так и не завтра.»
За окном громыхнуло, потянуло запахом картона. В ледяной тишине, что на секунду воцарилась в кабинете после удара грома, яростно и беззастенчиво зазвонил телефон.
Вздрогнув от неожиданности, Окороков поднял трубку. Приосанился и выработанным за годы, полным начальственной скуки голосом, пробасил:
-Слушаю. Окороков.
-Савелий Андреевич, - пискнула трубка,-из Университета беспокоят. По поводу задолженности.
Окороков поморщился. Опять Вика несет какую-то чушь. Вот уже двенадцать лет, она работает секретарем, и за годы эти, научилась с обязанностями своими справляться рефлекторно, не задумываясь. Окороков к ней относился дуально, как и к большинству своих сотрудников. С уважением, и подспудным раздражением.
-Какой задолженности, Вика? Из какого Университета?
-Из Университета, Савелий Андреевич, просят Вас. Женский голос.
-Она хоть представилась, эта барышня?
-Секундочку. Так точно, я записала. Назвалась Самохиной.
«Что это за армейское «Так точно!»? Раз уж взяла за привычку говорить «так точно», будь любезна, стоять навытяжку и отдавать честь»-подумал Окороков со злостью.
-Ладно. Соединяй.
Тотчас же, без перехода, в трубке мистически, часто-часто задышали. Отчего-то, Окороков вспотел. Пригрезилось ему, что на том конце трубки, упомянутая Самохина сношается с огромным кобелем.
-Але!-он даже зачем-то подул в трубку,-Говорите!
-Савелий Андреевич?-вкрадчиво промурлыкал телефон
Окороков поборол дикое желание ответить «Так точно».
-Он самый. Кто беспокоит?
-Самохина, Савелий Андреевич. Самохина, Валентина Петровна, преподаватель политологии.
-Э-э…-выдавил из себя Окороков.-Э-хм…
-Я по поводу задолженности, Савелий Андреевич.
-Какой задолженности? Что вам угодно?
-Задолженности по политологии, разумеется. Вы не сдали экзамен.
Показалось ли Окорокову, или на миг в комнате действительно потемнело, и будто порыв холодного ветра пронесся по кабинету. Сумрачно и вязко стало ему. Липкими стали руки.
-Помилуйте, э-э…как вас там,-хрипло гавкнул он в трубку,-что за чепуха? Какой к дьяволу, экзамен!
-Полноте, Савелий Андреевич. Мы с вами ходим по кругу. Экзамен по политологии. Вы его не сдали. На пересдачу, вы тоже не явились, а следовательно…
«Следовательно, вот оно и пришло,-учтастливо пробасил некто в голове Окорокова.-Вот, Савелий Андреич и все. Приплыли!»
-…следовательно, я вынуждена…
-Так!-собравшись с духом, рявкнул Окороков.-Я не знаю, что вам, к чертям собачьим надо, и за каким бесом, вы отрываете меня от работы. Но, раз уж так получилось, что я с вами разговариваю, хотя и разговаривать нам изначально не о чем, считаю своим долгом вам сообщить, что я окончил университет двадцать семь лет тому назад с красным дипломом! Все! Я кладу трубку!
-Савелий Андреевич,-прошептало в трубке… -Савелий Андреевич…я отзываю ваш диплом.
И тотчас же, задышало, заухало неведомое, зажужжали провода, донеслись из трубки и пение чье-то далекое, будто бы даже и хоровое, и шипение и треск, и чей то неприличный, остервенелый смех. Холодными пальцами, мазнул невесть откуда взявшийся сквозняк по щеке и …все стихло.
В недоумении, Окороков уставился на трубку. Снова поднес ее к уху. Ничего. Ни шорохов, ни песен, ни даже гудка. Телефон был мертв.
«Мертвый телефон»-отчаянно подумал он. И тотчас же, вспомнились Университетские годы, пятый курс, и курс политологии, что читала вредная, недовольная, изнуренная постоянным ожиданием счастья, сухая и медузная Самохина, что по слухам, в свое время была любовницей то ли Горбачева, то ли Гайдара. Вспомнилось ему и то, что экзамен по политологии, он сдал, и сдал на отлично. Впрочем,принимала экзамен не Самохина, а зам декана, Руцко. Самохина же при всем желании своем участвовать в экзаменации не могла, равно, как и звонить Окорокову, ибо, незадолго до того, попала глупо, по-Берлиозовски, под трамвай и скончалась на месте.

Некоторое время, Окороков тупо смотрел на докладную записку начальника производственного цеха, что лежала прямо перед ним. «Бред, чепуха! Нелепый розыгрыш! Фарс!»-разными голосами кричало внутри него. И все же, несмотря на явную абсурдность давешнего звонка, было в нем что-то неудобоваримо логичное. Будто бы, к месту и ко времени позвонила давно уж сгнившая учительница. Уместным и ожидаемым показался ее звонок.
Надо выпить чаю. Крепкий, горячий, сладкий чай с медом успокоит нервы. Поставит вещи на свои места. И вся эта чертовщина окажется не более, чем чьей-то идиотской шуткой.
Вздохнув глубоко, потянулся Окороков к телефону. Помедлив секунду, нажал на кнопку интеркома, откашлялся. Длинные гудки, что стереофонически раздавались из трубки и из-за стены, гвоздями терзали уши.
«Где ж ее черти носят?»-подумал он в полубреду и тотчас же осекся. Слово «Черти» таило в себе неясную, но ощутимую угрозу.
Наконец, за стеной подняли трубку. К ужасу Окорокова, не секретарское верещание услышал он, но ровный, спокойный и уверенный голос Рустама Борисовича, своего первого зама.
-Савелий Андреевич?-с издевкой раздалось в трубке
-Рустам? Что такое? Где Вика? Я требую…
-Прекратите истерику, Окороков,-тем же мерзким хихикающим голоском зазвенела трубка,-я сейчас зайду.
Тотчас же распахнулась дверь и, в кабинет, ввалился красный, словно распаренный, помидороголовый Рустам Борисович. В глазах его плясал невиданный ранее огонь, ворот рубашки был расстегнут. Более того, как показалось Окорокову, зам был босиком.
За Рустамом Борисовичем в кабинет вошли еще двое. Молодые, коротко-стриженные, в одинаковых серых костюмах.
-Что здесь…-начал было Окороков, но осекся.
-Значит так,-буднично сказал один из молодых людей.- Звать меня Веня, положим, но это ровным счетом ничего не значит. Разговаривать с вами будет он.-и ткнул пальцем в Зама.
Последний резко кивнул, изогнулся весь и сел. Прямо напротив Окорокова, забросив ноги на стол. Ступни его, босые, покрытые грязью оказались прямо перед носом Савелия Андреевича. Особенно, Окорокова поразили ногти на пальцах, не менее десяти сантиметров длины, они закручивались в экзистенциальную спираль. По кабинету пошел смрад.
-Я закурю,-заявил Веня. Его коллега молчал, буравя глазами пол.
-Ну вот что, Андреич,-заявил Рустам,-Тут такая ситуация складывается. Чаю тебе никто не принесет. Я тебе больше, Андреич скажу-очутился ты, брат, в положении незавидном. Плохи твои дела.
-Покаялись бы,- хмуро произнес Веня.
Окороков не мигая, смотрел на голые ноги своего зама. В этой ситуации, именно наличие голых ступней у него на столе показалось ему наиболее важным фактором, свидетельствующим в пользу того, что все происходящее не более, чем галлюцинация, что вот-вот закончится. Однако, смущало его то, что в галлюцинации этой, он, руководитель крупного предприятия, повел себя как забитый доходяга. Ему бы встать, расправить плечи, заорать в конце концов, да и выставить всю эту братию за дверь. Но хотелось ему лишь закрыть глаза и спрятаться и не видеть более голых ступней своего заместителя, ни спиралевидных черных ногтей его.
-Так вот,-выдержав эффектную паузу, произнес Рустам,-плохи, Андреич твои дела. Конечно, рассуждая ю-ри-ди-чес-ки, полагается тебя арестовать. Но, принимая во внимание твое положение и выслугу лет,..
-Да что вы цацкаетесь с ним!-визгливо крикнул молчаливый путник Вени,-В расход его, братцы!
Рустам задумчиво покачал головой.
-Господа!-проблеял Окороков слабо,-умоляю, объясните мне…Рустам Борисович, голуба? Что … Как понимать?
-Так и понимать, мразь,-без выражения буркнул Веня.
Рустам посмотрел на Окорокова, будто первый раз в жизни его увидел. Убрал ноги со стола, и наклонился к своему начальнику багровым лицом, так, что глаза их разделяло лишь несколько сантиметров. Насупился, томатно отсвечивая лысиной.
-Ты же не сдал экзамен, Андреич. Что тут понимать. Твой диплом отозвали.
-Приказ Самохиной!-хором гаркнули молодцы в костюмах.
-Во!-Рустам поднял сосисочно-сиреневый палец и погрозил им Окорокову,-Слыхал, брат!
-Рустам Борисович,-слова давались Окорокову с трудом,- …эээ-…черти что… Самохина умерла уж сто лет как…да и какая разница…какой диплом? Почему диплом?
-Потому что, диплом. Оставим этот спор, Андреич. Веня…
Что-то внутри Окорокова упало гулко, ибо он понял, что его судьба уже решена и в эту секунду ему оглашают приговор.
-Что там у нас, Веня?
-Урраа!-вдруг крикнул молчун у стены. И снова затих.
-Ну… -помялся Веня…-Окороков, Савелий Андреевич, пятьдесят четвертого года рождения, образование высшее экономическое, директор, э-э…директор. Семейное положение-женат. Двое детей. Принимая во внимание заслуги перед отечеством, считаю возможным исключить пытки и прибегнуть непосредственно к исключительной мере.
-Так тому и быть.-пробасил Рустам.-Самохиной отчитаетесь лично!
-Она же мертвая, Рустам Борисыч.
-Верно…. Это меняет дело. Но она остается руководителем и к ее мнению следует прислушиваться.-он горько улыбнулся,-что же ты так, Савелий?
Окороков сглотнул. Краем глаза, он видел заоконный мир. Все так же шел дождь. Все так же, помойно лилось по стеклу. Все так же, крысами, шныряли вдоль дороги черные от копоти машины. И подумалось ему в этот момент, что дождь обязательно закончится и грязь сойдет с улиц как проходит слава мирская, вот только он, Окороков, этого уже не увидит, поскольку единственное предназначение его-удобрить своими соками и переживаниями землю.
-Товарищи,-пылко произнес Веня,-я предлагаю вырвать предателю Окорокову сердце!
-Урраааааа!-в который раз пискнул второй молодец.
-Чепуха,-авторитетно заявил Рустам.-Веня, друг мой, отведите Савелия Андреевича в уголок да и пустите ему пулю в лоб.
Отчего то, в эту секунду Окорокову взбрело в голову выжить. «Жить хочу, жить!»-визжало пустое внутри него,-«Жрать буду, дышать!»
-Товарищи!-он попытался придать своему голосу твердость, приосанился,-Господа! Я целиком разделяю вашу точку зрения и готов понести наказание по всей строгости закона. Я осознаю, что несмотря на годы беззаботности, что я прожил, вся тяжесть совершенного мною проступка, вскоре обрушится на меня. Однако, несмотря на чудовищность греха, я вынужден отметить, что вряд ли заслуживаю смерти. Да, я не сдал экзамен, но лишь потому, что уважаемая мною товарищ Самохина, к тому времени была уж две недели как мертва. Товарищи! Я…я никого не убивал в своей жизни. Я отец двоих детей. Признаюсь, я женился лишь потому, что мне уж к тому времени исполнилось тридцать, и нужно, просто необходимо было жениться….вы понимаете, товарищи, возраст, положение, в конце концов, общественная мораль! Да, я не люблю свою жену, но она счастлива со мной! Да, мне претят узы брака-все эти годы я ненавидел свою семью, но оставался с нею, воспитывал детей, жил, в конце концов, как положено! Возможно, я гневил бога, веруя в него лишь в моменты тягот, но ведь не я один, товарищи! Не я один! Я брал взятки, друзья мои, но подумайте сами-я вынужден был, меня заставляли обстоятельства! Я грезил порой о ужасных вещах, но только в мыслях, на деле я и мухи не обидел…Пожалейте меня! Я исправлюсь. Я все изменю, завтра же!
Я…
-Хватит, Савелий Андреевич,-произнес Рустам,-не позорьтесь. Неужели ты, так и не понял за все эти годы, что завтра-не понятие, но пустая софистика. Разминка для ума, не более. Завтра-пустой звук. Есть лишь сегодня, здесь и сейчас. И твое сейчас произойдет здесь.
Заученным движением, Веня, вытащил из-за пазухи видавший виды пистолет. Прицелился, ловко прикрыв один глаз.
-Я не виноват!-только и пискнул Окороков
-Да… но ты не сдал экзамен, Савелий.-процедил Рустам.
И стал гром.