Наум Н. : ВТОРОЕ СЕРДЦЕ

Пройдет определённое количество лет, и хирург, копаясь в склизкой, коричнево-фиолетовой кишечной массе внутри моего живота, обнаружит некий мускульный комочек. Он будет размером с кулак, здорового красного, нет, даже аловатого цвета, а самое главное – мускульный комочек ритмично и бодро сокращается. В животе!

Возможно, эта история найдёт свое продолжение на страницах какого-то европейского медицинского хирургического издания, и на денек-другой всплывет на первой странице почтового сервера. Какого-нибудь бесплатного почтового сервера. И, конечно же, в более вульгарном и простом изложении. И заголовок будет, конечно же, тупой. Типа: „Второе сердце“.

***

1992 год от Р. Х. Два оболтуса пьют дешёвый портвейн в Горпарке. Это – Костян и я. Распитие портвейна в общественном месте – наше любимое занятие. А если к портвешку имеются приличные сигареты с фильтром, то вообще – кайф. Тем для философских бесед у нас, в отличие от финансовых средств, всегда в избытке. Странно. Однако, забегая вперёд, я скажу, что финансовое положение по прошествии лет улучшилось, тем не менее, удовольствий от всех предоставляющихся возможными видов проведения досуга, я получаю несравнимо меньше. Наверняка причиной тому является Костян – лучший друг и собутыльник. И кроме того, Костян обладает такой вещью, которая не присуща ни одному из моих бизких – он умеет внимательно слушать меня, и ему это интресно.

А сейчас к нам приближаются два иностранца. Один из них – длинный моложавый негр. Ныне он мне до смерти напоминает теперешнего кандидата в президенты США от демократов Барака Обаму. Для краткости назовем его условно „Обама“.

Второй – белокож и пониже ростом. Этакий бейсбольный крепыш с квадратным подбородком и ровным газончиком стриженых волос на макушке продолговатого англо-саксонского черепа. Представлятся каким-то энергичным американским именем. Типа „Боб“. Оба горят желанием кратко пересказать нам историю про „Джизаса“, как он появился на свет, был предан, замучен и снова к нам вернулся.

Я плохо разбирась в сектах. Мормоны, Свидели Иеговы, адвенисты какого-то дня... Но эту историю я уже слышал. Я смотрю на их оскорбительно трезвые, прилизанные ебала. Русские слова, тёплые, мягкие, как свежий хлеб, корявятся и сыпятся попкорном из напичканных плакатно-белыми зубами ртов. Фальшивые улыбки, движение зрачков, жесты – всё кажется таким неестественным, как будно в основе все этого заложенна какая-то примитивная механическая программа.

- А что, Костян, - демонстративно игнорируя говорящие автоматы, обращаюсь я к собеседнику. Америкосы, как по команде напяливают дружелюбные улыбки, по своему опыту, ожидая перехода к дискусии. - Вот, Костя, ты представь себе – я и ты, мы оба в общем, перемещаемся на много веков назад, в позднюю античность. Мы – вовсе не самые последнии люди, даже этакие римские „,бугры», наделённые автритетом и властью отцы города. На дворе – четвёртый век, великая Империя стремительно и неотвратимо вступила в эпоху заката. На севере и востоке форпосты трещат от напора диких варварских племен, а в сердце, в самом сердце некогда могущественнейших из держав, ее некогда свободолюбивые, сильные и внешне красивые граждане дружно бросаются в пучину сектанского мистицизма, роскоши и откровенного разврата.

- Ну и что? - пользуясь неким замешательством, Костян делает значительный и внеочередной глоток портвейна. Затем, почувствовав глобальность сравнения, хмурит лоб и с помощью неимоверных ментальных усилий пытается окружить себя воображаемыми кулисами давно ушедшей эпохи. На лбу образуется межбровный валик мыслителя, а нос, как мне теперь кажется, украшает благородная римская горбинка.

- А вот что! Перед тобой стоят два таких младохристиана, правитель! Злые сектанты, что прячутся в катакомбах и вынашивают мысль о том, как поджечь Рим! Спалить город огнем, а честные умы граждым отравить злым и ядовитым языком! - я перехватываю бутыль и тоже вхожу в соответсвующую эпохе роль.

- Скорее в колизей, уепков оттащить! Схарчить их львам прилюдно! - громогласно оглашает вердикт Костя.

Возможно, эта история, случись она в четвертом веке нашей эры, нашла бы продолжение. Вне всяких сомнений, америкосы были бы казнены одним из самых мучительних и зверских образов, а сцены их мучений перешли бы в устное христианское придание, чтобы приблизительно в веке девятом очередной римский папа причислил их к святым христианским мученникам. Такие вот святой Обама и санкт Боб.

История цивилизации и человеческая жизнь делятся на вехи. Иногда развитие цивилизации стремительным вихрем врывается в твою частную жизнь, и гораздо реже твоя частная жизнь накладывает отпечаток на развитие цивилизации. В моей жизни одной из первых важных вех стало приобретение строгого костюма „adidas“ и чуть позднее, в дополнение к нему петушка „puzz-puma“. Тогда пацаны во дворе уважительно заговорили, что Диман „приподнял“ строгий адик. Итак, слово „приподнял“ - ключевое! Пожалуй, с самого начала:

15 лет: приподняты „adidas“, „puzz-puma“, а также модная тогда тёмно-филетовая фуфайка с блестящим отливом

16 лет: приподнят двухкассетник загадочной марки „Sharpasonik“ с большим количествои разноцветных лампочек

17 лет: нихуя не приподнято, поскольку завалил экзамены в политех, и родители посадили на хлеб и воду, сигареты стрелял у друзей и пиздил мелочь из кошелька престарелой бабушки

18-20 лет – смутное время, из приподнятого помню только двухголовочный видак „Goldstar“ и первые кассеты с порнухой и Брюс Ли.

21 год: приподняты жигули-восьмерка, лохушный салатный цвет (на подарочные бабки от свадьбы)

23 года: приподнята однушка в новостроечном районе на совместные деньги родителей

25 лет: приподнята ауди-бочка, „мокрый асфальт“ (развод, продажа однушки и раздел денег)

Затем наступает такой момент, когда развитие цивилизации вихрем вмешивается в мою жизнь. Некоторые из „древних“ представляли ход цивилизации неким неуправляемым хасом, в котором человеческий логос гуляет в потемках, как хуй в проссаке. Попал твой индивидуальный логос в нужное время в нужное точку, и ты „в дамках“. Именно поэтому я не воспринимаю историю как строгую науку, она – абстракта сбивчива и большой частью лжива. Писали её во все века сугубо продажные и жополизные ублюдки.

Поэтому мне насрать в каком веке римского папу звали Урбаном, когда на нефтяных полях двуречной Месопотамии и Персии правила кровожадная династия Отсосидов. А по России гулял и оставлял семья будущего раздора князюшко Всволод-Большое-Гнездище. В общем тогда вот – в 1993 год от Р.Х. князь Бариска-Йобана-Загагулина загнал в центр непослушной московии самоходные стенобитные орудия и отхуячил из них строптивых бояр в белокаменных палатах. Многия тогда подумали, что все - пиздец. Уйдет Россия на десятилетия в клубы пожарищ и кровяной туман. Однако – нет! С этого момента началось первоначальное накопление капитала и хаотичный вихрь цивилизации неплохо вложился в мою личную раскрутку.

26 лет: конечно же, приподнята бэха (совсем чуток подержанная пятёра)

27 лет: трешка в пафосном районе

28 лет: ряд экзотических стран и какой-то редкий вид малайзийского триппера

29 лет: приподнял для Костяна самый лучший памятник черного гранита на престижном кладбищенском месте

30 лет: Геледваген и первый шестизначный счет в зарубежном финансовом институте

Эта рыжая сучка сразу же пересела на костянов „мерс“. Она даже не удосужилась толком вывести с седенья бордовые пятна крови, вытекшей из его простреленного сердца. А я даже не удосужился дождаться, когда остынет постель Костяна, чтоб залесть туда к ней. Костян был падок на красивых и ветренных баб, а также на Великие Масштабы. Именно из-за неё дурилка полез в эту гребаную систему. Имено из-за Костяна туда теперь полезу я. Полезу по началу весьма успешно. Годы летят, и тебе кажется, что уже хватит вихрям цивилизации крутить тебя, как и им вздумается, даже если эта раскрутка прямым и косвенным образом сказывается на состоянии банковских счетов. Пора и тебе сыграть свою роль, отложить, так сказать, свой отпечаток на развитии цивилизации. Когда ж и делать такое как не в тридцать пять лет! Рессурсы накоплены немалые и плечи подпирают вполне серьёзные соратники.

Другие „древние“ представляли вихрь цивилизации в виде крутящегося колеса огненной колесницы, которая пиздюрит стремительно и организованно и всегда в определнном направлении. Именно от этого колеса я стремительно отлетаю подобно временно прилипшему ошмётку навоза. Я немножко переборщил с теорией хаоса и не угадал общего направления. Хуй ли – 2003 от Р.Х. Колесницой правят опричнички князюшки Владимира Питерскога.

Но, слава Богу, отлетел я не на обочину, а на Лазурный Берег (все ж не совсем наивный идиот). Там, на Лазурном Берегу я загодя приобрел парочку гектаров чудесного ультрамаринового неба вместе с красивейшими закатами и заодно землей внизу, под небом. На земле располагается приличная вилла с водохранилищем в виде бассейна. На побережье покачивается яхта из разряда тех, за-которые-не-стыдно. Имеется также конюшня из разномастных, собранных под различные настроения жеребцов и кобыл: парочка толстозадых американцев, туповато-пафосные немцы, пронафталиненные англичане и, конечно же, благородные и ни с чем не сравнимые итальянки. Однажды, в мимолетном приступе тревоги я пересчитал имеющиеся активы и установил, что на текущий момент мне хватает лет на двестивосемьдесят вполне самодостаточной и богемной европейской жизни.

Русские березки мне снятся, но только в очень редких, кошмарных снах. Теперь я вообще избегаю географических широт с березками, пусть даже скандинавскими. Мой предыдущий образ жизни с его вехами в стиле „приподнял“ и „оставил отпечаток“ кажется далеким и диким, как заснеженные Тюмень и Норильск.

У юной кудрявой Жаннет такой же чертенок в глазах, как и у Амели. Три раза в неделю она преподает мне тонкости французкого языка. Потихоньку открываю для себя Гюго, Сартра, Камю, Ульбека. На досуге я балаюсь акварелью. Многие говорят, что весьма недурно. Собираюсь попробовать маслом. Разучил парочку вещей на рояле, порою интерпретирую. Чем черт не шутит? Может, когда-то что-то и напишется? Опять же, по многим отзывам, неплохой теннисист, но сам чувствую, в решаюшие моменты подводит дыхалка. Уже четвертый месяц бегаю по утрам, летом хочу попробовать дельтоплан. Хотя для верности хочется сбросить лишний пудик, чтобы сразу не свалиться камнем о землю. В общем – планов громадьё. И чуть не забыл! Со мною Кристинка! Пожалуй, здесь можно поставить точку. Всё!

41 год: приподнял микроинсульт

43 года: приподнял обширный инфаркт

Хирурги в зеленых халатах беспомощно пожимают плечами. Меж ними бегает растрепання Кристинка и по русской привычке пытается всучить кому-то из них пачку фиолетовых пятисоток. С минуту назад кривая сердечной активности трагически распрямилась, а давление опустилось до нуля. Седой профессор вынул из паховой артерии катетер и виновато покосился в сторону светволосой русской девушки.

- Он не мог умереть! Он такой сильный! Его сердце не могло остановиться!

Она пытается встретиться взгядом с людьми в хирургических масках. Но все поспешно отводят глаза. Кто-то осторожно пытается вывести её из операционной. В коридоре она бессильно сползает на кресло. Тупо таращится на стеклянные больничные перегородки, пока в глазах не загорается неожиданная мысль:

Его отравили! Он – бывший враг режима! Его отравили Путин и КГБ!

Пройдет определенное время, и хирург-паталогоанатом, копаясь в склизкой, коричнево-фиолетовой кишечной массе внутри моего живота, обнаружит некий мускульный комочек. Он будет размером с кулак, здорового красного, нет, даже аловатого цвета, а самое главное – мускульный комочек ритмично и бодро сокращается. В животе!

Я лежу на теплых, нагретых закатными лучами плитах белого мрамора. Где -то рядом журчит вода и щебучут птицы. Слышиться негромкая незнакомая речь. Я стараюсь понять её, и – действительно, медленно и осторожно начинаю выделять слова, узнаю их смысл, выдергиваю их из потока речи, как рыбак дёргает форель из горного ручья. Постепенно речь кажется мне уже вовсе не чуждой. Теплый ветер приносит сладковый запах роз и каких-то благовоний. Наконец я решаюсь поднять взгляд.

Чуть выше меня на ступеньках мраморного портала среди горы пестрых подушек вольготно расположился полный, полунагой мужчина. Стройная, кофейного цвета девушка смачивает пальцы в благовоннных маслах и разминает массивные плечи толстяка. Она массирует старательно и упорно, её красиво отточенные груди с черными сосками-стрелами упруго волнуются при каждом движеньи. Чуть в сторонке располагается разноколиберная батарея из амфор и блюд фруктами и экзотической снедью. Около нее припал на колено и покорно припустил кудрявую голову прекрасный белокожий юноша. По всей видимости, раб. Его взгляд сосредоточен на руках толстого господина, по их малейшему премещенью он готов распознать его очередной каприз. Двумя ступенями ниже встали двое сухощавых старца. Именно они все время пытаются в чём то убедить полного сибаритствующего человека.

Heareticus! - разводит ладони один.
Periculi plenum! - другой возводит руки к небу.

Я осторожно приподнимаюсь на локте, чтобы наконец-то разглядеть его. О, Боже! Черты его лица, так знакомые мне из прошлого, уродливо расползлись на буграх нездорового жира. Они, как обломки стойного и красивого фрегата, что разнесли беспощадные волны.

Костян? Константин!

Он медленно поворачивается в мою сторону. Красные глаза под нависшими веками не выражают никаких чувств.

Славно, что пробудился, Деметрий! Только ты поможешь мне принять решенье!

Он делает едва заметное пальцами, и раб спешить наполнить вином две чаши. Другое чуть заметное движение бровями - старцы, почтительно приложив ладони к животу, медленно пятятся назад.

Пускай войдут!

Откуда-то со стороны во двор входят четверо солдат. Меж ними двое конвоируемых. Один, сухощавый изнеможденный негр со страдальческими глазами. Другой – крепкий белокожий мужчина с приятными чертами лица. Чернокожий арестант сильно напоминает мне бывшего президента США Барака Обаму.

Так, что прикажешь с ними делать, Деметрий?
Костя, это будущие святые – Обама и Боб. Я не хочу для них ничего плохого, поэтому их непременно надо казнить страшным образом, а затем немного времени спустя признать христианство государственной религией!
Mirandus! - Костя торжественно воздевает руки, - Божественно мудрое и прекрасное решение!

Раб протягивает мне чашу с терпким вином. Костя также берет свою и, поймав мой взгляд, медленно поднимает её в воздух, символически чекаясь со мной.
Тремя жадными глотками он опустошает её содержимое. На какой-то момент мне кажеться, что с его глаз спала пелена бесчувственности.

Что сам ты ищешь?
Да вот понимаешь, Костя, дожил я до седых волос и только тогда понял, что жизнь то только и начинается. А тут сердечко возьми, да и откажи.
Второе седце надо?
Неплохо б, ведь к тебе всегда успею.
Имей! - Костя печально качает головой и впервые улыбается.

Я открываю глаза. Вокруг меня попискивают приборы, а в носу торчат пластиковые трубочки с кислородом, над головой сплелись трубки капельниц. У моих ног сгорбленный силует. Кристинка сиди на приставленном стуле, рыжая голова упала к моим ногам.

Ну вот! А я уже разучилась верить в чудеса! Она поспешно встает и осторожно целует меня в лоб, как ребенка. Видно, что за последние часы она напереживалась, и теперь всё прежитое и накопленное неумолимо тянет её за язык:

Врачи мне тут уже такого понарассказывали. Я даже и верить не хочу! Такого не бывает. Хотя вот эскулапы везде одинковы – что в Рашке, что за бугром. Такого наплетут, чтоб приличного человека на бабло развести. Директора клиники я, конечно, озолотила.

Чего наплели? - я удивляюсь своему хрилому голосу и легкому ощущению рези в груди.

Ой, Димочка, тебе говорить пока нельзя. И волноваться лишний раз тоже не нужно. Сказали, мол, что второй собственный орган в твоей утробе обнаружили. Дупликат! Как запасное колесо у машины. Да, пиздят, наверное. Чтоб потом счёт побольше выставить. Наверняка какой-нибудь неожиданный донор на голову свалился, автокатастрофа иль что-то в этом роде. Вот они и по-бырому поменяли моторы! Главное, что ты здесь, Димочка!

Несколько мокрых поцелуев шлепаются на щеки и лоб. Почему-то мне они неприятны, как плевки.

Моторы?

Да, ладно, какая разница! Ты даже и не представляешь, как я все это время переживала! За тебя переживала! - вслед за поцелуями на меня падают слёзы. - Меня тоже понять можно! Чуть ведь второй покойничек из моих мужиков на меня не свалился. Я даже Костика вспомнила! Ведь я его из-за тебя подставила! Потому что с тобой вдоём жить хотела!

Слёзы льются на меня проливным дождем. Чтоб спастись от влаги я стараюсь натянуть простыню на лицо, повыше. Сквозь резь в груди стараюсь напрячь мышцы и отвернуть тяжёлую голову в сторону. Может, эта сучка и подставила Костю, но предал, по настоящему предал его я.

Я лежу и прислушиваюсь, как внутри меня сокращается маленький мышечный комочек. Никогда до этого не обращал внимание на то, как бьётся сердце. Мне на самом деле трудно поверить во всю эту историю, и тем более вовсе не хочется, чтобы она нашла своё продолжение.