Арлекин : ja me vu

Я еду в троллейбусе и смотрю на стоящую в метре от меня низкого роста девушку. Она стоит прямо напротив, я смотрю ей в глаза. У неё серые волосы, не достающие даже до плеч, глаза - тоже серые. Огромные глаза, как две серые дыры всасывают меня в себя, я не могу от них оторваться.
Она держит два поводка, на их концах - дворовые, лохматые, серые же собаки. Её взгляд направлен куда-то в сторону, но я слишком откровенно на неё пялюсь, поэтому, в конце концов, она упирается рассерженным взором прямо в меня. Я не отвожу глаз, она странно, притягательно красива.
Она издаёт короткий звук, в котором сразу и наезд, и вопрос, и раздражение. В ответ я издаю другой звук, в котором успокоительно-вопросительные нотки.
Она говорит: Я не сделала аборт, я приняла обоих твоих детей.
Я опускаю глаза на двух собачек и понимаю, что мои дети - вот эти дворняги. Тут же вспоминаю, что когда-то я знал эту девушку, только волосы её были каштанового цвета, а не серого. Всё такие же огромные глаза. Как я её сразу не узнал?
Она говорит: После тебя я больше никому не отсасывала.
Тот её отсос я помню очень чётко, но вот чтобы у нас был секс, совершенно не припоминаю. Однако собаки на поводках - мои дети, в этом нет сомнений.
Я спрашиваю: Давно ты родила?
Она что-то отвечает, но я не понимаю её слов. Открываются двери троллейбуса, она с нашими детьми направляется к выходу.
Она говорит, обернувшись: Ну... пока.
Нет, я не могу её упустить. Я слишком её люблю.
Я говорю: Я выйду с тобой.
И выпрыгиваю на улицу. Я иду рядом с ней. Я беру у неё один поводок и иду дальше с ним в руке. Всё моё тело охватывает почти осязаемое ощущение отцовства.
Мы останавливаемся посреди пешеходной улицы, между дворами. Прямо перед нами в ряд стоят четыре складных стула. Она садиться на левый крайний.
У меня в кармане осталась последняя измятая сигарета. Я размышляю, предложить ли ей пару затяжек или она, как образцовая мать двоих детей, больше не курит. Больше? Раньше курила?
Я решаю выкурить сигарету самостоятельно. Прикуриваю, беру ближний к ней стул и ставлю его напротив неё, но, уже почти сев, обращаю внимание на то, что из четырёх ножек у него всего две. Я отшвыриваю его в сторону и осматриваю остальные два стула. Те тоже покалечены.
Тогда я просто стою возле неё.
Она говорит: Подруги предлагали в кино сходить, но я отказалась.
Я спрашиваю: Угостить тебя пивом?
Она: Само собой угостишь, но позже.
Она встаёт и подходит ко мне вплотную. Её огромные глаза топят меня в себе. Она запускает свои руки мне под рубашку и нежно гладит моё тело. Я возбуждаюсь мгновенно.
Я опираюсь спиной о стоящий посреди улицы распределительный щит. Мы меняемся местами. Я смотрю на её губы. Я глажу её тело. Я хочу её.
Я тянусь к её губам своими. Она ждёт, а потом вдруг отстраняется.
Она говорит: Сейчас нельзя - идёт племянник моего отца. Если заметит нас - обязательно ему расскажет, что я зажимаюсь с кем-то у всех на виду. А ведь мне только пятнадцать, и у меня дети.
Я говорю: Но я же их отец.
Одной рукой она гладит мою спину, другую кладёт мне на затылок.
Нежно-страстный поцелуй, как у супругов после секса. Я чувствую, что у меня есть семья, и осознание этого разливает по моему животу тепло.
Когда мы отрываемся друг от друга, она берёт в руки поводки и говорит: Ну, мне пора.
И уходит во дворы.
Я кричу ей: Я позвоню!
Мои руки всё ещё помнят все формы и линии её прекрасного тела. Я помню её настолько хорошо, что могу совокупиться с её образом, висящим в воздухе рядом со мной.