Абрамсон : Обычный вечер и не совсем обычная ночь

Мы идём с братом Александром по Соляному переулку. Не доходя Мухинского училища он вдруг останавливается над парой перчаток, вдавленных в асфальт проехавшей машиной и с надрывом декламирует:
- Трусы и рубашка лежат на песке. Никто не плывёт по опасной реке.
- Саня, давай на пиво перейдём - от него сентиментальных мыслей не возникает, как от водки.
- Давай. Пошли в "стометровку".- сразу соглашается Саня.
Вообще-то мы шли к Эдику в галерею. Эдик успешно продаёт картины. А галерея его находится в холле Мухинского музея. Он как-то сумел направить интуристовские маршруты через Муху.
Шурик нёс отдавать долг. Ах, как не хотелось ему с деньгами расставаться. Достаточно было маленького повода - и мы уже повернули в "стометровку".
"Стометровка" - это круглосуточный магазин на Пестеля.
Взяли пива, салатиков, ещё чего-то в красивых пачках и пошли ко мне в мастерскую - тут же за угом.
В этом углу висит мемориальная доска в честь защитников Ханко. И пьедестал есть рядом, а памятника нет. Я даже не могу вспомнить - был ли он когда-нибудь.
Зашли в мастерскую. Только мы разложили всё на планшете и выпили по глоточку - звонок.
- Кто там?
- Это я, Катя.
- Проходи, Катюша. Конечно помню (Ни черта не помню). Вот и печка остыла, можешь свои стекляшечки загружать, я режим поставлю - как надо. Ты к этим идиотам в Яблоневку не езди. Они физику в школе прогуливали, как и ты - в Мухе. А у нас печка - плюс-минус два градуса. Ты к нам ходи, да и дешевле у нас, да и радушнее.
Катюшке за тридцать уже, а выглядит, как школьница - малютка такая славная.
Катюшка стала жаловаться на завуча школы, в которой преподаёт рисование:
- Завучиха мне говорит - Екатерина Андреевна, попрошу вас в школе надевать бюстгалтер.
Я сразу запустил руку Катюшке под свитер:
- Действительно нет, как это она углядела?
Шурик забрался Катюшке под свитер сзади:
- Надо же - и тут ничего.
- Вы что, меня лапаете, маньяки. Ещё изнасилуете невинную девицу.
- Да ну, Катя, нешто мы педофилы какие? Тебе, Катюха, жопку сначала нарастить надо и грудь, чтобы нас заинтересовать. Лехаим, брёдерс!
Только мы пригубили - опять звонок в дверь. Открываю. Оленька из "стометровки" - молоденькая продавщица. Оленька говорит, что ей двадцать, но думаю меньше - личико детское совсем, озорное.
Дарит мне с разбегу сладкий поцелуй.
- Мита куулу куккуруллу.
Это она со мной по-фински так здоровается. Умненькая - в университете пять языков сразу изучает. Прислушивается, пытаеся заглянуть мне через плечо:
- Кто там у тебя?
Санька ржёт на всё мастерскую. Я делаю страшные глаза:
- Брат пришёл - художник - сексуальный маньяк - пьяный. Оленька округляет глаза и шепчет:
- Я к тебе позже зайду, не напивайся.
Чмокаю её в носик и закрываю дверь.
Загружаю Катины стекляшки в печку и выпроваживаю обоих из мастерской.
- Саня, отвези Катюху домой. Индульгенцию не потерял?
Саня хлопает себя по карманам:
- На месте.
Индульгенция - это такой пропуск. Показываешь гаишнику и гаишник от тебя отворачивается - ты гаишнику уже не интересен. Такой пропуск выдаёт начальник ГАИ по страшному блату за 3000$. К этому пропуску ещё нужно иметь должностное удостоверение, но оно дешевле и его никогда никто не спрашивает. Очень полезная вещь - этот пропуск, особенно когда бухой, или торопишься.
Раньше Саня использовал другой патент. Он надевал медицинский халат и шапочку. Гаишники не останавливают. Один раз даже движение перекрыли, когда мы с Санькой мчались по встречке с двумя стаканами белой во лбу.

Ну, думаю, - теперь надо поработать пока моя муза не заявилась. Заказ я задерживаю уже с этими пьянками. Надо смальточку золотую запечь. А то осерчают Сергиев-Посадские богомольцы, что алтарь к сроку готов не будет. Загрузил вторую печку смальтой. Тут как тут - Оленька нарисовалась. Очень люблю её живописать. Фигурка у Оленьки точёная и ямочки на ягодицах. Огонь-девка.
Иной раз с утра до вечера у меня в мастерской сидит. Попишем-попишем, да и отдохнём-полежим, попишем-попишем, да и отдохнём-полежим. Творчество.
Но сегодня для творчества уже час неурочный - темно стало. Для творчества свет нужен, а я лампу свою мощную полуторакиловаттную Валере Плотникову отдал попользоваться. Валера - фотохудожник. Талантливый.
Попили мы чайку с Оленькой и в люлю залегли. Огонь-девка. Озорница славная моя. Потешились вдоволь и уснули.
Посреди ночи я вдруг просыпаюсь от собственного крика. Сижу на диване и ору, как зверь. Басом ору нечеловеческим. Ужас обуял. А рядом Оленька сидит и тоже орёт фальцетиком пронзительным таким. Смотрим друг на дружку и орём. Страшно. А от этого крика ещё страшнее делается. Замолчали. А во дворе-колодце эхо ещё отзывается.
-Ты чего орёшь то?,- спрашиваю Оленьку
- А ты?
- А мне сон страшный приснился, будто бы крыса по мне пробежала.
- А мне тоже крыса приснилась.
Включаю свет - мама дорогая - посередине комнаты сидит здоровая седая крыса и на нас уставилась.
Я ей - кыш - и тапком запустил, но не попал. Так она, как будто нехотя, ушла в угол, под кучу планшетов и подрамников.
- Что делать будем? -спрашиваю Оленьку, а сам вспоминаю - куда я мышеловку засунул. В прошлый раз трёх крысят за ночь изловил на корочку хлеба.
Ну что за напасти питерские - если не комары, то наводнение, если не наводнение, то крысы, мать их.
Достал мышеловку, зарядил хлебом.
Легли спать. Тррах! Попалась.
Включаю свет. Мышеловка пустая, только капелька рубиновой крови на дощечке, да крысиный чёрный глазик на железной рамке.
Оленька берёт глаз двумя пальцами и смотрит на свет.
- Как же она теперь без глаза то?
- Да уж - прямо трагедия.Лишили старуху глаза. Тем более это у неё единственный был, судя по тому, как она на нас с трубы шлёпнулась.
Крысы по этой трубе бегают. У них труба - типа метро. Через мастерскую транзитом пробегают. А эта с рельсов сошла и нас разбудила.
- Медвежонок, ты меня любишь?
- Конечно, рыбочка моя.
- Съешь глазик. - и пихает мне в рот крысиный глаз.
Я отплёвываюсь. Оленька смеётся.
- Вот видишь - не любишь. А я бы съела, если бы ты попросил.
Резко зазвонил дверной звонок. Мы чуть не заорали опять от неожиданности. Я пошёл открывать. На пороге стоит Оленькин пьяный отчим:
- Где моя дочь? Она у вас? Я знаю - она у вас.
- Врёшь. У козлов детей не бывает. У козлов только козлята бывают.
Он очень долго замахивался. Я успел закрыть дверь. На лестнице что-то упало.
- Рыбочка, одевайся, за тобой папа пришёл.
Сдал я свою лапочку менту-импотенту, а сам спать лёг.
Снилась мне огромная слепая и седая крыса-завуч. Абрамсон, кричала она, почему вы сегодня опять без бюстгалтера. К ней подходит Оленька, одетая в школьную форму и протягивает на ладошке чёрный крысиный глаз. Из-за угла высовывается Оленькин отчим с пистолетом и стреляет. Пули вылетают из пистолета и падают на пол. Вот ведь какой сюрреализм, думаю я во сне, пытаюсь дотянуться до отчимского пистолета рукой и падаю с дивана.
Тру ушибленное плечо и говорю: Благодарю тебя Всевышний, возвращающий душу мою по утрам в целости, велика вера моя в тебя.