Арлекин : Коньяк для редактора

Онуфрий судорожно курил, сидя на ящике и опираясь спиной о стену дома. Он расположился на краю тротуара в стороне от потока торопящихся кто куда людей. По переулкам уже начал расползаться вечер, но на широкой улице, где сидел он, этого пока не было заметно.
Голова Онуфрия мелко тряслась. Он вставлял сигарету в рот, тёр вспотевшие ладони о штаны, одновременно затягиваясь, и снова брал сигарету липкими пальцами. Исподлобья он наблюдал за идущими. Не выделяя из толпы отдельных людей, он разглядывал всё это движение в целом - якобы хаотическое, но на самом деле упорядоченное и гармоничное; как и все естественные явления мира, движение горожан по улице было рассчитано по индивидуальным формулам для каждого человека, отчего весь процесс являл собой завораживающее зрелище, сравнимое по красоте разве что с гоном слонов или с цунами, - по крайней мере, так казалось Онуфрию, который этим вечером мог бы насладиться даже видом намазанной на проезжую часть дворняги, поскольку это было бы проявлением жизни и свидетельством того, что она вокруг кипит, - ведь свою собственную жизнь Онуфрий собирался истратить, не дожидаясь ночи.
Раньше людей почуяв темноту, вдоль дороги стали сами собой зажигаться фонари. Искусственные тени знаменовали новый этап суток - декоративный, постановочный. Пришла пора представления. Хрустя коленками, Онуфрий поднялся со своего ящика, достал из-за него допотопную складную тележку - раму с колёсиками того типа, которым часто пользуются бомжи для транспортировки драгоценного картона или своих пожитков, - осторожно погрузил на эту тележку ящик и неспешно покатил её вдоль дороги.
Иногда колёсики попадали в швы между тротуарными плитками, тележка подпрыгивала и никак не закреплённый ящик сдвигался, гроза упасть. Каждый раз Онуфрий вздрагивал, поправлял ящик дрожащими руками и закуривал новую сигарету.
По его стороне улицы протянулись нечётные дома, он внимательно следил за сменой чисел на номерных табличках. Тротуарная плитка закончилась, ей на смену пришёл щербатый полопавшийся асфальт, ощетиненный крупной щебёнкой - сигареты стали исчезать вдвое быстрее, и Онуфрий беспокойно озирался по сторонам своим затравленным взглядом в поисках киоска, ларька или магазина.
Он остановился перед старым зданием начала прошлого века со свежеоштукатуренным фасадом. Крыльцо единственного подъезда было несуразно современным, но, при всём своём безликом шаблонном виде, придавало всему строению качество солидной конторы. Онуфрий снял ящик с тележки, прижал его к груди и, прогибаясь назад под его тяжестью, поднялся по ступенькам.
В холле было по-вечернему пусто. Крупноформатная вывеска со списком кабинетов помогла Онуфрию сориентироваться, и он поволок свой ящик по унылому коридору с кремовыми стенами, запачканными сумеречным полумраком. Он постарался взять себя в руки и, действительно, начал успокаиваться - он уже был на месте, и всё теперь зависело только от его самообладания. Прекрасно это понимая, он, пыхтя, тащил ящик на третий этаж, постоянно твердя себе: будь мужиком, Онуфрий, будь мужиком, будь мужиком.
Он добрался до нужного кабинета, поставил ящик на пол и деликатно постучал в дверь. Прошла минута, показавшаяся Онуфрию невероятно звонкой. Дверь не открывали. Он постучал ещё раз, аккуратно ударяя костяшками в полированный буковый массив. Медленно проползла по коридору ещё одна звонкая минута. Из-за двери доносились неразборчивые звуки: там явно кто-то был, но этот кто-то либо не слышал стука, либо попросту не хотел открывать. Онуфрий закусил губу. Ладони снова вспотели. Захотелось курить. "Будь мужиком, Онуфрий, будь мужиком". Он зажмурился и постучал громко и настойчиво, и тут же одёрнул руку и спрятал её за спиной.
- Кто? - глухо спросили за дверью.
- Я... - выдавил из себя Онуфрий.
- Кто? - спросили ещё раз с той же интонацией.
- Это... гкхм... - По вискам Онуфрия струился пот.
В кабинете что-то грохнуло, раздался несдержанный топот шагов, дверь резко распахнулась. Онуфрий отпрянул.
- Ну? - раздражённо спросил его молодой мужчина в очках.
- Я, э-э... - промямлил Онуфрий.
- Что - это? - раздельно спросил мужчина, глядя на ящик.
- Ну, это... вам! - выпалил Онуфрий и сам ужаснулся своей неслыханной дерзости.
- Чем обязан? - прищурился мужчина.
И тут что-то произошло. Онуфрий достиг просветления. Он ощутил небывалый прилив энергии, почувствовал себя чистым и свободным. Он возвысился настолько, что сам же отпустил себе все грехи и полностью избавился от колебаний.
- Вы напечатали мой рассказ, - выговорил Онуфрий твёрдо и внятно. - В вашей газете.
- Да? - сказал мужчина без интереса.
- В юмористической колонке. "Приключения обойного клея и свёртка с сушёными грибами". Помните?
- Э-э, а как ваше имя, я извиняюсь?
- Я - Онуфрий Кац, - несколько патетично отозвался Онуфрий.
Мужчина ни с того, ни с сего заржал. Онуфрий почувствовал ещё большее воодушевление.
- В таком случае, я - Хаим Иванов, - сказал мужчина и, продолжая посмеиваться, протянул руку. - Очень приятно.
Сильно конфузясь, Онуфрий влажно пожал его ладонь и устыдился своего пота.
- Я вас не помню, - безмятежно заявил мужчина, весело сверкая стёклами очков.
- Я подписываюсь инициалами, - пояснил Онуфрий.
Мужчина нахмурился и прикрыл глаза. Потом его лоб снова разгладился, и он улыбнулся.
- А-а, так это же таинственный Окей собственной персоной! Какое совпадение, мы только сегодня обсуждали ваш текст. Клей и грибы. Да, теперь припоминаю, я на название, признаться, как-то и внимания не обратил - меня привлёк непосредственно сам рассказ. Изысканный стиль, ёмкие метафоры... - Мужчина вдруг осёкся, очень строго посмотрел на Онуфрия из-за своих круглых стёкол и грозно произнёс: - Колись, что в ящике, Кац.
- Коньяк, конфеты.
...Семь часов спустя Хаим Иванов вызвал Онуфрию такси и вывел его в ультрафиолетовое утро. Энергично жестикулируя, редактор говорил о конкуренции издательств-корпораций, хэдхантерах-буккроссерах, литературном шпионаже, необходимости защиты информации и всяческих мерах безопасности, а пьяный Онуфрий, неспособный сублимировать по теме, только молча кивал. Подъехала машина, Хаим протянул Онуфрию пачку:
- Закурим, пока не уехал?
- Спасибо, у меня свои, - проговорил Онуфрий, смущённо улыбаясь, и вытащил из кармана последнюю папироску.
А ещё через десять минут, вдыхая запахи кожи и бензина, Онуфрий во хмелю продумывал концепцию своего следующего шедевра и, не смотря на жуткую тошноту, на его губах блуждала счастливая улыбка.