бубень : Операция

Алма-Ата. Осень. В предгорье быстро темнеет. Действующий до сих пор фуникулер возит за весьма умеренную «мзду» всех желающих на гору с рестораном «Семь Юрт», облепившим ее вершину, и обратно. Один вагончик вверх – другой, одновременно, вниз, и - наоборот. В вагон помещается человек пятнадцать, не больше.
Нашу группу привозят на нижнюю станцию в автобусе в большой спешке. Что там, наверху, случилось – никто точно не знает. Есть смутное предположение, что в ресторане захвачены заложники. Другая группа, как объяснил командир, уже выдвинулась на своих броневичках на позицию, и, с минуты на минуту, должна блокировать отходы с горы. Отсюда хорошо видно, как вдалеке по серпантину медленно ползут вверх две машины-букашки, подсвечивая себе дорогу слабым светом фар. До ресторана им осталось добираться еще три витка, это минут двадцать. Приказано ждать.
Готовимся. Виталий – командир, достает свой знаменитый сундучок, раскрывает его и раздает ребятам мазь. Я тоже, как все, когда настает моя очередь, и баночка попадает мне в руки, начинаю наносить на лицо косые линии маскировки.
Кабинет, в котором мы расположились, небольшой, но имеет два выхода. Около одного их них стоит, неизвестно какими ветрами занесенный, старинный комод, над ним, на стене, висит большое грязное зеркало. Подхожу к зеркалу, из него на меня смотрит некто, чье лицо спрятано под неровными полосами черно-зеленой мастики. Из-за контраста кажется, что в слабом свете засиженной мухами лампочки светятся глаза. Подхожу к Виталию, заглядываю из-за спины в его сундучок. Сверху лежит красивая, черная с золотом, коробка с прозрачной крышкой.
Протягиваю к ней руку, - Можно посмотреть? Что это?
В коробке ровными рядами расположились стандартного размера разноцветные тюбики губной помады с фирменными наклейками на торце.
- Аккуратней с ними, это ловушки. – Лицо командира спокойно. – Настоящие. В Афгане разбрасывались, специально, в людных местах. Снимаешь колпачок, поворачиваешь донышко – бум! Руки отрывает сразу, иногда - голову вдребезги разносит. Какая то мразь придумала, ведь, это… Детей даже доводилось видеть…
- А зачем они тебе?
- Да сегодня днем ребята из саперного дали посмотреть и отснять. Завтра вернуть должен.
- Заряженные?
- Ну и что, что заряженные? Если колпачок не снимать, можно хоть молотком по ним бить – ничего не произойдет.
По рации поступает команда приготовиться к погрузке. Строимся в тесной комнате в две коротких шеренги.
- А это что? – Вопрос в мой адрес. – Где твой жилет?
Только сейчас замечаю, что на мне не надет бронежилет. Черт, я же вчера …
- Остаешься здесь! – Голос командира непререкаем. И, уже мягче, с едва заметной улыбкой – Заодно и сундучок покараулишь.
Что ж, я сам виноват. Жилет висит сейчас в дежурке на спинке стула - сохнет от пролитого кофе. Значит, остаюсь здесь, только ребят провожу.
Группа быстро, в давно отработанном порядке, погружается в вагончик. Поехали мужики. -Удачи!
Возвращаюсь в комнату. Автомат – к стене. Можно не торопясь покурить. От нечего делать открываю коробку с «помадой» и начинаю разглядывать тюбики - красиво сделано, ничего не скажешь…
Тихо-тихо, без скрипа приоткрывается дверь. Видно только чьи-то пальцы. Женские. От неожиданности забываю про автомат у стенки, беру эту руку в свою и шире открываю дверь. Это – ты... Странно видеть тебя в камуфляжной форме какого-то странного, почти розового, цвета. В другой руке, направленной мне прямо в грудь, очень компактный автомат. Не «наш», определенно. Почему-то твердо уверен, что ты не станешь стрелять. Держа твою руку, медленно, спиной к стене, присаживаюсь на корточки. Странно, но руку ты не отдергиваешь. Прикладываю твою руку ладонью к своим закрытым глазам и молча сижу. Могу просидеть так целую вечность…
- А… Это ты… - ты, наконец, узнала меня в маскировке. Отнимаешь свою руку и подходишь к зеркалу.
Продолжаю сидеть, прижавшись спиной к стене. Начинаю догадываться, что это именно за тобой организована охота.
Ты кладешь оружие на комод и берешь один тюбик из коробки. Женщина... Снимаешь колпачок и начинаешь медленно, с любопытством, поворачивать донышко…
Ноги - не слушаются, вскочить - нет сил. Руки, тоже - не мои. Голос пропал. Полный, непреодолимый паралич.
Судорожно пытаюсь, хотя бы, промычать, - НЕ СМЕЙ!!! НЕЛЬЗЯ!!!!
И …просыпаюсь.
Весь день, до самого вечера, не покидает сладкое ощущение твоей руки на лице, и тяжелое, от пережитого ужаса беспомощности, одновременно…